Мир приключений 1967 г. №13, стр. 116

Павел Мефодьевич останавливается возле кресла, в котором, полузакрыв глаза, лежит Мокимото.

— Надеюсь, что вы не очень сетуете на меня, коллега?

— О-о, мистер Поликарпов! Я так благодарен вам! Очень давно мне не приходилось совершать такие приятные перемещения в пространстве. Я так люблю море! Мои предки были рыбаками из Киото. Между прочим, на гербе этого города — золотые дельфины.

— Знаю. Существует много легенд по этому поводу. Но вероятнее всего та, в которой говорится о спасении дельфинами одного из основателей города. Возможно, вашего предка?

— У нас в семье нет таких романтических преданий.

Они помолчали. Потом Мокимото сказал:

— Удивительный покой охватывает душу, когда ощущаешь красоту мира и единство начал жизни!

— Я с вами согласен и могу только добавить, что такие мысли чаще всего приходят не во время путешествий на ракетах, не на сверхэкспрессах и не на адских земноводных амфибиях, где мы сидим в закрытых футлярах и нас с неимоверной скоростью перебрасывают с материка на материк, а когда мы вот так плетемся по древней дороге и можем протянуть руку и ощутить океан, землю, горы.

— В этом преимущество исторических видов транспорта, — улыбаясь, сказал Мокимото. — К сожалению, сейчас так мало пользуются ими. Даже мы, посвятившие жизнь изучению природы, предпочитаем скоростные машины.

— Ну, я не жалуюсь! — Академик расправил плечи. — Мне приходится большую часть времени проводить вот здесь, — он широко развел руки, — в этой колыбели всего живого, где слишком большие скорости просто невозможны и не нужны…

Ко мне подошел Костя и отвел меня на самый край мостика, нависшего над водой.

— Охота тебе слушать эту старческую болтовню! — сказал он. — Сейчас разговор пойдет о подводных городах. Вон тот, в зеленых очках, полгода прожил в «Поселке осьминогов» на коралловой отмели. Сейчас он закатит доклад миль на триста. Пошли лучше вниз, поболтаем с дельфинами через бортовой гидрофон.

Увлекая меня вниз по трапу, он сказал:

— Меня все больше интересует наш мэтр. Интересная, оригинальная и загадочная личность. Тебе не приходила мысль, что он похож на биологического робота? Я все время думаю об этом, такого же мнения и Вера. Не улыбайся, пожалуйста, у нее совершенный слух, и она уловила в нем работу какого-то, видимо, не совсем отлаженного датчика… ну, как у старых «кухонных» роботов. Хотя он бесконечно совершенней… А тебе ничего не показалось?

Я не ответил Косте, хотя ясно вспомнил, что и меня настораживали глухие ритмичные толчки, когда я стоял в библиотеке «Альбатроса» рядом с загадочным академиком.

ТРЕТЬЯ ВАХТА

Океан отходил ко сну. Вечер выдался жаркий. Пассат чуть дышал. Двадцатиметровые колеса воздушных генераторов вращались так медленно, что можно было пересчитать их блестящие лопасти. На западе стояла перламутровая степа, вся она трепетала и переливалась. Где-то там, за этой радужной стеной, умирала «Адель» — по старой традиции циклоны носили женские имена. Туда с нашего острова весь день летели метеорологические ракеты, нацеленные в эпицентр вихря — сердце «Адели». Она тщетно стремилась уйти, вырваться из-под метких ударов. Но у нее не хватало сил: к нам она подошла уже порядком израненная после бомбардировок с воздуха и обработки конденсаторами водяных паров.

Мы с Костей сидели под силиконовым колпаком на вершине смотровой башни. Вернее, я сидел, а Костя стоял и смотрел на радужную стену, чему-то улыбался, барабаня пальцами по прозрачному силикону. Колпак слегка раскачивался, создавая полное впечатление, что мы висим в гондоле учебного аэростата для тренировочных прыжков с парашютами. Хорошо и немного жутковато болтаться на шестидесятиметровой высоте.

В океане отражалась переливающаяся перламутровая стена. Милях в трех мелькали темные спины китов, которые паслись на планктоновых полях. К острову возвращались дельфины, закончившие вахту у загонов синих китов и рыбных питомников. По дороге дельфины устроили какую-то веселую игру, что-то вроде пятнашек. В лагуне под нами (башня стоит на ее правом крыле) тоже плавали дельфины. Было хорошо видно, как они совершали в прозрачной воде сложные построения, а затем одновременно стремительно бросались вперед; вдруг строй рассыпался, и все начиналось сначала.

Костя сказал, позевывая:

— Ватерполисты. Сегодня играют с нашей командой. Потрясающе интересные существа! Я познакомился сегодня с Протеем. Он подплыл ко мне и что-то сказал неразборчиво. Потом уже я догадался, что он поздоровался по-английски. Я положил ему руку на спину и говорю: «Здорово, дружище». Он ответил что-то вроде: «Я рад нашей встрече».

— По-английски?

— Не смейся, Протей знает и русский. Когда мы выплыли в океан, он вдруг пропыхтел довольно внятно: «Назад. Опасность».

— И действительно вам что-то угрожало? — спросил я.

— Медузы. Багряные медузы. Колоссальное скопление. Сейчас их унесло течением, а в полдень, ты же сам видел, вода была красной от этих ядовитых слизняков. Тебя никогда они не жалили? Должен заметить, что ощущение не из приятных…

У Кости на лице появилась виноватая улыбка, и, будучи верен себе, он сказал, хмурясь:

— За последние пятьдесят лет человечество так много сделало… Пожалуй, больше, чем за предыдущие два тысячелетия. Понятно, что этот диалектический скачок готовился столетиями. — Он усмехнулся. — А человек, творец всего этого, — он развел руками, — совсем не изменился или изменился очень незаметно, и наши антропологи уверяют, что и не изменится в ближайшие сорок тысяч лет! Тебя не потрясает этот парадокс? Нет, мы какие-то пещерные люди. Именно пещерные! Нас совсем не изумляет то обстоятельство, что, если отбросить все достижения цивилизации, мы те же!

Я промолчал: когда Костя начинал философствовать, то он не нуждался в оппонентах.

Мой друг саркастически усмехнулся:

— Да, те же. А вот жизнь стала какой-то не такой, пресной, что ли, как будто мы что-то утратили. Что, если это реакция после стольких веков напряженной борьбы? Порой непонятной нам, но борьбы. А может быть, наши чувства стали менее острыми? И живем мы не так полно, как наши предки. Что-то я не слышал современных записей историй, как в старых книгах. Сколько было тогда нерешенных проблем! Все было загадочным, покрытым тайной. Ты скажешь, изменились условия? — Помолчав, он улыбнулся и воскликнул: — Да! Как тебе понравилась Вера?

Я сказал, что не вижу никакой связи между рассказом о знакомстве с Протеем, глубокомысленным сетованием на угрожающую задержку с развитием человечества и заключительным вопросом.

Костя нимало не смутился.

— Видишь ли, — сказал он, прищурившись, — все в жизни взаимосвязано, это нам внушали еще в детских садиках. О Вере я тебя спросил потому, что иногда, несмотря на свой скептицизм, ты высказываешь довольно верные суждения.

— Она красива. Возможно, очень умна…

— Ты сомневаешься в ее уме! Да она, если хочешь знать, заняла третье место на конкурсе студенческих работ своего факультета!

Костя разошелся, стал упрекать меня в пренебрежительном отношении к людям, эгоцентризме и даже сказал, что я неисправимый циник. Закончил он свою тираду снова неожиданным переходом, опровергающим его же высказывание о «пресной жизни».

— Как все-таки все сложно, — сказал он, глядя вдаль, — как мы еще зависим от случайностей! Иногда встреча с человеком, одним из десяти миллиардов, может изменить точно рассчитанную орбиту жизни…

Последовал вздох и взгляд на вечернее небо, туда, где висел спутник с Биатой.

В эту минуту Костя, наверное, жалел Биату — ему было неловко, что он увлекся другой девушкой.

Он сказал:

— Мне придется тебя оставить. Ты же знаешь, что меня приняли запасным в команду. Вообще третья вахта не такая уж плохая, можно сосредоточиться, быть одному, поближе к звездам. Ну, а я спущусь на Землю… Смотри-ка! Появился дельфиний отец и наш учитель! Видишь, как размахивает руками? Сегодня я что-то его весь день не видел. Этот загадочный индивидуум где-то носился на своем скутере, окруженный свитой приматов моря. Ребята говорили, что он вечерами читает дельфинам лекции. Что-то в нем выше моего понимания! Неужели это один из первых биологических роботов? Если это так, то он идеально запрограммирован. Знает решительно все, лишь иногда задумывается для виду, будто силится вспомнить: копирует человека своих лет. К тому же такой темперамент! Ты знаешь, он мне начинает нравиться. Вот таким, по-моему, должен быть настоящий человек… Счастливой вахты!