Стражи цитадели, стр. 57

— Мы должны двигаться дальше, — сказала Келли, отворачиваясь от окна. — Похоже на то, что мы больше не можем рассчитывать на принца. Получится у него — все к лучшему, но у нас нет времени ждать его. Мы должны отправляться за мальчиком прямо сейчас — сами по себе, если нет другого выхода.

Келли была права. Принц — Кейрон — был сам по себе. Мне следовало отбросить страх и злость и смирить чувства, которые побуждали меня впустую тратить время. Нашими противниками были чародеи, чьи силы я не могла даже представить. Я должна была бороться за своего сына, но сомневалась, что эту битву можно выиграть мечами или войсками.

— Когда станут известны результаты испытания? Барейль сел у огня.

— Через несколько дней, не раньше. А скорее, через несколько недель. В том состоянии, в каком он находится сейчас…

— Тогда, как сказала Келли, нам следует быть готовыми к тому, что придется справляться без него, — подтвердила я. — Но я не стану рисковать жизнью Герика, действуя необдуманно. Вы сказали, они захотят выучить его… натренировать… воспитать его по-своему… это так?

— Это единственное, что кажется разумным, хотя, конечно, я не могу утверждать…

— Это потребует времени. Значит, нам надо воспользоваться этим преимуществом. Нужно найти помощников, которым мы сможем доверять, и продумать работающий план. Мы должны научиться жить в этом мире: обычаи, язык, география, все, что Барейль сможет еще рассказать нам про лордов, зидов и Зев'На. Нам понадобится одежда, не привлекающая внимания. И если для того, чтобы подготовиться, нам потребуется шесть недель, а не шесть дней, значит, так тому и быть. Если же мы бросимся сломя голову, это может слишком дорого нам обойтись. Ты поможешь нам, Барейль?

Дульсе поклонился мне.

— Я с удовольствием поделюсь с вами всем, чем смогу. Принц велел мне служить вам, пока он отсутствует.

Мой гнев грозил снова прорваться наружу.

— Ты хочешь сказать, ты знал о том, через что он собирается пройти? Зная, какой это риск, ты отпустил его, не разбудив меня?

— Он не видел другого выхода и пользы от дальнейших споров. Хоть он и не понимал замысла мастера Дассина, он искренне надеялся, что тот не включает Наставников, вонзающих в него нож и обменивающих его тело на мальчика, — поскольку до сих пор это было единственным разумным планом, который он услышал.

Дульсе спрятал печаль за мягкой улыбкой.

— Это всего лишь шутка, сударыня, и он не запретил мне пересказывать ее вам.

ГЛАВА 20

ГЕРИК

Яркое солнце грело мое лицо. Я отбросил одеяло, но тут же натянул его обратно, поняв, что лежу под ним голый. Поэтому сначала я сел. Кровать была огромной и высокой, но притом очень жесткой, напоминая скорее стол, чем мамину постель с горами подушек. Спальня была такой же большой, как папин кабинет в Комигоре, но выглядела еще больше из-за того, что в ней было не так много мебели: несколько столов, гигантский камин, несколько стульев из светлого дерева с прямыми спинками и пара подставок для масляных светильников. В одной из стен комнаты были прорезаны высокие окна, в которые било безжалостное солнце.

Я не помню, как оказался здесь. Дарзид снял меня с коня и понес к дыре в скале, но это было последним, что я помнил.

На краю кровати лежала одежда, как раз моего размера. Поскольку я не нашел ничего из собственных вещей, то предположил, что она предназначена мне. Я натянул льняную сорочку и подштанники, а затем слез с кровати, чтобы осмотреться. Некоторые из окон на самом деле оказались дверями, ведущими на балкон, откуда открывался вид на двор, низкие здания и стены. За стенами лежала пустыня — красные утесы и земля до самого горизонта, дым и пыль клубились в воздухе. Солнце, висевшее еще низко над горизонтом, тоже было красным.

Я никогда прежде не видел настоящей пустынной местности. Папа однажды взял меня с собой в восточный Лейран навестить одного кузнеца. Земля там была сухой, плоской и уродливой, но папа сказал, что настоящие пустыни красивы, полные прекрасных оттенков, необычных растений и занятных зверей. В них есть таинственные водоемы, возле которых все и живет. Но сколько я ни смотрел, здесь ничего не росло и не могло похвастаться красотой.

Я вернулся в комнату. Стены спальни не были сплошными, как в Комигоре, — комнаты отделялись друг от друга рядами арок, опирающихся на стройные колоннады. В некоторых проемах стояли кованые металлические подсвечники, в других висели занавеси из плетеных шнуров, колыхающиеся в горячем воздухе с балкона. В каждой стене была одна арка, более широкая, чем остальные, ничем не завешенная и не перекрытая. Я предположил, что они заменяют здесь двери.

По ту сторону одной из таких арок оказалась комната, полностью забитая одеждой и обувью. В Комигоре у меня был сундук, куда складывались мои вещи, у мамы тоже был огромный сундучище и еще резной гардероб, выше папиного роста, чтобы вешать в него платья. Я никогда не видел столько одежды сразу, а она вся к тому же предназначалась для одного человека, поскольку все вещи были одного размера. Рубашки и куртки свисали одна за другой с длинных шестов. Чулки, рейтузы, штаны, нижние рубашки были сложены на полки, до верха которых я не мог бы дотянуться. С крючьев свисали длинные и короткие плащи. Ниже рубашек тянулись ряды обуви — сапоги для ходьбы и верховой езды всех фасонов и мягкие домашние туфли. Здесь не было цветного шелка, оборок или вышивок, которые делала для меня мама. Большая часть была простыми, грубыми рубашками, штанами и куртками вроде тех, которые надевал папа, собираясь на войну. На одной из полок стоял деревянный ящик с пряжками, ремнями и несколькими украшениями — мужскими украшениями. Я не стал ничего трогать.

За другой аркой я нашел ванную комнату. Пол и стены были покрыты расписной плиткой темно-синего и зеленого цветов, глубокая ванна была встроена прямо в пол. Я дотронулся ручки из слоновой кости, и горячая вода полилась из золотой трубы в форме кричащего человека. Я никогда не видел ничего подобного. Когда я убрал руку, вода перестала течь.

Другие арки вели в гостиную с еще более высокими окнами и вторым камином. Перед ним стоял стол, достаточно большой, чтобы за ним можно было есть, и несколько деревянных стульев. За этой комнатой, сразу за очередной аркой, уходила вниз широкая лестница. Я решил одеться, прежде чем спускаться, вернулся в спальню и натянул на себя те вещи, которые лежали на кровати: серую льняную рубашку, черные штаны и куртку, серые чулки и черные кожаные сапоги, немного не доходящие до колен.

Тут же, рядом с одеждой, лежала перевязь с мечом и кинжалом. Они были великолепны. Отполированный до зеркального блеска кинжал был таким острым, что снял с края деревянного стола стружку, как с масла. Рукоять, украшенная изображениями странных существ, превосходно ложилась мне в руку. Клинок оказался настоящей рапирой, по качеству ничем не уступавшей кинжалу. Даже папа оценил бы ее сталь и отделку. А лучше всего было то, что длина ее соответствовала моему росту. Мой учитель фехтования в Комигоре, мастер Фенотте, настаивал, чтобы я пользовался деревянным оружием или старыми хрупкими мечами, укороченными, настолько тупыми и иззубренными, что ими нельзя было проколоть даже краюху хлеба. Если одежда предназначалась мне, значит, и оружие ждало здесь меня, иначе оно бы не лежало там же. И тут я услышал шаги по вымощенному плиткой полу позади меня. Я резко обернулся, выронив ножны с мечом, которые громко лязгнули об пол.

Капитан Дарзид вышел из-под арки, ведущей через гостиную к лестнице. За ним шел почти раздетый человек.

— Нет-нет, ваша светлость, — сказал Дарзид, с улыбкой указывая на ножны, — это оружие, разумеется, ваше, как вы и сами догадались. Носите его, как и подобает юному герцогу. В Зев'На с дворянином, давшим клятву на крови, обращаются не как с ребенком, но выказывают ему подобающее уважение. Вы увидите, жизнь здесь весьма отличается от жизни в поместье, которым правят женщины.