Окаянный талант, стр. 55
– Приобрел, знаете ли, – объяснил немец. – Это теперь в вашей стране не проблема. В своем доме жить гораздо приятней и уютней, нежели в номерах.
Дом и снаружи выглядел великолепно, но внутри просто потрясал дорогой отделкой и хорошо продуманным интерьером. «Наверное, у Карлы и унитазы золотые, – с иронией подумал Олег. – Надо будет проверить…»
Накрытый стол уже ждал их. Разнообразные напитки, преимущественно в пузатых запыленных бутылках (наверное, из коллекции вин, которую немец купил на аукционе, подумал Олег) лед в серебряной вазочке, икра черная и красная, разные сорта рыбы, овощи и экзотические фрукты… и непременный камин, – очень большой камин – где горел огонь, над которым запекалась целая косуля.
Ее готовил повар, совершеннейший замухрышка, низкорослый и кривоногий, в высоком белом колпаке и красной бархатной курточке. Он с сосредоточенным видом вращал вертел, представляющий собой механизм с рукояткой и червячной передачей, и поливал мясо какой-то остро пахнущей жидкостью.
Увидев хозяина, повар изогнулся в подобострастном поклоне, и сказала с иностранным акцентом:
– Ужьин хотов, мессир…
– Прекрасно, – ответил Карл Францевич. – В самый раз. Мы здорово проголодались. Не так ли, Олег Ильич? Конечно, так. Во всех пенитенциарных заведениях отвратительно кормят. И знаете, так было во все времена. Никакого сочувствия к людям, которые совершили преступления, возможно даже не преднамеренно, а по воле глупого случая. А ведь беда может случиться с каждым.
В последней фразе явственно прозвучал намек на Олега, но художник смотрел на иностранца отмороженными глазами и не проявил никакой ответной реакции.
– Прошу за стол, – сказал немец. – У нас сегодня отменный выбор вин…
Олег плюнул на все свои размышления, опасения и переживания, и приналег на еду. Она была восхитительно вкусная. Особенно был хорош подрумяненный бочок косули, который гостеприимный хозяин лично положил на серебряную тарелку художника.
Что касается вина, то Олег не очень вникал в объяснения иностранца. Художник пил один кубок за другим, хотя они и были весьма вместительны. Вина оказались даже получше того фалерно, которым когда-то потчевал его Карл Францевич.
Густые, с незнакомым запахом, они гоняли кровь по жилам с бешенной скоростью. Олег оживал просто на глазах. Вскоре весь мир казался ему лазурным, а сам иностранец – милым дядюшкой, который приехал навестить дорогого племянника.
Насытившись, Олег, не стесняясь немца, отрыгнул и откинулся на спинку кресла. Сейчас ему очень хотелось как можно быстрее оказаться в собственной постели. Но он понимал, что ему еще предстоит разговор с немцем, а потому до конца не расслаблялся.
Олег не ошибся. Помыв жирные руки в большой серебряной чаше с водой, в которой плавали лепестки роз, и которую предупредительно подал ему все тот же тщедушный повар, выполнявший по совместительству и роль официанта, Карл Францевич сказал:
– А теперь, милейший Олег Ильич, пройдемте в мой кабинет. Это на втором этаже…
Кабинет, как и гостиная с камином, оказался огромным. Все мебель была из мореного дуба и кожи, на полу лежал толстый персидский ковер с какими-то каббалистическими знаками (Олег, когда-то интересовавшийся эзотерикой, узнал их), а письменные стол на резных львиных ножках поражал своей внушительной массивностью и большими размерами.
– Это, – сказал иностранец, показав Олегу ту папку, которую отдал ему майор, – ваше уголовное дело. Но оно уже никуда не уйдет дальше этого кабинета.
– Но мне сказали, что факты…
– Бросьте. Какие факты? Все это глупости. – Немец покривил губы в снисходительной улыбке. – Есть только одни весомый факт – свидетель. Да, да, объявился свидетель, который, можно сказать, под присягой готов свидетельствовать, что вы ни в чем не виноваты, что сторожа убил какой-то бандит, потом он оглушил вас, а пистолет всунул вам в руку. Свидетель живет как раз напротив магазина, где произошло убийство. Он, знаете ли, страдает бессонницей…
– Это неправда! Нет никакого свидетеля.
– Как это – нет? Показания его есть, вот они, а свидетеля нет? Что вы, любезнейший Олег Ильич, так не бывает. У русских есть поговорка «Что написано пером, того не вырубишь и топором». Здесь все написано. И собственноручная подпись свидетеля. Все чин чином.
– Не верю… Не верю!
– И правильно делаете, Олег Ильич. Никому и ничему верить нельзя… – Тут Олег поймал себя на мысли, что Карла повторяет слова Щегла. – Человек – существо слабое, часто беспринципное. Надавят на свидетеля, он и возьмет свои слова обратно. Скажет, что ошибался. Ему что? С него взятки гладки. Он неподсуден. Но вам тогда придется несладко. Ох, несладко… И главное, вы ни в чем не виноваты. В отличие от майора, проходимца и взяточника, я верю, что вы не убивали сторожа.
– Я понял ваш намек. – Олег подобрался, как перед прыжком. – Дело вы положите в свой сейф…
– Именно так, милейший Олег Ильич. Это чтобы вас не посещали разные глупые мысли. Что вам не нравится в нашем сотрудничестве? Вы теперь при деньгах, у вас появилось международное признание, надеюсь, скоро будет персональная выставка в Нью-Йорке… Слава, почет, уважение, затем пойдут правительственные награды – все это будет у ваших ног. Вы победитель. Какие горизонты раскрываются перед вами! Кстати, я забыл поздравить вас со званием заслуженного художника России. Примите мои самые искренние поздравления.
– Это тоже… вы?
– Опять говорите не то… – Иностранец страдальчески поморщился. – Моя роль тут минимальная. Главная заслуга ваша, ваши талантливейшие произведения. Это такой труд… Мне оставалось всего лишь передвинуть фишки. Вернее, посодействовать, чтобы их передвинули в нужную позицию. Я так понимаю, вам уже известно, что вы потомок гениального Готфрида Кнеллера. А еще он был одним из посвященных ложи… ее название опустим, оно вам ничего не скажет. И прапрадед ваш тоже был масоном. А масоны всегда поддерживают своих братьев.
– Так я уже и ваш брат…
– Нет, пока нет. Это дело времени. Только по вашему желанию. Так что на этот счет будьте спокойны.
– Я больше не хочу писать портреты, – глухо сказал Олег. – Не хочу, не буду!
Он понимал, что сейчас его затягивает в омут. И ничего не мог с этим поделать. Дедко его уже не спасет, не вытащит за шиворот из трясины, он чересчур далеко. А ведь Ожега предупреждала…
– Не нужно быть таким категоричным. Я уверен, что уже завтра вы передумаете. Это все нервы. Понятное дело: тюрьма – не санаторий. И вообще – вам нужно немного отдохнуть, переменить обстановку. Вот билет на поезд до Москвы и адрес отеля, где вы поживете пару недель, а может, и больше – как получится. За номер в отеле уже заплачено, это не ваша проблема. Живите в нем, сколько нужно. Командировочные заберете из ячейки гостиничного сейфа. Это ключ от нее.
«Москва! Там как раз Маргарита. А что, отличная идея», – воодушевился художник. Эту мысль словно кто-то нашептал ему. Она тихо и незаметно, как ночной квартирный вор, забралась в мозги, за считанные доли секунды освоилась, и стала вести себя по-хозяйски.
– Чем я буду заниматься в Москве? – спросил Олег. – Мне не очень верится, что вы предлагаете мне просто прогулку по столице, да еще и с оплатой командировочных.
– Как плохо вы обо мне думаете… – Иностранец вперил в Олега свои страшные бездонные глаза и изобразил доброжелательную улыбку. – Только отдых и больше ничего. Ну разве что сделаете в Москве небольшой заказ для очень влиятельного человека… но потом время, потраченное на него, вам будет компенсировано! Это я гарантирую.
– Полную гарантию дает только страховой полис, – обречено прошептал Олег, совершенно некстати вспомнив юмористическое высказывание одного книжного персонажа.
– Что вы сказали?
– Я согласен, – почти так же тихо ответил художник.
«И пусть хоть земля летит в тартарары! – подумал он в страшном отчаянии. – Я проклят – и этим все сказано…»
Глава 25
Олег не любил новую капиталистическую Москву. Она буквально сбивала с ног своим бешеным ритмом и многолюдьем. От одной мысли, что ему придется бегать по столице в таком же темпе, как и все остальные, он мгновенно начинал потеть.