Королева сплетен, стр. 9

– До свидания, Дженифер Гарнер! – кричит она.

– Пока, Марни! – Я опускаю свое стекло и машу ей рукой. Потом джип срывается места, и в окне мелькает сияющая Марни.

– Кто, черт возьми, такая эта Дженифер Гарнер? – спрашивает мистер Маршалл, выезжая с парковки.

– Да так, одна американская кинозвезда, – отвечает Эндрю, прежде чем я успеваю рот открыть.

Просто одна американская кинозвезда? «Да эта американская кинозвезда, между прочим, похожа на твою девушку!» – хочется закричать мне. Настолько похожа, что девочка в самолете даже попросила автограф!

Но я умудряюсь прикусить язык. Не хочу, чтобы Эндрю чувствовал себя не в своей тарелке, зная, что ухаживает за двойником Дженифер Гарнер. Это, знаете ли, может напугать любого парня. Даже американского.

В отличие от египетского костюма, где существовало четкое разделение стилей между полами, греческий костюм того же периода у мужчин и женщин ничем не отличался. Большие прямоугольные куски ткани разного размера оборачивались вокруг тела и закреплялись декоративной брошью. Получившийся балахон назывался тогой.

Это одеяние пользовалось успехом на вечеринках университетских братств. Причина этого для меня остается загадкой, поскольку тогу нельзя назвать ни выгодно подчеркивающей фигуру, ни удобной, особенно если приходится надевать контролирующее бюст белье.

История моды. Дипломная работа Элизабет Николс

4

Мужчины всегда презирали женские сплетни, потому что подозревали правду: в них обсуждаются и сравниваются их размеры.

Эрика Джонг (р. 1942), американская и писательница и педагог

Не вижу никаких овец. Оказывается, аэропорт Хитроу не так уж далеко от города. По рекламным щитам, проносящимся мимо, понятно, что я уже не в Мичигане. В большинстве случаев даже не ясно, что рекламируется. Например, на одном из них изображена женщина в белье, а под ней слово «Водафон», что вполне могло быть рекламой службы секса по телефону.

Но могло быть и рекламой трусиков. Когда я спросила, ни Эндрю, ни его отец не смогли мне ответить, поскольку слово «трусики» вызывало у них приступ смеха.

Я совсем не против, что они находят меня такой забавной. По крайней мере, Эндрю отвлекся от того, что ему приходится ехать сзади.

Наконец я вижу знакомое название улицы. Мне пришлось писать его много раз на посылках для Эндрю. Посылки я слала все лето – коробки его любимого американского печенья, вафли, «Мальборо лайт» (хотя сама я не курю и очень надеюсь, что и Эндрю бросит задолго до рождения нашего первого ребенка). Настроение у меня куда радужнее, чем на парковке в аэропорту. Это потому, что наконец появилось солнышко – оно скромно выглянуло из-за тучи. И потому что улица Эндрю оказалась такой европейской – чистые тротуары, цветущие деревья, старинные особняки. Все как в фильме «Ноттинг Хилл».

Должна признать, я испытала облегчение: пытаясь представить себе квартиру Эндрю, я колебалась между «хайтеком», как у Хью Гранта в фильме «Мой мальчик», и мансардой, как в «Маленькой принцессе». Предполагала, что не смогу ходить одна по улице вечером, чтобы не нарваться на наркоманов. Или цыган.

Я рада, что реальность оказалась чем-то средним между этими двумя крайностями.

Как уверяет меня мистер Маршалл, мы всего в миле от Хэмпстед-Хит парка, где произошло много известных событий, ни одного из которых я что-то не припомню. Сейчас там устраивают пикники и запускают змеев.

Я приятно удивлена, что Эндрю живет в таком симпатичном и респектабельном районе. Не знала, что учителя зарабатывают достаточно, чтобы снимать квартиры в таких домах. Наверняка его квартира где-то под самой крышей, как у Микки Руни в «Завтраке у Тиффани»! Может, познакомлюсь со странными, но ужасно милыми соседями Эндрю. Может, я даже приглашу их всех – и родителей Эндрю, конечно, в благодарность за то, что мистер Маршалл довез меня из аэропорта, – на небольшой ужин, чтобы показать им свое американское гостеприимство. Я могу приготовить мамину пасту. Вкус у нее изысканный, но нет ничего проще в приготовлении. Нужны всего лишь спагетти, чеснок, оливковое масло, острый перец и сыр пармезан. Уверена, даже в Англии найдутся все необходимые ингредиенты.

– Ну, вот мы и дома, – говорит мистер Маршалл, въезжая на парковку перед домом из красного кирпича и выключая мотор. – Милый, милый дом.

Меня удивляет, что мистер Маршалл выходит вместе с нами. Я-то думала, что он подбросит нас до квартиры Эндрю и поедет к себе домой куда-нибудь в другое место – где обитает семья Эндрю, которая состоит, насколько я помню из его писем, из отца-учителя, матери – социального работника, двух младших братьев и колли.

Но, может, мистер Маршалл решил помочь с моими сумками, поскольку Эндрю живет на последнем этаже этого милого дома?

Вот только когда мы преодолеваем длинную лестницу, ведущую к входной двери, ключи достает мистер Маршалл. И его встречает любопытная золотисто-белая колли.

– Привет! – кричит мистер Маршалл, и я понимаю, что это вовсе не фойе многоквартирного дома, а холл дома на одну семью. – Мы приехали!

Я тащу свой рюкзак, а Эндрю втаскивает сумку по ступенькам, не трудясь даже приподнимать ее – бум-бум-бум. Клянусь, я чуть не бросила рюкзак – черт с ним с феном – когда увидела собаку.

– Эндрю, – шепчу я, развернувшись к нему, – ты что, живешь… дома? С родителями?

– Конечно, – говорит Эндрю с раздражением. – А ты что думала?

Только звучит это как «А ты фто думала?».

– Разве ты живешь не в отдельной квартире? – Не хочется обвинять его. Я просто… удивлена. – Ты же говорил мне в мае, что собираешься снять квартиру на лето, когда вернешься в Англию.

– Ах да, – говорит Эндрю. Раз уж мы задержались на лестнице, он решает покурить и достает сигарету.

Что ж, мы и в самом деле долго ехали из аэропорта, а отец не разрешил ему курить в машине.

– С квартирой не вышло. Мой приятель – помнишь, я писал тебе о нем? Он должен был одолжить мне свою квартирку, поскольку получил работу на жемчужной ферме в Австралии. Но потом он встретил тут телку и решил никуда не ехать. А мне пришлось переехать к родителям. А что? Какие-то проблемы?

Какие-то проблемы? КАКИЕ-ТО ПРОБЛЕМЫ? Да все мои мечты о том, как Эндрю приносит мне завтрак в постель – его королевскую постель с шелковыми простынями – рассыпаются в прах. Я не приготовлю спагетти для его соседей и родителей. Ну, может, для родителей и приготовлю, но это совсем не то же самое, когда они просто спускаются из своей комнаты и когда приезжают откуда-то из своего дома…

А потом меня посещает мысль, от которой кровь застыла в жилах.

– Но, Эндрю, – говорю я, – как же ты… – как же мы с тобой будем, если твои родители все время рядом?

– А, об этом не беспокойся, – Эндрю выпускает дым уголком рта. Надо признать, я нахожу это волнующим и сексапильным. Дома у нас никто не курит, даже бабуля – с тех пор как подожгла ковер в гостиной. – Это же Лондон, а не скованная Библией Америка. У нас здесь к таким вещам относятся просто. А мои родители – особенно.

– Ладно, извини. Я просто, понимаешь, удивилась. Но это и правда неважно. Главное, что мы будем вместе. Но твои родители точно не будут возражать, если мы поселимся в одной комнате?

– Да, кстати, об этом, – как-то отрешенно говорит Эндрю и пинает мою сумку. – У меня нет своей комнаты в этом доме. Понимаешь, родители переехали сюда только в этом году, пока я был в Америке. А я им сказал, что не буду приезжать домой летом. Но это было еще до того, как у меня возникли проблемы со студенческой визой… В общем, они решили, что я больше не буду жить дома, и поэтому взяли дом с тремя спальнями. Но ты не волнуйся, я – как вы говорите в Штатах? – делю комнату с моим братом Алексом…

Я смотрю на Эндрю, стоящего на ступеньку ниже. Он такой высокий, что даже сейчас мне приходится задирать голову, чтобы заглянуть в его серо-зеленые глаза.