Про волков, собак и кошек, стр. 5

Прошло года два, если не больше, как заболела старая Лайка. Совсем суке плохо, а на улице зима, так что пришлось ее забрать в склеп. Уложили собаку на диван, сделали уколы, какие возможно, таблетками напичкали. Вроде стала сука оживать: головой вертит, хвостом виляет, ест за троих, ну а к дивану относится, как к давно утраченной родине. Погулять силком выгоняешь, а чуть дверь открыл, как Лайка уже на диване валяется.

Тут и Гренка из загула вернулась. Вошла она в склеп, глянула — спина горбом, уши прижаты, из глаз искры сыплются. «Что ж такое деется, люди добрые?! Чуть из дома уйдешь, а тут уже всякие собаки-убивцы набегут и на диване, на законном гренкином месте, валяются, а?!» Обошла она Лайку по крутой дуге, вспомнила, как та ее в молодости чуть надвое не растянула, и вспрыгнула на верхние нары. И Лайка ее увидела, но и она ж не из глупых, знает, что в склепе не то что убивать — рычать нельзя. Так что лежит Лайка на диване, болеет, и Гренка сидит на нарах, злится… Так и день прошел.

А к вечеру сели мы пить чай, Лайке поесть дали, Гренке еды предложили. И что ж мы видим? Лайка свой кусок прытко умяла, глазки прикрыла и лежит, жизнью наслаждается. А Гренка хитрее поступила: она со своим ломтем мяса с нар спрыгнула, походила по полу, подумала-подумала и надумала-таки. Вспрыгнула Гренка на высокий бортик дивана, прошлась по нему и уселась… прямо над головой Лайки. Сидит — играет. То жует кусок с таким хрустом, будто волк голодный коровью тушу на части рвет, то начнет его в задумчивости ронять, но в последний момент поймает когтистой лапой над самой собачьей пастью, то положит на ребро деревянного изголовья и ну драть когтями. Лайка лежит, не дышит, только глазом косит, а во взгляде одно — «ну, только попадись ты мне, дрянь длиннохвостая, на улице, я с тобой иначе потолкую!» Гренка будто и не видит, знай с куском забавляется, только хвостом хлещет вправо-влево, вправо-влево, дескать, а что ты мне здесь, в склепе-то, гадость брехливая, сделаешь? Ну попробуй, ну-ка кинься на меня, ну?!

С час, наверное, кошка так над собакой изгалялась: мясо жевала, по бортику прохаживалась, хвост к самому носу свешивала — все Лайка стерпела, не шелохнулась, не рявкнула. Да и потом, во все дни, пока Лайка в склепе жила, Гренка ее исправно изводила; до того дошла, что с верхних нар на диван прыгала, мол, давай, убийца, покажи хозяевам свою натуру мерзкую, пусть они тебя на мороз выгонят!

Не поддалась Лайка на провокации: нет тут никаких кошек, были бы — так всех поубивала бы! Зато когда выздоровела сука и вернулась во двор к своей стае, не было вечера, чтобы не крутились лайки под окном в ожидании, когда ж это кошкам на улицу приспичит выйти. Гренку они так и не дождались, а вот дочке ее — Шкварке — не повезло. Вот и пойми тут: кто правит, кого травят… Страшная это штука — кровная месть…

Циркачка

Есть старый цирковой номер, который неизменно вызывает восторг публики. Наверняка вы и сами его видели. На манеж вылетает пара громадных битюгов: копыта с тарелку, шеи дугой выгнуты, гривы и хвосты развеваются, и нет на тех конях ни уздечек, ни седел, ни даже попон. Скачут две лошади бок о бок во весь опор, а на их спинах стоит хрупкая девушка. И ведь не просто стоит, вцепившись в гривы, а сальто крутит, кувыркается, то на одной ножке застынет, то на руках стойку сделает, то публике примется воздушные поцелуи посылать. Красиво, аж дух захватывает, но и страшновато: ну как ошибется гимнастка, да и полетит под копыта!

Разумеется этот номер, как и любой другой, требует подготовки, работы, репетиции: и лошадей не за один день съезживают, чтобы в ногу бежали, не расходясь; и гимнастке приходится семь потов пролить, прежде чем она перестанет с лошадиных спин срываться. В жизни, понятно, таких трюков не увидишь, хотя иной раз случается такое, чего ни в каком цирке не покажут.

Вот этот классический номер с парной ездой мне пришлось наблюдать в совершенно экзотическом исполнении. Начать придется издалека, чтобы описать всех участников представления.

В то время питомник собак в Ботсаду активно увеличивался. Процесс этот уже стал неуправляемым и продолжал набирать обороты. Изначально в питомнике держали дворняг, помогавших охранять сад, с Тариком пришли борзые, две московские сторожевые, кавказская овчарка и Шила [4]. И пошло-поехало: рождались щенки; друзья, приятели и совершенно незнакомые люди дарили, отдавали, подбрасывали собак, которые были не нужны им или, как считали дарители, жизненно необходимы нам. Вот таким путем и попали в питомник две суки-алабайки.

Это сейчас среднеазиатская овчарка — самая многочисленная порода России, а в середине 70-х годов этих собак было ничтожно мало, да и тех, что были, как правило, привозили из Средней Азии. Вот и наших алабаек кто-то зачем-то привез из Туркмении в Москву, подержал в квартире, да и отдал в питомник.

Девки особого впечатления не произвели: ну крупные, с тяжелыми головами, но внешность — самая «дворнаковатая». Уши лопухами, хвост серпом с небольшим подвесом, по белой рубашке черные пятна неправильной формы — коровы, да и только. Впрочем, хлопот суки не доставляли, ели что дают, не болели, драк не затевали, вожака слушали беспрекословно. Была у них, правда, одна особенность — они терпеть не могли расставаться хоть на минуту. Спали рядышком, ели из одного котла и гуляли всегда бок о бок. Выпустишь их стаю на территорию сада, смотришь, все собаки разбежались в разные стороны, кому куда интересно, а Мирза с Гюрзой (так их в конечном итоге назвали) встали плечо к плечу и потрусили неспешной рысью куда-то вдаль.

Так алабайки могли гулять часами: бегут себе и бегут, нашли что-то интересное — вместе обнюхали и дальше порысили… Нет, если возникала какая-то угроза, если вожак с рыком кидался на нарушителя, Мирза с Гюрзой преображались. Оказывается, и они умели мчать, не разбирая дороги, и с гулким лаем бросаться на ограду, но все-таки эта суета не была целью их жизни. Сестры явно предпочитали созерцать мир, а вовсе не занимать в нем активную гражданскую позицию.

Вот эта страсть к познанию и вышла алабайкам боком. Во время одной из прогулок занесло Мирзу и Гюрзу к домику Плодового отдела. Другие собаки пронеслись мимо, а сестрам стало интересно: зачем это дверь приоткрыта да что за той дверью? Как всегда дружно, они подошли к двери и толкнули ее любопытными носами.

В этот момент цирк и зажег огни… На беду алабаек, в Плодовом оказалась кошка с котятами. В обычном состоянии Мурка была самой простецкой кошкой: раскрашена в серую полоску, маленькая, худая, боязливая… Но сейчас ее детям угрожали!

Дверь еще не успела открыться, а кошка уже вылетела на улицу. Впрочем, назвать этот летающий ужас кошкой язык не поворачивался. В воздухе мелькнуло нечто шипящее, плюющееся, завывающее и пало на собак сверху. Мурка вцепилась в обеих сук разом: задними ногами она закогтила их за шеи, а передними лапами принялась лупить по мордам, по ушам, па щекам.

Алабайки были ошарашены, в кои-то веки они попытались кинуться в разные стороны, но не тут-то было! Когтистая наездница не собиралась отпускать свою добычу. Теперь она не только лупила несчастных собак по головам, но и громко орала что-то угрожающее. Бедные суки опустили головы и сорвались с места в карьер.

Так они и умчались вдаль по аллее Ботсада: пара собак, бегущих бок о бок, и оседлавшая их, вопящая, размахивающая лапами кошка. Ветерок уносил клочки черной и белой шерсти, будто это было конфетти, и не хватало только развеселого туша. Впрочем, когда шпрехшталмейстер объявляет в цирке «смертельный номер», музыка смолкает!!!