Мир приключений 1967 г. №13, стр. 111

Цветы лунной ночи, только и всего!

Он нашарил горсть пыли и подбросил ее. Словно стебель невиданного растения устремился по лучу. Выше, выше фиолетовый призрачный стебель коснулся края отверстия. Казалось, Земля бросает ему сверху канат.

Валя чуть не заплакал. Судя по длине пылевого столба, высвеченного земным светом, до выхода на поверхность метра три. Безнадежно.

Невесомый канат из пылинок свернулся так же быстро, как и возник. Снова мрак, и в нем — голубоватое сияние огонька. Земля предала его в третий раз.

Но прежний успех заставил его усомниться: полно, существуют ли безвыходные положения? Или они возникают потому, что изобретательность раньше времени складывает крылья? И человек выносит себе приговор до того, как его вынесут обстоятельства?

Никогда раньше Валя не думал с таким напряжением. Надо — он повторил это слово, как заклинание, — надо подать сигнал наверх. Тем, кто вышел или выйдет искать его. Надо, хотя это невозможно: нет радио, нет света, нет звука, нет ничего, чем можно было бы подать сигнал. Ровным счетом ничего.

Он поймал себя на противоречии. Как это — ничего нет? Есть камень, есть пустота, есть луч земного света, наконец. Все это не годилось на Земле, а здесь…

Он снова обозвал себя дураком, тупицей, глупым мальчишкой. Последнее было истиной. До этой ночи, до своего падения, он и не подозревал, насколько он еще мальчишка. Зато сейчас, зато теперь он открыл в себе и нечто другое. Мужество. И умением счесть невозможное — возможным.

…Он лежал, стиснутый глыбами, и высоко, как только мог, подкидывал вверх лунную пыль. Горсть за горстью, ритмично: точка — тире — точка… И смотрел, как растет стебель лунного цветка, как он дотягивается до щели, как уходит дальше. Валя не видел, как он распускается на поверхности, зато он знал, что это видят другие. И еще он знал, что этот цветок лучший из всех, какие ему когда-либо дарила Земля.

Сергей Жемайтис

ДЕТИ ОКЕАНА

(Фантастическая повесть)

БИАТА

Студенты нашего факультета разъезжались на практику. Мы стояли в самом центре нового здания Шереметьевского аэровокзала. Среди нашей шумной и пестрой толпы особенно бросались в глаза костюмы девушек из пентасилона, окрашенные иллюзорином. В последнем семестре мы участвовали в разработке этого удивительного красителя, меняющего цвета под влиянием биотоков. Через неделю улицы городов расцветут умопомрачительными пентасилоно-иллюзориновыми тонами, а сейчас только наши девушки привлекают всеобщее внимание и вызывают зависть сверстниц из других школ. Иллюзорин открывает потрясающие перспективы для биологической практики. Самое небольшое изменение биополя меняет оттенок цвета, его напряженность. А какие перспективы открываются для психологов! Олег Зотов на этом основании пророчит кратковременность моды на иллюзорные краски. И он, пожалуй, прав. Женщина всегда должна оставаться таинственной, хотя бы с виду. А сейчас стоит взглянуть на ее костюм, и все ее привязанности, симпатии и антипатии налицо. Одеяние Литы Чавканадзе прошло через все тона фиолета, пока Костя Болотин учил Олю Головину замысловатому па из «Ой хо-хо». Наконец Костя оставил Олю и подошел к Лите. Ее свитер сначала стал пепельно-серым, а затем вспыхнул, как трава на солнце.

Только на Биате был комбинезон из обыкновенной защитной ткани серо-золотистого цвета, принятый в этом году у астролетчиков. Биата — астрофизик. Она улетает на летнюю практику в космическую обсерваторию, а мы с Костей Федоровым отправляемся на «БС-1009». Это одна из многочисленных биологических станций, разбросанных по обе стороны экватора, в зонах интенсивного морского звероводства, полей хлореллы и планктона.

Среди нашего красочного общества там и сям виднелись роботы — провожатые, присланные родными для последних напутствий. За мной, не отставая ни на шаг, ходил «дядя Вася». Это, кажется, один из самых древних роботов на планете, созданных для услуг, присмотра за детьми, хранения семейной информации и расчетов по хозяйству. На большее он не был способен, но мы любили эту безотказную машину, с ней было связано очень многое в истории нашей семьи: в своей памяти Вася хранил все мало-мальски интересные случаи из нашей жизни и семейные анекдоты. С тех пор как у него испортилось реле выключения магнитной записи, он «запоминал» все звуки в доме и тем нередко помогал восстанавливать истину в спорах. Последнее обстоятельство выводило из себя мою сестру Катю, но и она стояла горой за Василия, когда заходил разговор о его замене более совершенной моделью.

Вася говорил спокойным, слегка надтреснутым голосом моего дедушки:

— Иван, я высылаю с вашим «Альбатросом» мою последнюю работу «Процентное содержание пыльцы араукарий в отложениях Верхнего плиоцена». Работа крайне далека от вопросов, которые тебя интересуют по молодости лет и научной подготовки, но в работе есть ряд интересных, на мой взгляд, мыслей общего порядка…

— Вася, прибавь темп передачи! — скомандовал я, и голос моего ученого деда прожужжал со скоростью тысяча знаков в минуту.

И в заключение, когда Вася перевел передачу на прежнюю частоту, дедушка произнес:

— Надеюсь, я не утомил тебя своими полезными, но несколько несовременными сентенциями. Будь здоров и иногда показывай свой лик на моем видеофоне.

После этого послышалась бравурная музыка: Катя играла «Восход солнца» Игнатова. Музыка внезапно оборвалась, и я услышал родной голос.

— Мой мальчик, я заказала тебе лыжный костюм с обогревом.

Лыжный костюм с обогревом — в тропики!

Наверное, это зимняя запись. «Василий все перепутал», — подумал я. Но нет, мама упомянула нашу станцию, даже назвала ее координаты и в заключение грустно добавила:

— Как жаль, что мы в последнее время виделись так редко! Мне всегда тебя не хватало. Почему вы все так далеки от искусства — и отец, и ты? Боюсь я и за Катерину, она же самая талантливая из всех нас. Недавно стала посещать дополнительные занятия по биохимии… Прости, через тридцать минут я должна быть в студии! Не забудь, что мы можем видеться по средам от тринадцати сорока до тринадцати пятидесяти пяти…

Были здесь и современные универсальные роботы из пластмассы, имитирующие человеческий облик. С этими роботами выходило множество презабавных случаев, пока собеседник не догадывался, с кем имеет дело. Из десятка таких роботов, составился недурной хор-оркестр.

Костя получил информацию от полосатого робота также довольно древнего происхождения.

— Ну, спасибо, Марфа, — сказал Костя. — Передавай всем привет, а сейчас отправляйся вместе с Васей. Только не вздумайте ехать в пассажирском поезде и флиртовать в пути с незнакомыми людьми.

— Знаю, — сказал Вася грустно, — какой там флирт. Мы обязаны ехать в грузовой трубе вместе с неодушевленными предметами.

Роботы направились в сторону грузовой подземки, а мы с Костей по мере сил стали принимать участие в обсуждении причин поражения нашей сборной на последней олимпиаде в Рио-де-Жанейро, попутно встревая в разнотемный разговор соседей, приветствуя все еще подходивших однокурсников и хором скандируя: «Хо-ро-шей по-сад-ки!», когда где-то из-под ног слышался внушительный голос робота-диспетчера, напоминающего, что до отлета очередной группы осталось десять минут. Подъезжал автокар такого же цвета, как и посадочные жетоны пассажиров. Редко кто из наших ребят садился на автокар, они с гамом бежали, как первокурсники, по цветной дорожке, которая стелилась перед колесами машины, направляя ее к посадочной эстакаде.

Биата долго разговаривала с подругами, а когда они ушли на посадку, подошла к нам, взяла Костю под руку и отошла с ним в сторону. Костя искоса посматривал на меня, изобразив на своем лице сожаление и плохо скрываемое торжество.

В руках у Биаты была сумочка, где должен лежать хрустальный флакончик со «Звездной пылью», если, конечно, она не выбросила его, и катушки с нитями магнитных записей книг, музыки, фильмов. Я подумал: «Хотелось бы знать, там ли фильм о нашей поездке во время зимних вакаций? Наверное, и его постигла та же участь, что и «Звездную пыль». А жаль. Мне особенно стало жаль «Звездную пыль».