Стражи цитадели, стр. 128

Позже, когда я наедине поинтересовался у Паоло, согласится ли он остаться с Гериком, он не удостоил мой вопрос ничем, кроме недоверчивого взгляда. Все, что я мог сделать, — это удержаться от смеха. Если что-то и давало мне надежду на благополучие Герика, так это его дружба с Паоло. Доброта Паоло и его неизменная честность нашли дорожку к сердцу нашего сына, в то время как мы с Сейри еще не удостоились чести поселиться там, но мы радовались и этому.

Однако, разумеется, удачное предложение Келли означало, что у нас не осталось больше поводов задерживаться. Авонар нуждался во мне. Мы не могли и дальше откладывать расставание.

Паоло пригнал лошадей, которых мы оставили в долине больше года назад, и ясным весенним утром, спустя три недели после нашего побега из Зев'На, мы с Барейлем смотрели, как они вчетвером отправляются на юг. Я собирался сам сопровождать их в дороге, но Герик, в один из редких случаев, когда он первым начал разговор, убедил меня отказаться от моего намерения.

— Они не знают, где я, — сказал он, теребя поводья, только чтобы не смотреть на меня. — Ничего у них не получится, потому что я не тот… кем был… Пока я буду прятаться, нам ничего не грозит.

Мне пришлось поверить ему на слово. Ему явно было трудно говорить о лордах. Так что я поблагодарил его за доверие и отпустил их. Украшенная камнями серьга и золотая маска с бриллиантами лежали на дне моего вещевого мешка. Я спорил сам с собой, не уничтожить ли эти проклятые вещицы, но какая-то часть меня, отвечавшая за войну с лордами, сочла, что подобные предметы силы могут оказаться полезными. Герик никогда не спрашивал, что с ними стало.

Итак, они уехали, а мы с дульсе остались на прелестной, но такой пустой поляне.

— Пора бы и нам отправляться, — сказал я.

Вверх по холму, в пещеру, сквозь Ворота и через Мост, к той, другой, жизни, которая ожидала меня. Мне была ненавистна сама мысль об этом.

Мой мадриссе улыбнулся и вложил мне в руку маленький сверток.

— Еще не вполне пора. Вы сейчас между временами. Прежде чем вы примете эту жизнь, вы должны увериться в своем пути.

— Что ты?.. А!

Из тряпичной обертки я вытащил ровный круг из темного дерева, в котором, в металлическом кольце, была закреплена черная пирамидка, — я забрал это из кабинета Дассина так давно. Теперь я знал, что это — предмет, к которому долгие годы была привязана моя душа, годы, проведенные без тела, десять лет боли и тьмы, десять лет замысловатых заклинаний и ненасытного познания, вдохновляемого безграничной энергией и решительностью моего Целителя и тюремщика, Дассина. Прикосновение к кристаллу освободит меня от уз тела и позволит уйти за Грань, если мне только этого захочется. Моя смерть, так давно уже медлящая, ждала меня в его заклинаниях.

Я смотрел на этот предмет, и меня с головой захлестнула томительная, отчаянная боль из самых глубин моего существа, она была намного холоднее и сильнее, чем моя тоска по Сейри или беспокойство о Герике.

— Но, Барейль, как же я могу рисковать, используя его сейчас? Слишком многое зависит…

— Он сказал: когда вы снова станете целым, а мальчик будет в безопасности. Он украл у вас возможность выбора, когда вы погибли, и снова обманул вас со смертью Д'Нателя. И он поклялся всем дорогим для него вернуть вам это право. Он верил, что если вы не выберете эту новую жизнь сами, то сомнение будет расти и, в конечном счете, поглотит вас. Вы никогда не сможете полностью принять свою жизнь, а значит, будете терпеть поражение во всем, за что только возьметесь. Оказаться в том или в другом месте — жить или умереть — вы должны решить сами.

— Отеческое наставление старого дьявола…

Не вполне честно ставить меня перед таким выбором, когда Сейри и Герик уже далеко. Что, если я не смогу устоять перед зовом Черты? Полагаю, я умру.

— Я присмотрю за вами, государь, и сделаю все, что потребуется… после.

Барейль улыбался, но слезы катились из его миндалевидных глаз. Он не ждал, что я вернусь.

Итак, с трепетом я коснулся темного кристалла и оставил тело Д'Нателя, ставшее моим. На мгновение я увидел его лежащим на бархатно-зеленом склоне холма рядом с добрым дульсе, стоящим на страже, и белоснежный пик могучего Карилиса нависал над его плечом. Дальше, на дороге, ведущей к моему разрушенному дому, к югу, к Юривану, я увидел тех, кого любил больше всех в мире, как они ехали в окропленный росой покой утра. А потом я окунулся во тьму, и бесплотный пульс Черты звал меня туда, где я должен был находиться.

Долгое эхо моих мучений на костре снова отозвалось в моем сознании, но оттого, что я ждал его на этот раз, я смог отстраниться от него и сосредоточиться на далеком сиянии, которое звало меня успокоиться навеки. Я слишком устал.

Где я должен быть? Я прожил отмеренные мне годы, и Путь привел меня на костер. Я принял свою судьбу — как меня и учили, — как я считал необходимым. Но, поступив так, я отдал Сейри, сына и друзей отчаянию и смерти. Утонуть в чувстве вины было просто. Бежать от него — соблазнительно; за Чертой, возможно, я смог бы забыть. Но если бы я выбрал иной путь, принял иное решение, был кем-то иным, нежели самим собой, тогда пламя Ворот могло никогда бы не стать белым. И юного Д'Нателя не послали бы на Мост, и это не разрушило бы его.

Я знал теперь Д'Нателя, не полностью, но достаточно, и Д'Натель никогда не победил бы лордов Зев'На. Я встретился с ними в поединке, в рабском загоне Зев'На, и на поле боя в сознании моего сына, и Дассин был прав. Экзегет был прав. Лорды были врагами самой жизни, тьмой еще более глубокой, чем в пустоте между мирами или во Вселенной до начала творения. Они были язвой, разъедающей здоровую плоть человечества, и для того, чтобы истребить их, требовался Целитель. Где-то во мне таился способ уничтожить их.

Сияние розового, голубого и лилового взорвалось мерцающим фонтаном, и он ронял на меня осколки света, словно лепестки роз, которыми осыпают жениха. Какое великолепие… какая музыка звучит там, за краем моего видения, пока мерцающие частицы проплывают сквозь мое бестелесное «я». Я потянулся за одной из них и услышал тихий, отдающийся эхом смех, и все их множество окружило меня вихрящейся дымкой радости, которая отнесла бы меня за Черту, где ждали неведомые чудеса. Моя душа наполнилась их красотой и таким невыносимым желанием, что я закричал. Но с мягким вздохом я взмыл над ними, и они унеслись с сожалением, словно хлопья сухого снега, оставляя меня посреди холодной пустоты.

— Пока нет, — сказал я и отвернулся от Черты, встав на Путь, ожидавший меня.

Мои глаза открылись зеленому притихшему миру.

— Давай, Барейль, — окликнул я. — Пора домой.

ГЛАВА 48

СЕЙРИ

Я стояла на изящном балкончике Вердильона, наблюдая за тем, как Герик и Паоло борются на травянистой лужайке. Они занимались этим уже час. Когда же они, наконец, оторвались друг от друга и растянулись на траве, запыхавшиеся, взмокшие и хохочущие, я улыбнулась и дотронулась до розового камня, висящего у меня на шее, жалея, как всегда, что не могу послать свои мысли в Авонар.

— Если бы ты видел эти мгновения, любимый, — сказала бы я. — Они редки, но так драгоценны и дают мне надежду. Хандра по-прежнему гложет его, а по ночам все становится еще хуже. Он ужасно кричит во сне. Один из нас всегда остается рядом с ним, чтобы успокоить его, хоть он и не позволяет этого, когда бодрствует. Но он начал изучать с Тенни историю, проявляет интерес к науке о травах Келли и очень признателен, что никто не нянчится с ним. С Паоло он шутит, дразнится и позволяет себе снова побыть ребенком.

Вчера он спросил меня об этом доме и почему твое имя записано в старом журнале, который лежит открытым в кабинете Ферранта. Тогда я рассказала ему, как его отец был здесь студентом, как он с головой погружался в красоту, искусство и историю, прежде чем стать воином или принцем. Возможно, это поможет ему преодолеть смущение перед тобой.