Талер чернокнижника, стр. 7

Но на монетах, да еще средневековых, никаких фантазий мне встречать не доводилось. За этим строго следила католическая церковь и ее передовой отряд – можно сказать, «ум, честь и совесть» эпохи средневековья – святая инквизиция, прообраз большевистского ГПУ или более позднего КГБ.

Такого гравера с избытком фантазии в лучшем случае ждала дыба, а в худшем – огонь. Между прочим, глядя на наши современные дела, я иногда ловлю себя на мысли: а так ли уж был неправ Торквемада*, когда отправлял на костер всяких умников и ведьм вместе с колдунами?

Останься все по-прежнему, гляди, жили бы мы сейчас тихо-мирно, не зная ужасов Освенцима и Хиросимы, не было бы атомных бомб в арсеналах, а газеты не пестрели бы объявлениями шарлатанов-экстрасенсов и прочей братии, наживающейся на чужом горе.

Если бы… Это «бы» преследует человечество всю его не так уж и длинную историю. Естественно, по сравнению с той далекой эпохой, когда на Земле зародилась жизнь.

Герб… Чей он, навскидку не скажешь. Но этот герб мне тоже незнаком. Нужно будет, подумал я, поискать в справочниках по западноевропейской геральдике. Что касается надписей, то и здесь латынь, и опять бессмыслица.

*Драккар – боевая парусно-весельная ладья морских разбойников-викингов, на форштевне которой было установлено резное изображение дракона.

*Кнорр – грузовое парусное судно норвежских викингов с высокими надводными бортами.

*Торквемада (1420—1498 гг.) – монах-доминиканец, глава испанской инквизиции.

В конечном итоге, вдоволь насмотревшись на свое приобретение и порывшись в справочниках, я понял, что зашел в тупик. Мне не смогли помочь ни мое чутье, ни мой опыт нумизмата, ни справочная литература. Монета идентификации не поддавалась.

Это здорово задело меня за живое. Монета-загадка будоражила воображение, толкала на новые исследования и изыскания, на какие-то подвиги, но я был не только ленив, но и благоразумен. (Правда, временами).

По идее, мне нужно было еще посоветоваться с нашими городскими зубрами нумизматики. Это уже была конечная инстанция для коллекционеров. Патриархов нумизматики насчитывалось всего двое – Князь и Паташон. Это их прозвища. А еще молодые нумизматы вроде меня называли Князя Дедом.

Когда они к ним прилипли, уже не знал никто, потому что Князю стукнуло семьдесят восемь, а Паташон вообще был без возраста. Мне, например, казалось, что он родился еще в девятнадцатом веке. Это если судить по его воспоминаниям.

Паташон был маленького роста, худой, как узник концлагеря, и всегда носил зонт-трость. Эдакая старуха Шапокляк в мужском обличье. А вместо ручной крысы Паташон держал большого и зобного пса.

Что касается Князя, то у него и впрямь были замашки крутого аристократа. Одевался он с иголочки, выходил в свет во фраке и при «бабочке», носил золотой перстень с черным бриллиантом, обедал только в лучших ресторанах города, и если там не было паюсной икры, то за стол не садился.

Такая, знаете ли, маленькая человеческая слабость…

Мне очень хотелось посмотреть их коллекции в полном объеме. (Кстати, ворам тоже). Но это было практически невозможно. Если старики и выставлялись, то показывали не самые главные и не самые ценные экземпляры.

К тому же, ни Князь, ни Паташон не отличались гостеприимством (хотя первый был ко мне весьма благосклонен, и я несколько раз бывал у него в гостях). Выражение «мой дом, моя крепость» как нельзя лучше подходило этим двум зубрам нумизматики.

Оба жили бобылями (у Князя, кажется, все-таки были дети и внуки) и оба сделали из своих квартир первоклассные музейные хранилища с хитроумными замками, сигнализацией и разными ловушками.

И все же несколько лет назад одному деловому, домушнику с большим «стажем», каким-то образом удалось проникнуть в жилище Паташона, естественно, в отсутствие хозяина. Это еще когда у него не было пса.

Паташон в этот день ездил на овощной рынок, а так как поторговаться он любил и, кстати, умел, то задержался там дольше обычного.

Конечно же, сработала сигнализация, шум, гам, тарарам, приехала вневедомственная охрана, менты зашли в квартиру… и нашли там совершенно безумное существо, которое, пока его вели под белы руки к милицейской машине, обмочило весь тротуар.

Что там случилось с вором в жилище старого нумизмата, что его столь сильно напугало, никто так и не узнал. А сам домушник, когда пришел до памяти, молчал об этом, как рыба об лед, будто дал нерушимый монашеский обет.

Однако с той поры деловые обходили жилище Паташона десятой дорогой, а разная мелюзга просто не могла сладить с очень дорогими замками, которые были сработаны по индивидуальному заказу где-то за бугром.

Это все к слову. Так вот, идти с моей монетой за советом к кому-либо – а тем более к Князю или Паташону – было небезопасно. На моей памяти произошел поучительный случай с ценным коллекционным экземпляром.

Один парнишка, птенец в нашем деле, разместил в Интернете скан уникальной монеты. Видимо, хотел толкнуть ее за рубеж. По самым скромным прикидкам, монетка тянула тысяч на пятьдесят «зеленью». Это если продать ее, не торгуясь.

Но на нумизматическом аукционе «Сотбис» за этот раритет дали бы, как минимум, вдвое больше. Ну очень редкий, а значит, особо ценный экземпляр.

Так вот, после своей засветки малец прожил ровно неделю. Его нашли мертвым в собственной квартире. А монета, естественно, исчезла.

Поэтому в нашем деле конспирация стоит на первом месте. Коллекционеры – еще те безумцы. Чтобы добыть приглянувшийся раритет, не остановятся ни перед чем. А мой талер явно относился к разряду редких, уникальных монет. Это и к бабке не ходи.

Я, конечно, доверял старикам, но ни Князь, ни Паташон, насколько я знал, не были ангелами во плоти. Так что мне нужно было крепко подумать, прежде чем устраивать смотрины моему таинственному талеру.

Глава 3

Все эти мысли пролетели в моей голове за то время, пока я вместе с опером спускался по лестнице к квартире уже покойного Хам Хамыча. Возле входной двери его апартаментов стоял на страже очень серьезный мент, а рядом с ним, прислонившись к стене, изображал из себя кариатиду* наш участковый Евсеев.

Он был бледным до синевы и явно чувствовал себя нехорошо. Что это с ним? – подумал я мельком и любезно раскланялся. На всякий случай. Евсей, как звала его местная шпана, был очень злопамятен.

*Кариатида – колонна в виде женской фигуры, поддерживающая выступающие части здания.

Ответного приветствия я не получил. Это было странно. С участковым у меня сложились хорошие отношения. Он иногда заходил ко мне на огонек, и я угощал его рюмочкой хорошего коньяка и чашкой кофе.

Но сейчас, как мне показалось, он просто меня не заметил. Евсей стоял едва не по стойке «смирно», икал, будто с перепоя, и таращился куда-то в пространство.

Мы вошли. Опер впереди, я – за ним. В квартире Хамовича было людно – работали эксперты. Ого! – подумал я, глядя на них с глубины прихожей. Не много ли спецов понаехало, чтобы посмотреть на труп. Ладно – труп мини-олигарха местного разлива. Пусть так.

И все-таки…

Мое недоумение испарилось в один миг, едва я переступил порог гостиной. Здесь убивали Хамовича. Что это злодейство случилось именно в гостиной, сомнений у экспертов не было, а у меня – тем более.

Труп уже убрали, лишь на ковре виднелись контуры человеческого тела, очерченные мелом. Какая ирония судьбы… От богатого, имеющего все – нет, даже больше, чем все – человека, осталось лишь контурное изображение.

Но эта мысль только слегка коснулась моего сознания и тут же испарилась. Я поднял голову и посмотрел на интерьер гостиной.

Мать моя женщина! Вся мебель и все стены гостиной были в крови. Лужа крови виднелась и на полу, однако на темно-красном фоне ковра ее трудно было заметить с первого взгляда.

Но зато на стенах… Создавалось впечатление, что убийца макал свои руки в кровь и оставлял оттиски на светлых обоях. Он разрисовал не только стены, но и мебель, в том числе диваны и пуфики; даже на стеклах виднелись брызги крови. Это был не просто убийца, а какой-то безумный мясник.