Лилея, стр. 91
- Привел Господь свидеться, девочка-мальчик, - тепло улыбнулся тот. - Аль не признаешь?
- Сирин?! - в изумлении выдохнула Нелли. - Какими судьбами, Никита?
- Уж признаешь, так позволь расцеловать тебя по старой дружбе, - щасливо рассмеялся давний знакомец. - Я чаю, Филипп не рассердится. Право, никак нельзя не расцеловать тебя, так ты похорошела с последней нашей встречи. Да и присущее полу платье тебе куда как к лицу.
- Я сама тебя расцелую, так я рада! - Нелли бросилась в раскрытые навстречу объятия. - Долго ль ты жил в Белой Крепости, Никита?
- Да я и теперь в ней живу. Впервой покинул Алтай, дабы составить компанию твоему мужу. Помнишь, чаял я когда-нибудь оказаться тебе полезну? Вот и довелось хоть в малом. Не думай, давно б уж мог я покинуть горную цитадель, давно пользуюсь полным доверием. Только жизнь в Крепости крепко полюбилась мне. Ни на какую другую не захотел бы я ее менять! Состоянье же мое, что, помнишь, удалось отспорить у каменщиков, работает теперь на весьма нужные дела. Эко я распустил язык от радости!
- Но как же вы повстречались, Филипп, Никита? Крепость вить далёко, а в случай я не верю.
- И хорошо делаешь, Нелли. Но рассказ-то долгий, имей терпенье…
Нелли и не расспрашивала, занятая куда более важным делом: то брала она мужа за живую теплую руку, то отстранялась от него, чтоб лучше вглядеться в любимое лицо.
- Господин Росков! - к ним торопливо приближался человек, по властной манере коего легко можно было распознать капитана. - Нешто так заведено промеж порядочными людьми?! По рукам били идти до Дувра! Но пусть у меня провиант стухнет, коли мы идем теперь в Дувр! Каково ж станем рассчитываться?
- Чтоб не понесло судно убытков… - смутился Филипп. - Вправду, в Альбионе нам больше дела нету, но сумеем мы, я чаю, определить сумму потерь без обиды…
Капитан вдруг превесело расхохотался.
- Не серчайте, любезной друг, у нас на флоте шутки грубы! Вправду хотел я везти пеньку англичанам, так уж распорядился здесь сгрузить. Уж и настоящую цену мне дали. Куда как рад я следовать с любезной Вашей супругой на борту обратно к Балтийским брегам, нежели к Дувру без оной особы. Доставим вас как на крылах, коли ветер позволит.
- Добро. Простите, что едва не поверил в корысть Вашу, но я теперь как в угаре. Мысли путаются! Господи, помилуй!
Побледневши вдруг так, что растаял даже морской загар, Филипп Росков выкинул престранную штуку. Вдруг взбежал он на мосток, остановился, принялся мерить его шагами, да как еще старательно! На пристань же не сошел, воротился на корабль, уже, слава Богу, нормальным шагом.
- Пять шагов. Просто хотел я счесть, сколько оных отделяло меня от нарушения страшной клятвы, - наконец объяснил он.
Елена хотела было сказать, что от посрясения чувств муж вправду спутался: Датская земля все ж не французская. Но следующие слова мужа заставили ее вздрогнуть.
- Сии пять шагов, Нелли, всего пять шагов, до проклятья покойного отца.
- Батюшка живой, Филипп! Месяца не прошло, как мы с ним расстались!
- Господи помилуй, Нелли, аж сердце колоколом бухнуло! Не ведал я допрежь, что от щастья можно и на ногах не устоять! Друг мой, но что с тобою: это не слезы радости!
- Он… он вовек не узнает.. что ты… тоже жив… - Тяжелые, не приносящие облегченья, рыдания сотрясали Елену: - А как мог бы стать он щаслив, когда б узнал! Он не узнает, не узнает! До конца дней нести батюшке противную Натуре ношу - горе пережить младое поколенье! Второй раз в его жизни, милый, второй раз, но самое дикое, что нонче - зряшно!
Радость в лице Филиппа угасла, как внезапно задутая свеча.
- А матушка?.. Матушку ты вить не видала, Нелли? Не говори ничего, я уж понял. Расскажешь после, когда сумею я понять, как надобно жить дальше с горьким сим щастьем.
- Поднять якорь!!
Роман уж давно занялся собственными своими делами: сведши знакомство с юнгою, являл все тот же интерес к лазанью по мачтам. Видно было, что от слов он не замедлит перейти к делу.
Завертелся вовсю смешной кабестан, похожий на ворот деревенского колодца. «Гелиос» снимался. На ветру в вышине гордо реял стяг святого Андрея.
ГЛАВА XLV
- Словно и не было страшного сего года, - молвил Филипп.
Супруги стояли на корме, любуясь оставляемой кораблем водной бороздою. Не зряшно, верно, древние норманны, предки Жана де Сентвиля, о коем вместе с другими шуанами уж было поведано, называли корабль «конем волн». И вправду ведь пашет.
«Гелиос» несся в открытом море.
- Ты все уж у меня выспросил, милый друг, а сам еще ничегошеньки не рассказал толком, - Нелли все держалась за руку мужа. - Верно долго ты был недужен после отравленного сна?
Еще б не долго. Поди полгода, не меньше, по всему выходит.
- Двух дней не пролежал я больным, Нелли, двух дней! - пылко отозвался Филипп. - Мог ли я позволить телу предаваться хвори, когда ты летела навстречу кровавым бедам?! Ты дивишься, нужды нет, что ж тогда догнал я тебя только на обратном твоем пути? Разгадка невесела. Неудавшиеся мои отравители, они же - опростоволосившиеся похитители моего сына, были тем не мене изрядными негодяями. Одного из них чиновник опознал на таможенной границе (был он ревностным собирателем газетных листков из Парижа). Не имея прямых доказательств подложности его бумаг, он сопроводил путешественника срочным донесением, каковое прибыло в Санкт-Петербург раньше самих санкюлотов. Государственный же сыск решился не брать приезжих под арест сразу, но выявить причины их появления. Сие было разумно! Благодаря сему решению удалось выследить мздоимца-чиновника, что снабдил негодяев справками о месте моего проживания. И вот санкюлоты направились из столицы - куда? К некоему бывшему своему соотечественнику, давно уж прижившемуся в России.
- Милый… Тебя - приняли за шпиона вражеского?!
- Не возмущайся, друг мой. Какие нонче времена? Посуди со стороны - разве подобное подозрение вовсе нелепо?
Но Нелли менее всего расположена была глядеть со стороны.
- Они что, с кудрявого дуба упали?! Ты - дворянин!
- Припомни получше, есть дворяне, запятнавшие себя союзом с санкюлотами. Вспомни, что есть граф де Канкло, и маркиз де Кюстин, и герцог де Бирон, всех не перечтешь разом.
- Когда б был ты ихний шпион, - зашла с другого фланга негодующая Нелли, - зачем бы узнавать за мзду, где ты проживаешь?! Сам, поди, дал бы знать!
- Сей довод был к моей пользе, я приводил его. Я рассказывал всю правду, какую только мог расказать, убеждал и заклинал дворянскою честью. Некоторые из допрошавших меня склонны были мне верить. Но жернова махины бюрократической - самая медленная вещь на свете. Арест настиг меня, когда я уж собрался следовать за тобою - еще слабый от болезни. И путь мой вышел вопреки моему желанию к Санкт-Петербургу. Я не впал в буйство и не сбежал дорогою единственно рассудив, что проще мне станется дать нужные разъяснения не лишенным полномочий исполнителям, но высшему началию. Как я пожалел о том, Нелли, как я горько о том пожалел! Из казематов Петропавловской крепости, куда был я заточен, сбежать невозможно. Мне почти верили - и обещали привлечь к рассмотрению дела моего нужного сановника на следующей неделе, по прибытию ли оного из Москвы, в понедельник, к пятнице… Один он не мог разобрать моих обстоятельств и передавал бумаги другому, также не сию минуту. Воистину, у нас в России почитается, что пребывающий под следствием живет две жизни! И сие еще при благожелательном расположении! Я сходил с ума, нетерпенье пожирало меня как чахотка. Наконец в деле наметился поворот: арестовали того, кто снабжал санкюлотов сведеньями. Сие также не было сделано сразу - сыскные следили, будут ли на него выходить вновь, дабы выявить новых тайных врагов. Решение само по себе разумное, но в том случае пользы не принесшее. Молодой сей человек признался, что был, как принято сие называть, завербован во время поездки своей на отдых в революционную Францию, состоявшуюся прямо перед тем, как мы разорвали с нею дипломатию. Он уж и сам забыл о том, когда санкюлоты напомнили о себе.