Дангу, стр. 20

— Вот! — Он поцеловал ее, торжественно и размашисто перекрестился, потом, кряхтя, опустился на колени, бухнулся головой о камни несколько раз и громко забормотал: — Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господи с тобою, благословенна Ты… — Затем встал, еще раз поцеловал дощечку и, поворачиваясь к удивленному Дангу, сказал: — Образок это Смоленской Божьей Матери Одигитрии, путеводительницы, значит, сохранительницы путников. Да вот, батюшку и матушку твоих не уберегла. Эхо-хо! — Он горестно закачал головой и зацокал языком: — Нас инда пусть убережет. Ну-ка, сыне Никитка, перекрестись, как я, оба мы с тобой во Христе. Добре! Добре! — продолжал он, поглядывая на робкие движения руки юноши, а потом снова повернулся к сундучку и нащупал в нем небольшой, но увесистый кожаный мешочек. Развязал его и высыпал содержимое.

Солнце брызнуло всеми цветами радуги по граням золотых монет и бриллиантов. Григорий на несколько секунд лишился дара речи, потом охнул, дрожащими руками поворошил горку драгоценностей, любуясь игрой света, и негромко сказал:

— Вот это богатство! Твое оно, княжич наш пресветлый Никита Васильевич. Теперь ты и горя знать не будешь! Да и мне, рабу твоему, толика малая достанется за услужение.

Он осторожно взял большой бриллиант, повертел его, положил обратно:

— Пресвятая Богородица! Иные управители полцарства отдадут за красоту эдакую! Может, Великому Моголу был назначен в дар? А вот крест наперсный, уж твоего батюшки, наверно. — Он приложил его ко лбу, потом поцеловал.

Мимолетная грусть покинула Дангу, и он, улыбаясь, смотрел, как Григорий любуется кружками и камешками. Он сам недавно играл ими и радовался. Юноша еще не понимал их значения в жизни ми, считая лишь красивыми игрушками.

В это мгновение со стороны перевала раздались странные, громкие звуки. Дангу и Григорий дружно повернули головы и замерли, напряженно вслушиваясь.

Через некоторое время звуки повторились. Они были похожи на крики или стоны какого-то животного. Друзья переглянулись.

— Пошли-ка глянем, что там, — предложил Григорий. — А это пока схорони, — он показал на сундучок, — ценность превеликая.

Пока Дангу торопливо складывал вещи в сундук, Григорий аккуратно убрал монеты, бриллианты и крест обратно в мешочек, завязал его и тщательно спрятал вместе с образком в поясе.

— Все пригодится, когда на люди выйдем, истинно тебе говорю, — проговорил он, ловя недоуменные взгляды Дангу.

Потом, немного подумав, засунул за пояс словарь Кариона Истомина и Лексикон.

— Буду учить тебя расейской словесности, — пояснил он Дангу.

Юноша быстро поднялся наверх и положил сундучок на прежнее место. Потом спустился к Григорию, и они начали путь к перевалу.

ВСТРЕЧА

На перевале был настоящий праздник. Глубокие звуки десятков труб — кумов на фоне ритмического гула барабанов — мриданга, сопровождаемые руладами раковин — шанкха и визгливыми звуковыми пассажами двухрядных флейт — шехнаи, разносились глубоко окрест, оповещая о пышной встрече представителями падишаха Фарруха Сийяра, правнука Аурангзеба, делегации джунгарского хана Галдана. Она везла могольскому правителю в Дели невесту, дочь Галдана, несравненную Кутиб-ханум.

Именно эти звуки и услышали Дангу и Григорий. Проявляя величайшую предосторожность, они поднялись по скалам несколько выше перевала. Юноша все время терпеливо помогал тяжело дышавшему Григорию. После болезни и с непривычки тому было трудно. Сильно мешали лапти, скользившие по камням. Выбрав безопасную площадку с хорошим обзором, друзья стали внимательно наблюдать за тем, что происходило внизу.

Джунгарский караван был весьма представительным. Сразу за авангардом следовали знатные представители ханского двора во главе с мирзой Тургутом; затем на белом верблюде ехала Кутиб-ханум с группой невольниц, евнухов, слуг, погонщиков на лошадях; следом шли верблюды с бесчисленными подарками; дальше — десятки вооруженных воинов-всадников. Индийская группа тоже была не менее значительной. Ее возглавлял личный посланец несравненного падишаха Фарруха Сийяра вакил Фарук-аль-Сайид, четыре военачальника-туранца, пятьдесят вооруженных всадников, оркестр двора делийского правителя и слон с беседкой на спине, который должен был везти невесту. Вся плоская и довольно широкая часть верхушки перевала, обрамленная скалами и отдельными снежниками, была буквально запружена людьми, лошадьми и верблюдами. Караваны остановились друг против друга. Музыка смолкла, наступила тишина. Тургут и Фарук-аль-Сайид спешились, обменялись приветствиями, а затем верительными грамотами. Тургут отдал команду слугам. Те подбежали к белому двугорбому верблюду, на котором восседала невеста. Караван-баши дернул за уздечку, верблюд подогнул передние ноги, опустился на колени на землю, затем согнул задние, подтянул под живот и улегся, издав короткий рев то ли раздражения, то ли негодования. Вокруг засуетились слуги и служанки, почтительно помогая девушке спуститься, раскрыли над ней яркий зонтик — чхатру, оправили одежду невесты. По знаку Фарук-аль-Сайида погонщик слона прикоснулся анкушем к темени животного и оно неторопливо опустилось. Настал торжественный момент передачи невесты.

Музыканты приготовились, ожидая сигнала. Тургут и Фарук-аль-Сайид встали лицом друг к другу, придворные образовали почетный коридор между верблюдом и слоном. В руках свита держала гирлянды из цветов, разноцветные опахала. На круглый шерстяной коврик встал коленопреклоненный мулла и воздел руки к небу, чтобы произнести благодарственную молитву Аллаху. Все взоры обратились к нему.

В этот момент раздался пушечный залп. Никто ничего не понял. Некоторые подумали, что это праздничный салют, задуманный и осуществленный изобретательным церемониймейстером. Послышались хлопки и возгласы одобрения, любопытные начали озираться по сторонам. Грянул второй залп — ему вторили громкие отчаянные крики. Упал на землю, обливаясь кровью, Фарук-аль-Сайид, схватился за грудь мулла, несколько лошадей с диким храпом встали на дыбы, сбрасывая седоков. Через несколько секунд последовал третий залп; первые два оказались лишь пристрелочными. Его последствия были поистине ужасны. Картечь разила всех без разбора. Почти половина вооруженных всадников охраны оказалась убита или покалечена, слон, смертельно раненный в живот, истекал кровью, пытаясь подняться, лошади, верблюды, не подчиняясь командам, начали разбегаться в разные стороны. Мансабдары обоих караванов тщетно кричали, пытаясь восстановить порядок. Всех охватила паника. На голубом, почти безоблачном весеннем небе ласково светило яркое солнце, но вместо улыбок радости на лицах людей застыла гримаса ужаса, вместо ликующих возгласов, танцев и громких звуков многочисленных музыкальных инструментов над перевалом Зоджи-Ла разносились громкие крики мечущихся растерянных людей, стоны раненых, ржание обезумевших лошадей, рев верблюдов, душераздирающий женский визг.

Григорию происходящее на перевале живо напомнило гибель друзей и собственное спасение. Как служилый человек, привыкший к военной дисциплине и порядку, он всецело принял сторону разгромленных караванов, досадуя и сожалея, что не может принять участие в отражении вероломного нападения. Он не сомневался, что здесь орудует та же банда.

— Гляди-ка! — он подтолкнул Дангу. — Разбойники-то фузеи с картечью используют. Как регулярные. Знают их силушку.

Дангу, видимо, не совсем понял смысла фразы. Григорий, уловив на его лице недоумение, пояснил:

— Ну, фузеи — это как вроде больших ружьев аль пистолей.

Он широко развел руки — вот этакие.

Надул щеки и несколько раз громко фукнул:

— Пу-у-х! Пу-у-х! Понимаешь? Громко так стреляют.

Он уронил голову на грудь и закрыл глаза, изображая убитого.

Дангу кивнул. Он понял.

— Ух! Бусурмане-разбойники! Я 6 их… — Он погрозил кулаком. — Дай мне сотню казаков да батарею! Охранял бы отменно. Фортецию поставил бы.

Дангу, увидев, как сражаются ми, снова удивился их кровожадности и жестокости.