Обманный лес, стр. 34

Несмотря на тревогу за Натана и на боль, которую вызывало у него состояние сына, на сердце у Томаса было легче, чем вот уже много дней. Он купил у торговца в парке копченую колбаску и, потея, зашагал дальше по широкой вымощенной дорожке под палящим солнцем. Стало жарковато, но он был не против. Истекая потом, он словно очищался. Когда с колбаской было покончено, он купил еще у одного торговца лимонаду и свернул на узенькую тропинку, которая, как он считал, должна была вывести его обратно на Пятую авеню, где он рассчитывал без особых затруднений поймать такси.

Дорожка петляла среди густых куп деревьев и зарослей кустарника, где мог скрываться потенциальный грабитель. Томасу стало немного не по себе. Хотя в дневное время в Центральном парке обычно было безопасно, Томас ускорил шаг. В зарослях послышался шепот. Вместо того чтобы остановиться, Томас прибавил шагу. Кто бы там ни скрывался, он не хотел, чтобы они думали, будто он обращает внимание на то, что они затевают. Может, это влюбленная парочка, или наркоманы, да кто угодно, но, так или иначе, он не хотел их видеть.

Казалось, шепот преследует его, похожий на шелест ветра в листве. Но это был голос. Томас слышал его. Звуки, которые не имели совершенно ничего общего с ветром. Несколько секунд спустя он различил одно слово, которое повторялось вновь и вновь. Его собственное имя.

– Томас, – прошелестел парк.

– Оставьте меня в покое! – крикнул он, заткнув ладонями уши и зажмуриваясь так крепко, как только мог, чтобы полностью не лишить себя обзора.

Он подавил желание броситься бежать, повторяя про себя слова доктора Мицелл почти как мантру.

«Тревога, чувство вины и стресс. В определенных обстоятельствах любая из этих причин может вызвать галлюцинации. Ваши видения очень яркие, но, возможно, эта яркость – всего лишь игра вашего собственного воображения. А с галлюцинациями – как с обмороками; если это случается с вами однажды, химические процессы в вашем мозгу идут по определенному пути, и это может повториться вновь уже с большей вероятностью».

Томас замедлил шаг, стараясь не бежать. Огромным усилием воли он отрешился от этого шепота и перестал его слышать. Совсем.

Глубоко вздохнув, он огляделся по сторонам и зашагал по тропке дальше, надеясь, что она вот-вот выведет его на одну из главных аллей, а там и до Пятой авеню недалеко.

– Томас!

Он остановился как вкопанный, закусил губу и закрыл глаза. По его левой щеке скатилась слезинка. Он сходит с ума. Вот так. Он понимал, что совершенно теряет разум.

Томас Рэнделл медленно обернулся. Посреди дорожки, где он только что прошел, стояло дерево. Нет, не дерево. Не такое дерево, как все остальные в этом парке. Во-первых, оно не росло из земли, а стояло на мощных корнях. Дерево слегка склонилось, так что глазки в его коре уставились на Томаса, а ветви и листья заслонили солнце. Это был Толстосук, командир лесных стражей.

– Наш Мальчик, – возвестил он торжественно, – ты должен вернуться в Обманный лес. Если ты не вернешься, твой сын неминуемо погибнет.

Вскрикнув, Томас ничком бросился на дорожку и лежал, всхлипывая, до тех пор, пока не появилась парочка молодых бегунов. Мужчина остался с ним, а женщина побежала за помощью. Некоторое время спустя мужчине удалось поднять его на ноги, и они вдвоем пошли по тропинке. Но он был вынужден вести Томаса под локоть, пока они не очутились на волнистой лужайке Центрального парка.

Томас не раскрывал глаз, пока деревья не остались далеко позади.

ГЛАВА 10

В больничном кафетерии было сравнительно безлюдно, когда Эмили опустилась на стул рядом с окнами у дальней стены. Она бросила сумочку на соседний стул и поставила на стол картонный стаканчик с куриным бульоном, который, купила в автомате, – он разливал бульон в точности так же, как кофе или какао. Бульон оказался пересоленным и обжег ей язык, но Эмили было приятно, потому что он напомнил ей о детстве.

В этом было что-то извращенное. Пятнадцать лет назад ее дед умер в больнице от рака – ужасное, убийственное воспоминание для всех, кто его любил. И тем не менее она сохранила приятные воспоминания о бульоне, который купила тогда в автомате за четвертак. Этот был не совсем такой, но вкус оказался довольно похожим. Пожалуй, этот даже был солонее.

Ее захлестнуло желание вернуться в палату к Натану, и она немедленно задавила его. Если не давать себе коротких передышек, тесная палата очень скоро станет невыносимой, поэтому она заставляла себя сидеть здесь, прихлебывать бульон и смотреть из окна на лужайку, исчерченную длинными вечерними тенями дубов. Кто-то засмеялся, Эмили обернулась и увидела пару медсестер, пробиравшихся к столу с подносами, на которых не было почти ничего, кроме салата и кофе. Одну сестру она знала – вроде бы ее звали Нэнси – и вежливо кивнула женщине. Та ласково улыбнулась в ответ, и Эмили задалась вопросом, что она думает. «Ах, это та бедняжка, у которой сын впал в кому, ушел в себя… Я бы умерла, если бы такое случилось со мной…»

Эмили поморщилась, отвернулась и взглянула в окно на медленно догорающий день. Не желает она идти по этой дорожке. Для начала, она даже не знает, есть ли у сестры Нэнси дети. И, если уж говорить о сочувствии, она предпочла бы реальные действия. А несчастной она вполне может себя чувствовать и без посторонней помощи.

Негромкая трель прервала ее размышления, и Эмили обрадовалась. Ей не нравилось направление собственных мыслей. Разговорчивые сестрички посмотрели на нее, и она вытащила свой сотовый телефон из сумочки, раскрыла его и сказала:

– Томас?

– К сожалению, это не Томас, – сказал женский голос.

Сначала Эмили не поняла, кто это. Ведь она не слышала этот голос уже почти год. Потом до нее дошло.

– Франческа, – сказала она. – Спасибо, что перезвонила.

– Я немного удивилась твоему звонку, Эмми, – сказала агент Томаса. – Но и обрадовалась тоже. Меня немного тревожит Томас. Но сначала, в общем… как Натан?

Эмили нахмурилась.

– Все так же. А что с Томасом? Ты говорила с ним? Он уже почти два часа как должен быть здесь.

Я оставила ему с полдюжины сообщений, но… в общем, потому я тебе и позвонила.

– Я видела его сегодня утром. Он выглядел совершенно разбитым.

– Сегодня он должен был идти к психиатру, – сказала Эмили и спохватилась, что сболтнула лишнего.

– Я рада, – ответила Франческа. – Не хочу показаться бесчувственной, Эм, но ему стоит немного задуматься о перспективе. Он может сорвать всю сделку с «Фокс», если не соберется. Я понимаю, это сейчас не первоочередное дело, но мы ведь говорим о вложении в будущее, понимаешь?

Эмили вскинула бровь.

– Сделка с «Фокс»?

Молчание. Потом вздох.

– Вот черт. Не следует мне с тобой это обсуждать. Вы сейчас на пару занимаетесь Натаном, но это не значит, что вы больше не разведены. А я выношу сор из избы.

– Вовсе нет, Франческа, – возразила Эмили. – Нам с Томасом очень неплохо удается не опуститься до игры, которую затевают многие пары, когда расходятся. А теперь, когда еще и…

Ей не хотелось об этом говорить.

– Послушай, если будешь с ним говорить, скажи ему, пусть сразу позвонит мне. Сегодня моя очередь ночевать у Натана, так что если сегодня вечером он не появится, ничего страшного. Но я беспокоюсь за него. Он… немного перенервничал в последнее время.

– Если он позвонит, я передам.

Разговор продлился еще секунд от силы тридцать, и Эмили захлопнула телефон. Она положила его на пластиковый стол и взялась за быстро остывающий бульон. То, что добавили в воду, чтобы получилось это варево, начало хлопьями оседать на дне стаканчика, К горлу подступила тошнота, и Эмили поставила бульон обратно на стол.

Какое-то время она покусывала губу. Ее пальцы лениво выстукивали какой-то мотивчик – что-то похожее на мелодию из фильма «Одинокий рейнджер», – и некоторое время спустя она снова взяла телефон, раскрыла его и набрала домашний номер Томаса.