Мир приключений 1967 г. №13, стр. 118
ТУАЛЕТ МАТИЛЬДЫ
Наша Матильда похожа на субмарину одной из последних конструкций. Она относится к семейству синих китов и весит двести десять тонн. Прежде, в давние времена, когда киты беспощадно уничтожались, редкие экземпляры едва достигали ста тридцати — ста пятидесяти тонн. Мало кто из этих исполинов доживал до зрелого возраста. Теперь же, после всеобщего закона, запрещающего охоту на китов, и особенно после перевода их на пастбища, почти все киты прибавили в весе на одну четверть.
В нашем стаде есть китиха Малютка, достигающая чудовищного веса — двести восемьдесят пять тонн!
Подле ласта нашей Матильды жмется китенок. В сутки он выпивает около полутора тонн молока, и все же у матери еще остается его более тонны.
Доят маток китов два раза в сутки — в семь часов утра и в пять вечера. Со сторожевой башни подается автоматический ультразвуковой сигнал, и стадо с пастбища движется в лагуну, сопровождаемое дельфинами-пастухами. Сигнал можно и не подавать — киты и дельфины удивительно точно определяют время в любую погоду.
Каждая матка идет к своему «стойлу» — причалу — и останавливается метрах в пяти, и пытается почесаться боком о шершавый базальт (Но после нескольких несчастных случаев — киты сдирали себе кожу — им было запрещено прикасаться к стенке, и теперь за ними зорко следят дельфины.
У нас с Костей маски Робба из кремнийорганической резины. Пленка толщиной десять микрон, обтягивающая каркас маски, выполняет работу искусственных легких — через нее свободно поступает кислород, растворенный в воде, а углекислый газ уходит в воду; но этот процесс идет несколько медленней, и поэтому в маске есть еще специальный клапан для удаления водяных паров и углекислого газа. Маски Робба рассчитаны на плавание в пределах верхних горизонтов, не глубже двадцати метров.
Сегодня у китов санитарный день.
Мы расхаживаем по широкой спине Матильды с электрическими щетками и пластмассовыми лопаточками и очищаем ее от колоний рачков и морских желудей. Матильде эта операция, видимо, доставляет огромное удовольствие: она замерла и тихонько, чуть поводит плавниками; время от времени из ее дыхала раздается мощный хлопок, как из клапана компрессора. На спине Матильды стоит тавро: Нептун с трезубцем и номер.
Петя Самойлов и вьетнамец Као Ки занимаются дойкой. По прозрачным шлангам доильной машины бежит тугая желтоватая струя китового молока. Счетчик на стенке причала отсчитывает декалитры. Молоко уходит в недра острова, где подвергается стерилизации и упаковывается в портативные контейнеры из прессованной бумаги. На земле мало продуктов питания, которые могли бы приблизиться по своим удивительним свойствам к этому концентрату энергии. Матильда дает в год более трехсот тонн молока!
Трудно поверить, что было время, когда китов убивали, чтобы получить мясо, жир и кости. Мало того, что это было антигуманно, но и нецелесообразно. Уничтожалась целая фабрика питательного белка, которая может работать десятилетия, требуя самой минимальной заботы со стороны человека. Когда я думаю об этом, то всегда вспоминаю любимую фразу Павла Мефодьевича: «Целесообразность есть высшая справедливость»…
Но сколько потребовалось усилий всего человечества, чтобы эта простая истина стала законом жизни! Надо было изменить социальный строй на всей планете, осуществить в грандиозных масштабах все великие открытия последнего столетия, утвердить коммунистическую мораль…
Костя уселся на спинной плавник Матильды, как на причальную тумбу, и стал учить Протея песенке «веселых рыбаков». Отчаянно фальшивя, он насвистывает мотив. Протей внимательно слушает, высунув голову из воды.
Кожа у Матильды упругая, как резина, синевато-серого цвета. Спина почти чистая. Работая щеткой, я тоже добираюсь к плавнику. Костя хохочет, слушая, как Протей довольно верно повторяет мотив песенки.
Голос у дельфина скрипучий, резкий, по тембру напоминает читающие автоматы старых конструкций. Протею нравится лесенка, глаза его блестят, лукавая физиономия выражает полное довольство своими необыкновенными музыкальными способностями.
Но музицировать некогда. Надеваем маски и прыгаем в воду.
Сквозь очки льется голубоватый свет. Бок кита в мраморных бликах.
Я проплываю не спеша и работаю только лопаточкой, отправляя на дно небольшие гроздья «желудей». Над головой — огромный серповидный плавник. Он нервно вздрагивает, когда я прикасаюсь к белому пятну под ним.
Наверное, в это время Матильда прищурила глаза, как кошка, у которой чешут за ухом.
Ко мне подплыл Петя Самойлов в сопровождении двух дельфинов. В гидрофоне раздался его искаженный пискливый голос:
— Ты чего спрятался под плавником, как сосунок? Займись косметикой ее личика. Руководить этой ответственной операцией будет Тави. Обмениваться информацией с ним можешь телеграфным кодом, но не забывай, что твой руководитель воспринимает и зрительные образы вперемежку со звуковыми сигналами.
Я самонадеянно сказал, что меня больше устраивает телепатический обмен информацией.
Петя насмешливо пискнул и уплыл вместе с дельфином.
Я висел в воде, внимательно разглядывая Тави. Он тоже рассматривал меня, застыв в неподвижной позе, и вдруг произнес шелестящим шепотом длинную фразу. Я ничего не понял и в свою очередь попытался мысленно передать ему, что рад знакомству и готов выполнять его указания. Мне сразу стало ясно, что я не смогу передать все это путем образной телепотемы.
Мои попытки войти с ним в контакт Тави воспринял несколько оригинально: неожиданно «заговорил» так громко, будто у меня под ухом начали стрелять из порохового ружья. Увидев, какое впечатление произвела на меня эта громкая «фраза», он снова сказал что-то нежным шелестящим шепотом. Я опять ничего не понял, но почувствовал его расположение ко мне.
Пришлось перейти на примитивный код и выстукать пальцами на его спине:
«Меня зовут Иван».
В ответ он так быстро прощелкал серию точек и тире, что они слились в длинный трескучий звук.
Я помотал головой.
Он понял и внятно прощелкал:
«Плыви за мной, Ив».
Так началось наше знакомство, скоро перешедшее в дружбу. Через несколько дней я спросил его, почему он назвал меня Ивом, а не Иваном.
«Потому что тебе приятнее первая половина слова, обозначающая тебя…»
Мы плыли рядом, обмениваясь незамысловатой информацией, вполне довольные друг другом. Тави находил колонии желудей, подавал сигнал, а я подплывал и скребком счищал моллюсков.
С четверть часа мы прихорашивали Матильду. За это время Тави только один раз поднялся на поверхность набрать воздух. Моя маска действовала безотказно, забирая из воды нужное для дыхания количество кислорода.
«Все!» — прищелкнул Тави.
Я не стал всплывать. Мне хотелось еще побыть под водой. Я плыл, едва двигая ластами. В гидрофоне послышался голос Кости:
— Я не уверен, что наша Мотя возьмет первую премию на конкурсе красоты.
Ему кто-то ответил, но я не разобрал слов, так как звуковой сигнал был направлен в противоположную сторону. К тому же мешали какие-то неясные шумы, что-то поскрипывало, кто-то тяжко вздыхал, булькал, мягко хлопал в ладоши.
Тави держался возле моего правого плеча, без усилий скользя в толще воды.
«Что это за шумы?» — выстукал я по его спине.
Он сразу же ответил:
«Разговаривают киты. Нет в океане никого болтливее китов»,
«Ты знаешь их язык?»
«Язык не главное, надо видеть разговор».
«Неужели ты видишь их всех? Всех китов»,
«Вижу. Не глазами. Вижу, о чем они говорят. Вижу предметы разговора».
«Угадываешь мысли?»
«Вижу мысли!» — Тави смотрел на меня, и мне показалось, что он удивляется моей непонятливости.
«О чем же они говорят?»
«О разном. Матери хвалятся своими детьми. Передают новости».
«Какие новости они сообщают? Что ты видишь сейчас?»
«Наш остров издали. Синих китов. Касаток. Киты боятся за своих детей. Вижу еще людей на «ракетах» и моих братьев. Касатки уплывают, люди и братья моря гонятся за ними. Говорить молча совсем просто». — Тави глядел на меня, глаза его поощрительно улыбались.