Такая как есть (Запах женщины), стр. 38

– Она побежала к озеру, – крикнул кто-то из них. – Ради Бога, ее надо остановить…

Один из лакеев – проворный молодой человек – бросился ей наперерез, а остальные гуськом бежали по дорожкам вслед за мадам, напоминавшей сейчас персонажа сказок – привидение, предвещающее смерть.

А потом эта процессия проследовала назад. И Алекс снова могла сверху разглядеть все. Сильный молодой человек шел впереди. Он нес на руках рыжеволосую женщину, руки которой бессильно свисали вниз, а сквозь разметавшееся пламя волос проступало белое, как полотно, лицо. Идущие за ними говорили сразу на нескольких языках – от волнения каждый заговорил на своем родном. Потом дверь за ними захлопнулась.

Алекс знала, что бесполезно расспрашивать о чем-либо няню, когда та поднялась наверх. Она долго не могла заснуть. Лежа в постели, она гадала, что бы такое могло заставить так испугаться рыжеволосую хозяйку дома.

На следующее утро вернулась Пэтси. И няня о чем-то ей тихо принялась рассказывать. И хотя Алекс находилась довольно далеко от них, ей удалось разобрать несколько обрывков фраз:

– …никогда прежде не видела такого истерического припадка. Она металась по дому, рвала на себе одежду, разбивала вещи, царапала грудь и все время твердила только одно слово —…нет…нет…нет! Ее пытались удержать, но только Фредерик сумел схватить ее. Но вы бы видели его лицо после этого – он был исцарапан, словно сражался с дикой кошкой.

– Шок, – сказала Пэтси.

– Так что мы оказались там вовремя и смогли увести ее назад в дом. Конечно, это такая трагедия. Совсем еще молодой человек, всего тридцать восемь лет. И ничто не предвещало несчастья. Хорошо хоть он умер мгновенно…

Сквозь опущенные веки Алекс видела, как няня метнула в ее сторону быстрый взгляд.

– …он уже однажды падал с лошади и сломал ключицу. Но в этот раз копыто ударило его в висок, – миссис Уилсон, поцокав языком, продолжала… – Боюсь, что у нее может случиться выкидыш… Все же в Англии женщина никогда бы не позволила себе такое. – Она неодобрительно покачала головой. – Ни при каких обстоятельствах. Всегда надо держать себя в руках.

На следующий день они опять шептались с Пэтси:

– …ночью…ребенок…говорят, тоже мальчик…бедняжка…и муж, и сын. Господи Боже мой, подряд две таких потери.

«Потеря… ребенок…» Два этих слова заставили сердце Алекс забиться. А вдруг рыжеволосая женщина захочет и ее тоже потерять? Это означало, что из ее жизни исчезнет Пэтси, ощущение безопасности, покоя и мира.

Пэтси тотчас заметила, что Алекс взволнована и не может проглотить подкативший к горлу комок.

– Что такое? – спросила Пэтси.

– Я не хочу, чтобы меня тоже потеряли, – прошептала Алекс. – Я не хочу, чтобы меня отправили отсюда…

– Никто не собирается тебя никуда отправлять. То, что произошло, не имеет к тебе никакого отношения – повторяю еще раз – никакого отношения! Это несчастный случай – вот и все. Мистер Бингхэм погиб, и мадам страшно огорчена. Она ждала ребенка, но он тоже умер.

– О! – вздохнула Алекс. – А мне показалось, что она потеряла его, и я боялась, что она рассердится на меня. Решит, что это все из-за меня.

А Пэтси подумала о том, что хозяйка никогда не вспоминает о девочке. Она видит ее только в те дни, когда приходит мужчина в черном.

– Нет, – ответила Пэтси, – мадам не на тебя рассердилась. Но мы должны вести себя потише, потому что она больна и ей нужен покой.

– Я буду сидеть тихо, как мышка, – облегченно вздохнув, проговорила Алекс.

«Да, это ты умеешь, – подумала Пэтси. – Но не исключено, что случившееся заставит твою мать вспомнить о том, что у нее есть и дочь. Хотя, зная ее, трудно поверить в хорошие перемены».

Пэтси оказалась права. Ева Черни и ее сын отправились в Америку, где мистера Бингхэма должны были похоронить в семейном склепе. И она не скоро вернулась на свою виллу.

11

Швейцария, 1988

Новые сведения о жизни матери поставили Алекс в тупик. И дело здесь было не в том, что именно узнала Александра. То, как вела себя юная Анна Фаркас, вполне соответствовало тем представлениям о Еве, которые давно сложились у ее дочери. Она ничуть не удивилась тому, что мать использовала мужчин в своих целях. Иначе нельзя было понять и объяснить, каким образом неопытная девушка могла заняться делом, которое требовало высокой квалификации и знаний. Зато Ева великолепно знала, как вести себя в постели. «И незачем всплескивать руками и повторять: «Как она могла!» – убеждала себя Алекс. Могла, потому что, в отличие от меня, у нее есть к этому способности. И окажись я на ее месте, мне бы пришлось изыскивать другие способы, поскольку ни мое лицо, ни фигура не были бы востребованы на этом рынке. Тогда что же так потрясло меня? То, что один из ее покровителей оказался русским? Один из оккупантов родной страны Евы, которых так ненавидели в Венгрии? Или то, что другой ее любовник числился в местной полиции? Ну а если снять с них форму? Чем они будут отличаться от других мужчин? Но Анну Фаркас как раз и привлекала их форма. Вернее то, что она символизировала. Власть. У нее не было ни семьи, ни денег, ни друзей. Только она сама и дар, полученный от Господа Бога, – красота, благодаря которой она только и могла добиться власти».

«Неудивительно, что Ева не смотрела никогда в мою сторону, – думала Алекс. – Как может Венера Боттичелли смотреть на монстра».

Зная свою мать, Алекс предположила, что Ева предпочла забыть о своем прошлом совсем не потому, что стыдилась его, а потому, что это могло шокировать тех ее клиентов, которым она поставляла свою продукцию. Вот почему официальная биография ее начинается с 1960 года. На все расспросы о том, чем Ева Черни занималась до того и как жила прежде, следовал легкий вздох и взмах рукой: «Я не так стара, чтобы иметь такую длинную историю». Неудивительно, что красота занимала такое место в ее жизни: с ней Ева пришла в мир, и красота всегда оставалась залогом ее успеха. Только одно существо никак не вписывалось в тот круг совершенства, который творила Ева. Это была ее собственная дочь. Поэтому она так и злилась всегда!

«Тогда почему же она не отправила меня куда-нибудь в другое место? Если я постоянно напоминала ей о чем-то неприятном, о том, что она хотела бы забыть? А может быть, под ее нежеланием даже взглянуть в мою сторону скрывалось что-то другое?»

И точно так же, как в детстве, несчастная, измученная мыслями Алекс снова пришла к неутешительному выводу, что мать не могла смотреть на дочь только из-за того, что не выносила ее жалкого вида. Где-то в глубине души Алекс запечатлелись слова Мэри Брент: «Тебя пометил сам Сатана». Но сколько она ни глядела в зеркало, она не могла найти этого знака, – после чего пришла к выводу, что все дело просто в том, как она выглядит. Ей помнилось, как бабушка говорила отцу: «Да, в мать она не пошла. Красота и уродство! Какое сочетание!» Джон пришел в такое негодование, в каком Алекс его никогда не видела прежде. Он закричал на свою мать, требуя замолчать и никогда не говорить при девочке подобных вещей. Мэри Брент перестала говорить об этом при сыне. Зато когда его не было, она не упускала случая уколоть Алекс. И к тому времени, когда Алекс оказалась у матери, она уже уверилась в том, что ее никто и никогда не сможет полюбить, потому что она уродлива. Урсулу, Элен и миссис Бюншли отослали из-за того, что они подружились с ней. И няня Уилсон тоже всякий раз начинала ворчать, когда замечала, что Алекс стоит перед зеркалом, и не раз повторяла ей, что в один прекрасный день, она увидит там сатану.

«Да, видно, всю жизнь жить мне с этим, – подумала Алекс. – А может, дело вовсе не в этом? Может, она не выносила моего вида, потому что я напоминала о том, что она хотела забыть?» Она порывисто вскочила и принялась мерить шагами маленькую гостиную. «Сила бессознательного в человеке безмерна, неистребима, – думала Алекс. – Она может ослепить, парализовать, сделать человека глухим ко всему. Может быть, я ошибалась, и Ева не переносит меня не из-за того, что я своей некрасивостью нарушаю гармонию в ее мире красоты, и не потому, что я напоминаю о том, о чем она сама предпочла забыть. Ева, не отдавая себе отчета, не переносит меня такой, какая я есть».