Лилея, стр. 75

- Надобно Господу, так и сухими яблоками до лета перебьюсь. А пора мне, старому, за молодыми, вот что я скажу. Негоже мне, их пережившему, утробу тешить. Забирай, вот и весь сказ!

- Не подумаю, старый, хоть режь. Ну мало ль тебе путников Бог пошлет, вдруг да голодных в смерть? А у тебя как раз и похлебка в очаге. Словом, не мешайся, не видишь, выступаем.

Сердито шамкнув беззубым ртом, старик направился не к кухне, а, как предположила Нелли, выискивать больше сговорчивого из покидающих замок.

- Вот пень скрипучий, - проворчал вслед ему Ан Анку. - Ты вот что, дама Роскоф, Морского Кюре не видала сейчас?

- В часовне он, - Нелли замялась. - Только лучше б не тревожить его теперь.

- Рад бы, - лицо молодого шуана омрачилось. - Да пора уж, я тут и носилки наново сладил.

Словно в перекличку к словам его с башни донесся звук охотничьего рожка. Двор начал тут же заполнятся людьми. Вышел господин де Лекур, бледный, но вполне бодрый на вид, только куртка его некрасиво топорщилась, прикрывая повязки. Жан де Сентвиль нес знамя, уже виданное Еленою: черно-белое, с горностаевыми хвостиками и горизонтальными полосами. Нелли уж и раньше приметила, что юный Жан у шуанов прапорщиком. Даже хотелось ей спросить о причине несуразицы: отчего-де бретонское знамя носит норманн? После порадовалась она, что спросить не довелось - когда приметила на полотнище несколько ржавых пятен потемневшей крови - ближе к древку, как раз где кончались горностаи и начинались полосы, а также по нижнему краю. Верно принял он знамя в бою, переданное умирающим либо выпавшее из рук мертвеца.

- В области мыслительной всегда был я изрядным модником: смолоду не нашивал мнений с чужого плеча! - Господин де Роскоф шел с отцом Модестом, оба казались несказанно увлечены разговором. Словно много и много лет они приятельствуют.

- Не всякому таковая роскошь по карману, - тепло улыбнулся отец Модест. - Однако ж таково и Божественное установление. Род людской состоит на большую часть из паствы, и лишь на малую из пастырей. Но сколь же немногих надобно подменить, чтоб целая нация пошла к погибели!

- Иной раз спрашиваю я себя… - Господин де Роскоф не договорил, осенив себя крестным знамением: отец Роже с несколькими шуанами выносили из часовни новодельные носилки.

- Отродясь не видывал я прежде столь чудных собратьев, как ты, - теперь отец Роже казался покоен. Обращаясь к отцу Модесту, он поглядывал на господина де Роскофа, словно надобно ему было все время удостовериваться, что тот в самом деле хорошо расположен к иноземцу. - Вижу я, что ты добрый христианин и достойный пастырь. А все ж таки не дело, что Папу-то в Ваших краях не слушаются. Видать, шибко далеко живете!

- Не терзай себя, брат, - ласково отвечал отец Модест. - Святые мощи я передам из рук в руки тем, кто слушает Римского Папу.

- А, тем, поди, что на краешке вашей сторонки живет, поближе к нормальным людям, - удовлетворенно кивнул отец Роже. - А все ж худо, что вы эдакие неслухи, разобрались бы с этим. Вот ты хоть бы съездил в Рим, да воротясь, рассказал своим, так мол и так.

Отец Модест нето кашлянул, не то вздохнул, закрыл рот кружевным платком, явственно дабы скрыть замешательство. По щастью отец Роже уж заспешил за носилками.

- Сколь же великим ударом по таким героическим служителям Господа будет, коли Церковь Католическая склонит выю пред безбожниками, - с печалью произнес вовслед ему отец Модест.

- Видит Бог, любезной друг, я и сам не из оптимистов, - господин де Роскоф сокрушенно вздохнул. - Огонь разведен изрядный: грязная пена выплеснется-таки из французского котла на весь континент. Но ласкаюсь надеждою, что святого града не достигнет.

- А коли достигнет?

- Все зависит от того, пошлет ли Господь католикам несгибаемого во дни испытаний человека. Графа Браски доводилось мне встречать в младые наши годы, еще до принятия им священнического сана. Немало слабостей я примечал тогда за ним, но, с возложенным на главу священным бременем тиары, он способен выстоять. Однако ж Пий не моложе меня. Он ли встретит испытания, или уже другой? Каким будет сей новый?

Отец Модест потупил голову, предаваясь невеселым каким-то раздумьям.

Летучий отряд шуанов не располагал, в отличье от санкюлотов, шатрами и повозками. Однако несколько лошадей вдруг откуда-то взялись.

- Щаслив предложить Вам, наконец, способ передвижения более сообразный Вашему званию и полу, мадам де Роскоф, - Анри де Ларошжаклен весь сиял, ведя под узцы к Нелли каурую кобылу. - С одною из подруг Вы сможете поделиться на тамплиерской манер, седло удобно.

- Только не со мной! - тут же отозвалась Катя. - Уж коли верхом, так одной да на хорошем коне, а не на эдакой лядащей.

Лядащей лошадка между тем никак не была, хоть и казалась смирной.

- Ну тебя совсем, - Нелли с наслаждением ступила в стремя, которое придержал Анри. Седло было мужским, оно и к лучшему. Фасон юбки вполне позволял не чрезмерно нарушить приличия. - Парашка, залезай!

- Да ладно, катайся одна, я своими ногами больше люблю, - откликнулась подруга. - Кабы уж дороги развезло, так еще другой разговор. А вот тебе впрямь передышка нужна, скоро вовсе прозрачная станешь.

Что ж, совесть Нелли была покойна. Она ласково провела ладонью по шее благородного животного.

- Экая у Вас славная посадка, Элен! - заметил Ларошжаклен.

- Анри, не трудно б Вам было сыскать хоть одно достоинство, коего во мне нету? - рассмеялась Елена.

- Трудно, - отозвался шуан. Нечто изменилось между ними, изменилось к лучшему. Трудно было б ей сразу сказать, что. Анри по-прежнему глядел влюбленным, однако ж теперь ей было с ним покойно.

- Так и быть, подскажу! А лучше нет, просто сыграю для Вас при случае на клавирах! Отец мой не мог выдержать боле десяти минут, особенно когда садилась я за них следом за маменькой! - Нелли с наслаждением дала посыл лошади.

Анри де Ларошжаклен рассмеялся ей в след. На душе было легко, потому, быть может, что от стертых камней порога старой часовни, промеж столь же старой, неровной булыжной кладки двора, начинали пробиваться белые цветы.

Небольшая процессия миновала подъемный мост. Слышно было, как за спиной возится с воротами одинокий дряхлый старик, затворяя их за шуанами. Ранняя осень кинула под ноги устремляющуюся в буковый лес дорогу. В прохладном прозрачном воздухе весело зазвучала еще не слышанная Еленою прежде песня, которую завел Жан де Сентвиль:

Смело в бой, дети Нижней Бретани!

Жизнь за жизнь, ни полшага назад!

Пусть-ка синие выяснят сами

Уготован ли грешнику ад?

За родную страну кровь на землю пролей,

Нас Христос научил умирать за людей!

ГЛАВА XXXVI

Нелли перестала примечать, какие деревеньки и городки вставали на их пути, через какие реки они перебирались - то в брод, то вплавь. Душа ее говорила со Святым королем, верней сказать - Святой король говорил с ее душою, то грезился наяву, то являлся во сне. Сны и явь спутались до того, что порою Нелли мнилось, будто Людовик, Жуанвиль, свекор ее, отец Модест и Ан Анку - давние знакомцы. Один раз она спросонок изрядно перепугала Парашу, попросивши ее сварить для короля какое-нито снадобье для поддержания сил.

- Только не возомни после о себе лишнего, маленькая Нелли, - обмолвился как бы невзначай отец Модест на вечернем биваке.

- Будеть покойны, отче, - Нелли улыбнулась. - Я вить знаю, что вовсе того не заслуживаю. Но сами ж говорили когда-то про камни и Авраамовых детей.

И вновь прошлое перемешалось с настоящим.

Понтифик Рима нудил дворян и государей принять крест. Но святой обет принимали немногие. Наступали новые, иные времена, времена охлаждения христиан. Помощи из Европы прибывало немного. Но все ж король Людовик наступал малыми стезями. Распри промеж агарянами сулили надежду на вызволение Иерусалима.