Гонки на выживание, стр. 14

– Зачем вы это делаете? – крикнул Даниэль зазвеневшим от возмущения голосом.

Галль в испуге выронил мясо, но быстро взял себя в руки и смерил мальчика прищуренным взглядом.

– А ты зачем суешь свой длинный нос в чужие дела, Зильберштейн?

Даниэль стиснул кулаки. Он не любил и не хотел драться, но сейчас у него чесались руки.

– Ваш тайник я обнаружил случайно.

– И что ты намерен предпринять по этому поводу? – холодно осведомился Галль.

– Ничего, – ответил Даниэль. – Если вы вернете все, что украли, и дадите слово, что это больше не повторится.

– А сам-то ты чист, Зильберштейн? – ухмыльнулся он. – Какого черта богатенький еврейчик прячется в этой грязной дыре? Подлая жидовская свинья!

Даниэль ударил его. Удар пришелся по носу и был так силен, что мальчик ощутил болезненную отдачу в плече. Галль со стоном рухнул на пол, из носа брызнула кровь.

– Встань.

Даниэль повернулся волчком. Мишель Брессон стоял в дверях с ножом в руке.

Галль застонал и утер кровь с лица.

– Он напал на меня, Мишель! – закричал повар. – Я застал его за кражей продуктов, а он набросился на меня как зверь.

– Встань, – повторил Брессон, – собери свои вещи и убирайся.

– Ты что, Мишель? – воскликнул Галль, с трудом поднимаясь с пола. – Этот мальчишка, этот чужак… – он запнулся в поисках нужного слова, старательно изображая негодование, – …этот змееныш! Он тебя обкрадывает, пытается меня убить, а ты меня прогоняешь? Это неслыханно!

– Ты прав, Феликс, это неслыханно, – голос Брессона звучал по-прежнему бесстрастно и холодно; лишь багровая краска, заливавшая шею и лицо, выдавала его чувства, – что после стольких лет ты так мне платишь за мою доброту.

– Мишель, ты сошел с ума!

– Замолчи, меня уже тошнит от твоего вранья! – рявкнул Брессон. – С каких пор ты начал воровать? Как давно это тянется? – Он взмахнул зажатым в руке ножом. – Отвечай!

Напускная храбрость Галля испарилась. Он прошаркал к столу и тяжело опустился на стул.

– Всего несколько последних месяцев, Мишель, клянусь тебе! – Его глаза наполнились слезами. – Дай мне еще шанс, и ты не пожалеешь…

– Я не дал бы тебе другого шанса, даже если бы ты встал на карачки и прополз отсюда до самого Цюриха.

– Ты не можешь так со мной поступить! – Лицо Галля исказилось от возмущения.

– Не могу? – Брессон решительным шагом подошел к нему, схватил за шиворот и рывком поднял на ноги. – А ну-ка вон отсюда!

Галль вырвался из захвата и с лютой злобой повернулся к ним обоим.

– Маленький жиденок и большой жирный жидолюб! Эй, а может, так оно и есть? Вы с ним любовнички? Может, он залезает к тебе в койку по ночам, а, Мишель?

Взбешенный Брессон испустил вопль и бросился на Галля. Нож вылетел из его руки и со звоном упал на пол, его пальцы сомкнулись на горле повара. На миг Даниэль ошеломленно застыл, потом кинулся разнимать дерущихся мужчин, отчаянно стараясь разомкнуть железную хватку Брессона.

– Остановитесь! Вы его убьете!

Крякнув от отвращения, Брессон выпустил Галля. Повар бросился к дверям. На пороге он обернулся. Глаза вылезали у него из орбит, он задыхался.

– Ты ненормальный, Брессон! Тебя надо бы запереть и держать под замком!

Дверь за ним захлопнулась с такой силой, что звякнули бутылки на стеллажах кладовой.

Даниэль взглянул на хозяина. Капли пота выступили у него на лбу, он все никак не мог отдышаться и оправиться от гнева.

– Присядьте, – предложил Даниэль, мягко, но настойчиво усадив Брессона на стул. Он бегом покинул комнату и вернулся с рюмкой коньяка. – Вот, выпейте.

– Я в порядке, Даниэль. – Брессон покачал головой. – Обо мне не беспокойся. – Он все-таки отпил немного коньяка и хмуро улыбнулся. – Похоже, тебя ждет продвижение по службе, Даниэль. Чуть раньше, чем ожидалось, но я об этом не жалею. Иди переоденься, а потом возвращайся сюда, отметим это событие.

Был март 1945 года. Даниэль Зильберштейн стал хозяином на кухне ресторана «Леман». Он управлялся с этим делом в одиночку после отъезда Галля и был вполне доволен. Получив жалованье шеф-повара за вторую неделю, он купил себе радиоприемник. Мировая служба новостей Би-би-си расширила его горизонты, открыла для него целый мир. Новости, музыка, английские пьесы… Он жадно слушал, не расставаясь с английским словарем.

Даниэль обнаружил книжный магазинчик вблизи от местных колледжей на улице Симплон и начал покупать английские книги. Сам он тоже начал писать, заполняя целые тетради рецептами собственного сочинения.

И еще он вспоминал. Вспоминал Бернгарда Сигала и Эрика Мазински. Где они, что с ними стало? Свободны ли они так же, как и он? Он вспоминал Андреаса Алессандро. Суждено ли им снова встретиться? И еще он вспоминал отца. Жив ли он? Умер? Знает ли, что сын покинул его?

Он не вспоминал о матери и сестре, не думал о Дахау. Он не мог об этом думать, ему было слишком тяжело.

11

– К сожалению, на следующей неделе в Веве приезжает моя племянница, Даниэль.

Даниэль оторвался от составления меню и поднял взгляд на Брессона.

– Вы не любите вашу племянницу, Мишель?

– Нет. – Брессон сложил письмо и спрятал его обратно в конверт.

– Тогда почему она приезжает?

– Потому что моя невестка – дражайшая мамаша Натали – решила устроить своей дочурке приятную перемену обстановки.

– Сколько ей лет?

– Семнадцать.

Даниэль вернулся к меню.

– Знаю, это прозвучит странно из уст родного дяди… – Брессон тяжело вздохнул. – Держись от нее подальше, пока она здесь, Даниэль.

Даниэль посмотрел на него с любопытством, потом пожал плечами.

– Как скажете, – улыбнулся он. – Вы здесь хозяин.

Не заметить Натали Брессон было невозможно. Наполовину девочка, наполовину женщина, она напоминала живущую при кухне хитрую кошку, из тех, что прячутся по углам и норовят потереться о ваши ноги в тот самый момент, когда вы меньше всего этого ожидаете, как будто знают, что, если вы уроните блюдо, которое несете в руках, им может достаться лишний лакомый кусочек. У Натали были светло-карие, томные, как у серны, глаза, подчеркнутые накрашенными ресницами. Ее алые губки, красиво открывающиеся в улыбке или просто в разговоре, обнажали мелкие, безупречно правильные белые зубки. Каштановые волосы до плеч, завитые парижским парикмахером, лежали мягкими волнами. Груди еще не вполне сформировались к семнадцати годам, но уже заметно округлились. Кожа у нее была гладкая и белая. Она внесла в тихий и уютный ресторанчик «Леман» дух столичного города.

Поначалу Даниэль знал ее только по заказам из обеденного зала, поступавшим в кухню: escargot, filet mignon, salade Nicoise [13] с двойной порцией анчоусов, никакого десерта, только сыр, никакого вина, только минеральная вода. Даниэль наблюдал, как по-разному она сидит за столом: сначала с Мишелем, скромная, словно школьница, а потом одна – утонченная, светская, опираясь подбородком на ладонь и держа в другой руке дымящуюся сигарету.

Однажды, когда он наблюдал за ней, она перехватила его взгляд через застекленную дверь и посмотрела с таким холодным презрением, что он с горящими от стыда щеками пригнул голову как под обстрелом и целый вечер после этого не подходил к дверям. Она ужасная задавака, решил Даниэль. Мишель был прав, когда предупреждал, что от нее нужно держаться подальше.

Вызов поступил на третий день ее пребывания.

– Даниэль, моя племянница настаивает на том, чтобы лично поблагодарить тебя за превосходный обед, – сказал Брессон, заглянув в дверь кухни.

– Две минуты, – ответил Даниэль. – Позвольте мне закончить вот с этим.

Он нашинковал лук, высыпал его в кастрюлю, уменьшил огонь и сунул руки под холодную воду.

– Если Магомет не идет к горе…

Он обернулся и увидел в дверях Натали. Она стояла, положив одну руку на косяк, а другой – вызывающе упираясь в бедро.