Белый флюгер, стр. 35

А человек всё сидел, прислушиваясь к канонаде.

— «Не тяни! — в душе торопил его Степан. — Давай! Давай выкладывай! Не из-за чая же ты пришёл сюда!»

— Заменить матроса придётся, — сказал наконец гость. — Думал я через него связь с тобой держать, но… Придётся мальчишек использовать.

— Мальчишек? — подала голос мать.

— Мальчишек незачем трогать. Я могу… Будет, как надо! — пообещал Степан. — Говори.

— Не пройти тебе, хромоногому, — возразил человек. — Вокруг Кронштадта — красные патрули. Перехватят… Мальчишкам легче. Удочки зимние пусть заберут.

— Нету у нас удочек.

— Сделай… Удочки — обязательно! Для чужих — маскировка, для своих — пароль… Все наши караулы предупреждены. Посылать будешь через ночь, пока лёд держится. В записке — ничего лишнего. Только о войсках. Сколько, где концентрируются, куда пушки ставят…

— Мальчишек не пошлю! — сказал Степан.

Неожиданное упорство начало раздражать человека. Он пожевал ус, стараясь успокоиться, и сумел заговорить прежним доброжелательным тоном:

— Тебе нельзя. Пойми!.. Если ты и дойдешь до Кронштадта, свои пристрелят. Они будут ждать мальчишек. Трёх мальчишек!

— А ты предупреди. Я ведь тоже с удочкой могу.

— Не в Кронштадт я сейчас. Понимаешь?.. Когда вернусь — не знаю.

Дорохов молчал. Человек предполагал, что теперь он согласится. Но Степан думал не об этом. Кончать игру или рано — вот какой решал он вопрос. Удастся ли узнать ещё что-нибудь?.. Пожалуй, не удастся!

— Ладно! — сказал Степан и взял ракетницу, лежавшую на столе. — Не рыпайся, ваше благородие. Ракета с такого расстояния не хуже пули душу вышибает. Только не так аккуратно получается — обожжёт и разворотит.

Белый флюгер - _26.jpg

Человек посмотрел в широкое дуло нацеленной в него ракетницы и почувствовал, как что-то жёсткое, горячее обхватило сзади его шею и пригнуло голову. Скосив глаза, он увидел чёрный от копоти рог ухвата, уткнувшийся рядом с его щекой в стол. Промелькнуло в голове яркое видение: витрина в музее, под стеклом — сотни разноцветных жуков, наколотых на булавки…

Похоронив ворона, мальчишки сидели на крыльце. В доме было тихо. Карпуха жевал кисло-сладкие ягоды рябины. Федька с Гришей не ели. У них ещё в лесу свело рот от этих ягод.

В сенях послышались шаги. Ребята узнали — отец. Его шаги ни с чьими другими не спутаешь. Вышел, как всегда, немного медлительный и спокойный. По его виду ничего не определишь. Нагнулся, поднял стоявший на крыльце самовар, похвалил Карпуху:

— Хорошо вычистил, — и добавил: — Ноги в руки и — на полустанок. Позвоните, пусть приедут и заберут его.

Карпуха так и подскочил.

— Скрутил?

— Хлипок его благородие, — скупо улыбнулся отец.

— Поглядеть бы… — вопросительно произнёс Федька.

— Нагляделись. Хватит… Ноги — в руки!

И мальчишки побежали к полустанку.

Крутогоров сразу узнал Федькин голос, выслушал и сказал всего одно слово:

— Еду!..

Крутогоров приехал очень быстро. С ним были какие-то незнакомые люди. Автомобиль оставили в лесу. Поэтому человека в красноармейской шинели пришлось развязать: не нести же его до леса на руках. Отец, не скрывая сожаления, принялся распутывать узлы. Вынул изо рта тряпку.

— Кричал? — спросил Крутогоров.

— Плевался, — пояснила мать. — Убирай потом за ним…

Она взяла со стола пачку чаю и брезгливо засунула её в карман человеку с усиками.

— Ведите! — приказал Крутогоров, а сам остался у Дороховых и выслушал неторопливый рассказ отца.

Потом Василий Васильевич несколько раз произнёс задумчиво своё любимое «дела-а!» и посмотрел на мальчишек долгим, изучающим и в тоже время каким-то виноватым взглядом. Он хотел что-то сказать и никак не мог решиться.

Никто ещё не успел отгадать, что скажет Крутогоров, а мать уже накинулась на него. Столько упрёков и обвинений он не слышал за всю свою жизнь.

Крутогоров пытался отшучиваться, с поддельным удивлением говорил, что мать сквозь землю видит, называл её умнейшей женщиной на всём Финском заливе до самого Петрограда. Но ни шутки, ни лесть не действовали.

— Не пущу! Не пущу! — твердила мать. — Видано ли, чтобы детишек в такое втравливать?! Опомнись, Василий Васильевич! Подумай, что ты говоришь-то!

— Я ничего ещё не сказал.

— Знаю, знаю, что скажешь! — кричала мать. — И слышать не хочу! Стыдись! Ты же требуешь того же, что и эти душегубы!.. Ночью, через залив, да в волчье логово!.. Мало там полегло на льду? Ещё хочешь?

Крутогоров потемнел.

— Полегло! — жёстко сказал он. — И ещё полягут! Но хочу, чтоб легло поменьше! И ты этого должна хотеть!

— Своих посылай! Своих!.. Если имеются… А не имеются — вырасти и посылай!

У Крутогорова под левым глазом дёрнулась жилка, набрякнувшая за эти дни. Она не переставала дёргаться, пока он смотрел на притихших мальчишек, уже догадавшихся, из-за чего разгорелся сыр-бор.

— Своих я уже послал. Побольше, пожалуй, были… В семнадцатом… А послал я их на Неву. Надо было переправить на лодке одного человека… Не вернулись мои Васьки… Первого в честь деда назвали, а второго — как меня… тоже Васькой окрестили… Люди говорили — черносотенцы их на том берегу… Камнями, палками… И схоронить не удалось — Нева унесла…

— Прости! — сказала мать. — Но и меня пойми — я должна своих сберечь!

— Пошли ты меня, Василий Васильевич! — предложил отец. — Скажу, что мальчишки… ну… заболели!

— Трое разом?.. Там не все дураки — раскусят твою хитрость… Рисковать — так с толком!.. Я ведь чего хочу? Чтоб порасслабились в Кронштадте, подумали б, что пока штурма не будет… Одно дело — неожиданно ударить, другое — грудью… столько вёрст… под пулями и снарядами!

Крутогоров снова повернулся к матери.

— А тебя я понимаю, Варвара Тимофеевна! Обещаю — такая у ребят будет охрана, что и на них, и на моих Васек хватило бы!.. Вот и решай! Через твоё слово не переступлю.

— Что моё слово?.. Слово!.. Не мне идти! У них спрашивай!

— А мы хоть сейчас! — сказал Карпуха и, получив от матери подзатыльник, втянул голову в плечи.

Так мальчишки стали крохотным звёнышком в большом оперативном плане, рассчитанном на то, чтобы обмануть противника, скрыть подготовку неожиданного удара и взять крепость с наименьшими потерями.

ПЕРЕЛОМ

Нет, не ошибся Карпуха: не другого ворона, а Купрю убил человек в красноармейской шинели. Никто больше не каркал на берёзе, хотя всю ночь около дома Дороховых проходили чужие люди. В деревне разместился целый полк. Под утро к Дороховым постучали.

— Ваш флигель?

— Наш, — ответил отец.

— Давайте ключ! — потребовал молоденький помощник командира взвода. — Временно красноармейцы там поселятся и в избу человек пять на постой определим. Можно?

— Можно, — разрешил отец и выдал ключ от флигеля.

— Харчи у них свои, — предупредил помкомвзвода. — Так что не балуйте!.. Ну, чаёк или что ещё по мелочи — не лишнее будет. Дозволяю.

Вскоре пришли и красноармейцы — пятеро, и все молодые, как их командир. Молодые, а невесёлые. Из деревенских парней. Молча поснимали котелки с ремней, развязали мешки, каждый вскрыл свою консервную банку. И всё — без единого слова. Потом попросили воды. Гриша принёс ведро. Красноармейцы разложили консервированное мясо по котелкам, наполнили их водой.

— Сварить бы, — сказал один, взглянув на мать, которая растапливала печку.

— Сварю, — согласилась она. — Только не так бы надо. Вы сейчас — три банки на всех, а две бы к ужину оставили. — Ей никто не ответил, и она сердито попихала все пять котелков в печку.

Мальчишки разглядывали винтовки, составленные в углу. Федька потрогал винтовку, и она упала.

— Чего? Чего лапаешь? — недовольно произнёс самый молодой красноармеец. — И охота!.. Я бы её и в руки-то не взял!