Желток яйца, стр. 21

— Куда ты собираешься, Черночернов?

Она стояла перед полковником с дымящейся папиросой в ее длинных хреноподобных пальцах. Жизнь не очень щедра ко мне, подумал Федот с пронизывающим чувством самосострадания.

— Я должен идти… в город… по делу…

Она надела внимательные очки на мост своего необаятельного, но зато первоклассно тевтонского носа. Все можно принять, любую дрянь, что жизнь для вас подготовила, но эта гребальная Марта Арвидовна! Он упал на колени.

— Клянусь, Марта!… Моя партийная совесть чиста!… Ты знаешь, мне мало нужно от жизни… Ради нашего дела, во имя Великого Отечества… иа, иа, натюрлих… ради интернационализма… не пощажу ни малейшего куска моей грязной кожи, ни кубика моих вонючих легких, ни песчинки из засоренной печени, ни…

— Хватит! — воскликнула Марта Арвидовна, с отвращением глядя на своего рыдающего, дрожащего, слегка конвульсирующего мужа. Как могло случиться, что это жалкое создание попало в нашу разведку, иначе говоря, на наш продвинутый плацдарм?

— Я предупреждала тебя перед отпуском, что если ты не прекратишь шляться вокруг «Лямбды на взводе», я сообщу куда надо!

Полковник расхохотался в самом тревожном, истерическом — пфуй, таком русско-достоевском — позорном стиле. Его подошвы отбивали чечетку на вертикальной поверхности стены.

Любимая Мартина картина — Ленин и Сталин на интимном плетеном диванчике — перекосилась. Вдруг зазвонил телефон.

— С возвращением, Марта!

Она вздрогнула. Шеф звонит, собственной персоной. Отчетливо доносились звуки, реверберирующие в огромных пространствах посольской кухни.

— Не возражаешь, если я заскочу на минутку? — спросил Егоров в своей такой приятной все смягчающей манере. — Хочу наших ребятишек побаловать вашими знаменитыми картофельными «цеппелинами», а единственный у нас знаток балтийских рецептов это ты… Федот-то-не-тот-тот-тот-то небось в городе по своему садово-культурному бизнесу, да? Ну, ничего. Все будет в полном порядочке.

Полковник был уже в вертикальной позиции, сух и спокоен. Марта Арвидовна отмахнулась от него — иди уж, ничтожество! Снова она была глубоко впечатлена всезнающими и всемогущими революционными органами. Все-таки русский русскому не чета.

«Саппоровское бочковое»

«…В принципе, гольф, невзирая на все ссылки и экивоки в сторону кругов высшей буржуазии, имеет много общего с самыми первобытными видами труда, а именно с косьбой. Вглядитесь внимательно, джентльмены, в мои движения, когда я произвожу свинг. Разве это не напоминает хорошего советского колхозника с его обожаемой косой?»

Тренируя своих новых друзей в искусстве гольфа, Джим Доллархайд чувствовал, что руины его внутренностей в этот момент охватывает мощный процесс самореконструкции. Что было причиной оживления его обычно бурного метаболизма — первые успехи на льду ли, лиловые ли глаза насмешливой ин-теллектуалки, невероятный новый кореш профессор Фофанофф или просто поток космической энергии, который можно поддерживать только двухсторонним движением щедрости — дать и взять, взять и дать… это было не очень-то ясно и, по сути, не имело значения. Он просто чувствовал, что границы Молодого мира расширяются, в то время как недавние угрызения совести по поводу запятнанной голубой репутации съеживаются.

Жадно наблюдал он окружающую среду — залитые солнцем зеленые плоскости Хейнс Пойнт, сверкающие пространства воды и неба, похоже было на берега Вселенской гармонии, несмотря на запах жаровни «барбикью».

Джим определенно не был одинок в его приподнятом состоянии. Два других гольфиста, Филларион Фофанофф и Алебастр (Алик) Жукоборец, тоже были явно захвачены новыми горизонтами. Первый, с отчетливым желанием вновь сыграть роль моста, сжал кисть Алика, как наручниками, двумя пальцами левой руки и навалил на плечи Джима ярмо своего правого локтя.

— Разве мы не трио, старики?

— Трио, трио! — прозвучал двойной ответ.

Затем на садовой скамье появилась упаковка «Саппоровского бочкового». Жукоборец лицемерно вздохнул.

— Поскольку мы уже трио, хочу поделиться с вами своими сомнениями. Вы оба, мужики, истинные люди Ренессанса, а что я могу предложить на благо нашего союза? Единственное, что приходит в голову, — это моя исключительная близость к веселящимся кругам города. Как насчет этого, ребята, интересно вам будет приблизиться к веселящимся кругам города, иными словами к рафинированному дебоширству?

— Очень даже интересно, — последовал двойной ответ. — И чем скорее, тем лучше.

— А как насчет той лиловоглазой леди? — осторожно спросил Джим. — Она тоже близка к веселящимся кругам города?

— Урси Усри? — хохотнул Алик. — Посмотри, Фил, Джим-то наш заторчал на Урси Усри!

— О, доктор Усрис, — вздохнул Филларион. — Жаль, что она так ненавидит нашу великую русскую культуру!

— Знаете, Джим, она одна может заменить все веселящиеся круги города, — сказал Алик. — Давайте выпьем за наше трио!

Три банки с пивом, похожие на гранаты времен Второй мировой войны, поднялись над головами. Как это чудесно, думал Джим, и только опять же непонятно, кто кого дурачит.

На самом деле наше трио давно уже было квартетом: Татуя Хуссако хихикал за кустом.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Слепое свидание с близоруким

Госпожа посланница Дринквотер глянула в глазок парадного и увидела за дверью чрезвычайно благонадежного джентльмена. Да, есть еще в мире некоторое число людей, чья наружность с первого взгляда говорит, что человечество еще не потерпело поражения. Долго не думая, она открыла дверь.

— Добрый вечер, мисс Дринквотер, — войдя, визитер снял свою ирландскую шляпу. — Меня зовут Уайти Уайт, мэм, Дотти Уайти Уайт к вашим услугам. Я из теоретических кругов.

Господин посол уже поднимался из своего подвального кабинета. Ему тоже с первого взгляда понравилась наружность визитера. Черт побери, с такими ребятами в запасе мы еще имеем некоторые шансы!

— Это мистер Майти Майт из теоретических кругов, дорогой.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал посол.

Ну, какой приятный феллоу! В наши дни не каждый, о, далеко не каждый умеет держать чашку чая должным манером.

— В наших теоретических кругах, сэр, мы сильно озабочены сейчас быстрым развитием серии спонтанных событий в постоянно ухудшающейся ситуации. О, да, мэм, недостаток, если не отсутствие выраженных напрямую целей и устремлений, вот причина нашей наибольшей озабоченности. Простите, могу я на минутку удалиться и воспользоваться туалетом?

— Посмотри на его походку, Сесиль! Ей-ей, он принадлежит к вымирающей породе джентльменов!

За мгновение до того, как закрыть дверь туалетной, Черночернов катнул в глубину гостиной невесомый мягкий баллончик с усыпляющим газом.

Гуманитарии всего мира, объединяйтесь! Три-четыре часа доброго сна не повредят пожилой паре: небольшие неприятности с пробуждением не в счет.

Когда он вышел из виси (ватерклозета) в биомаске, известной в разведывательных кругах как «нейтральное лицо», супруги мирно бубукали в креслах перед телевизором. Он включил магический ящик — спасибо вам, щедрые творцы сериала «Даллас»! — и проверил телефонный автоответчик. Милейший голосок Сесили обещал звонящим немедленный ответ, — «как только обстоятельства повернутся в желательном направлении, то есть очень скоро». Потом он отправился наверх, стараясь создавать как можно меньше звуковых и визуальных эффектов. Супруга его, очевидно, недооценивала некоторые специфические способности этнических русских, особенно тех, что получили спецподготовку на курсах «Залп» в московском пригороде Растительное Масло.

Разумеется, не Филлариона имел в виду полковник, когда принимал меры предосторожности. Ну, и уж, конечно, не ребят из ФБР и ЦРУ; этих он уважительно величал «коллегами» и в глубине души даже полагал их союзниками; с дальним прицелом, конечно. Зеро-Зет, вот кого больше всего опасался полковник, таинственное, ускользающее существо — или предмет? — которое в «теоретических кругах» считалось потенциально более опасным, чем Чернобыльская катастрофа. Обычно хорошо информированный Черночернов почти ничего не знал относительно проекта Зеро-Зет. Он слышал, что около года назад Хранилище пылало энтузиазмом, в элитарных кругах разведки ходили разговоры, что новое немыслимое, почти научно-фантастическое суперчеловеческое существо вскоре будет внедрено в самую чувствительную сферу «невидимого фронта», то есть в Северную Америку. С этим как бы занималась новая эра, когда практически не останется препятствий ни для каких задач. Что и говорить, в принципе, это было не что иное, как величайший, если не окончательный прыжок к триумфу нашего дела, к победе в мировом масштабе, за которой, как страстно надеялся полковник, последует реставрация единственно законной власти, Дома Романовых.