100 великих казней, стр. 68

27 июня 1740 года, в день Полтавской победы русских над шведами, в которой храбро сражался и Волынский, ему в тюрьме Петропавловской крепости вырезали язык и, «закрыв рот перевязкою от подбородка к голове, чтобы помешать кровотечению», вывели из крепости на Сытный рынок, где на эшафоте «в присутствии генерал-майора А.И. Ушакова и тайного советника И.И. Неплюева, при обыкновенной публике», по прочтении высочайшего указа асессором Хрущевым, отсекли несчастному кабинет-министру правую руку и голову, затем «после экзекуции через час его мертвое тело отвезли на Выборгскую сторону и по отправлении над оным надлежащего священнослужения погребли при церкви преподобного Сампсона Странноприимца».

Что-то глубоко символичное видится нам в этой казни. Красноречивый оратор, он был лишен языка, воин и писатель, он был лишен руки, а самая лучшая голова в России — была отсечена и водружена на палаческий шест к изумлению и ужасу «обыкновенной публики».

ЗАГОВОР МИРОВИЧА

Роскошь и великолепие окружали колыбель Иоанна Антоновича. После смерти Анны Иоанновны двухмесячный младенец был провозглашен императором. На подушке, покрытой порфирой, малютку выносили на торжественные церемонии, придворные и все государственные чины лобызали ему ножку. Царствование его продолжалось год и 16 дней. Иоанна Антоновича свергла с престола Елизавета Петровна в 1741 году. Годом позже маленький император превратился в арестанта Шлиссельбургской крепости. Наверное, в истории всякой монархии есть свои «железные маски». Во времена Елизаветы правительство старалось уничтожить всякий след краткого правления Иоанна: строжайшим образом бьшо запрещено упоминать в грамотах имя и титул бывшего императора; 31 декабря 1741 года был назначен годичный срок для изъятия из обращения монет с изображением Иоанна. В 1742 году во всем государстве собирались присяжные листы Иоанну III и сжигались. В 1743 году собрали вообще все документы с именем Иоанна. 30 июля 1745 года той же участи подверглись медали на кончину императрицы Анны, на которых было изображение маленького императора.

Лишив власти законных наследников Анны Иоанновны, Елизавета решила отпустить их — Анну Леопольдовну, ее мужа принца Ульриха и их детей — Иоанна и Екатерину — за границу, но сначала задержала в Риге, позже передумала — велела переправить в Роненбург, а затем — в Соловецкий монастырь. С течением времени с царскими узниками обращались все хуже и хуже, пока они фактически не стали арестантами строгого режима. Во время этих скитаний у Анны Леопольдовны родилась еще одна дочь — Елизавета.

24 июля 1744 года барону Корфу вместе с капитаном пензенского полка Миллером было приказано ехать в Роненбург, ночью взять принца Иоанна и, сдав его с рук на руки Миллеру, отправить в место новой ссылки. Иоанна велено было называть не иначе как Григорием, вести в закрытой коляске и никому, даже возчикам, не показывать.

До Соловков бывшая царская фамилия так и не доехала — помешали болезни детей, новая беременность Анны Леопольдовны, поздняя осень, распутица и совершенная неподготовленность к путешествию. Они остановились в Холмогорах, где и были оставлены до дальнейших высочайших. Иоанн жил там же, но изолированно и под строгим надзором Миллера. Корф возвратился ко двору, среди бумаг, оставленных им преемнику, было и такое распоряжение императрицы: «Ежели по воле божьей случится кому из персон смерть, особливо же принцессе Анне или принцу Иоанну, то, учиня над умершим телом анатомию и положа в спирт, тотчас же смертное тело к нам прислать с нарочным офицером».

19 марта 1745 года Анна Леопольдовна родила сына Петра, а 27 февраля 1746 года — сына Алексея. Спустя несколько дней после родов, в возрасте 28 лет, она скончалась от родильной горячки. Иоанн Антонович проводил время в совершенном уединении, родственники с ним не виделись. Принц Ульрих скорее всего не знал, что в нескольких шагах от него, «за огородами», содержался без всякого воспитания его сын. В 1756 году Иоанна из Холмогор перевели в Шлиссельбург. Находясь в заключении, Иоанн знал о своем происхождении, что видно из рапортов приставленных к нему офицеров, страдал от грубого обращения солдат, однако вел себя не как принц или представитель высшего общества, а усвоил обращение той среды, в которой он с детства находился — часто ругался, дрался с офицерами, манеры его также оставляли желать лучшего. К тому же он страдал «временным помрачением рассудка», вспышками гнева и меланхолии, говорил сбивчиво и так косноязычно, что даже офицеры из охраны с трудом понимали его.

Иоанн не имел возможностей претендовать на престол, но само имя его было опасно и возбуждало сочувствие толпы. И наконец нашелся некий Мирович, ускоривший конец свергнутого императора.

Василий Яковлевич Мирович, подпоручик Смоленского пехотного полка, происходил из знатной малороссийской фамилии. Его дед поддержал предателя Мазепу в 1709 году.

Вследствие этого были конфискованы имения Мировичей. Летом 1764 года, когда Мирович решился на отважное предприятие, ему было не более 24 лет, и жил он довольно бедно. Не раз он обращался к правительству с прошениями о возврате конфискованного имущества, но тщетно. Резолюцию с отказом, собственноручно подписанную императрицей Екатериной II, Мирович получил за четыре недели до катастрофы в Шлиссельбурге. Очевидно, это не прибавило почтения к правящей фамилии.

Мирович не знал и никогда не видел Иоанна Антоновича. Не раньше октября 1763 года он узнал от отставного барабанщика Шлиссельбурга, что в крепости содержится бывший император, и, желая обогатиться и возвыситься и вместе с тем отомстить императрице за отказ возвратить ему часть имения его предков, задумал совершить государственный переворот, вывести Иоанна Антоновича из крепости и провозгласить его императором. Некоторые источники уверяют, что у Мировича были единомышленники, принадлежавшие к военному сословию. Однако логика развития событий доказывает, что это был поступок пусть и отважного, но недальновидного одиночки.

20 июня Екатерина отправилась из Петербурга в Прибалтийский край. Тотчас же после этого Мирович явился в Шлиссельбургскую крепость в качестве караульного офицера Смоленского полка. Караульные офицеры оставались в Шлиссельбурге неделю, а затем сменялись другими. В продолжении этой недели Мирович должен был организовать свое дело.

Он начал с того, что во время прогулки по крепостному валу подробно ознакомился с расположением помещения, где содержался Иоанн Антонович. Однако прошла неделя, а Мирович ничего не предпринял. Желая выиграть время, он, 3 июля, не в очередь попросился дежурить в Шлиссельбургской крепости. В самые последние дни и часы он старался уговорить некоторых капралов и солдат принять участие в бунте. Он открылся также капитану Власову, который немедленно послал гонца к графу Панину с предупреждением об измене. Той же ночью Мирович, узнав, что из крепости отправлен гонец, решил действовать немедленно.

Мирович сбежал вниз в солдатскую караульню и закричал: «К оружию!» Послав в разные места собирать всю команду, сам велел зарядить ружья боевыми патронами и послал солдат к калитке с приказаниями никого в крепость не пускать и никого не выпускать.

Мирович, располагая исключительно своей командой смоленского полка, около 45 человек, должен был подавить сопротивление гарнизона, находившегося около каземата Иоанна Антоновича. Гарнизон состоял примерно из 30 человек, и Мирович, напавший неожиданно, находился в более выгодном положении. Мирович ранил коменданта крепости Бередникова и сделался безусловным хозяином положения. Выстроив своих солдат в шеренги, Мирович подошел к казарме Иоанна Антоновича, и гарнизонная команда, не получив на свой оклик нужного ответа, кроме «Идем к государю!», начала стрелять. Солдаты Мировича отступили. Мирович потребовал, чтобы его впустили к «государю», несколько раз с этим предложением он посылал гарнизонного сержанта. Видя, что угрозы не действуют, он взял из комендантских покоев ключи и с несколькими солдатами пошел на бастион за пушкой. Поставив шестифунтовую пушку перед казармой и велев зарядить ее ядром, Мирович снова послал сержанта с предложением сдаться.