Лилея, стр. 46
ГЛАВА XXII
Сказать было нечего, до того нечего, что Елена как-то отстраненно подумала, что эдак можно онеметь и навсегда. Один выбор не состоялся, но вместо него явился другой, стократ худший. Если б себя могла она предложить взамен! Да зачем нужна она санкюлотам, глупость. И мыслимо ль предположить, что свекор на таковую замену согласился бы, даже если б вдруг согласились синие. Они, понятное дело, здорово б отчаялись сейчас, узнавши, что в руках их вовсе не единственный драгоценный внук господина де Роскофа, а всего лишь его маленький свойственник. Им не понять, что для такого человека, каков ее свекор, сие мало что меняет. Важно единственное: старики должны спасать детей, хоть бы и ценою жизни. Все верно, все правильно. Но отчего же столь невозможно вымолвить хотя бы слово?
- У тебя лицо загорело, ровно у крестьянки, Элен де Роскоф. А нос к тому ж облупился. По щастью в этом дому, хоть он и скромен, ты сможешь привести себя в пристойный вид.
Суровое сие замечание прозвучало столь убедительно, словно господин де Роскоф в самом деле только что -при свете-то дряхлого факела начала столетия - разглядел ее загар.
Нелли бросилась на шею старику и громко заплакала, как плакала в детстве, когда разбивала колено либо ломала куклу.
- Полно, друг мой, полно, вишь, я тебе волоса запачкал, - господин де Роскоф гладил ее по голове, как когда-то отец. Ничего общего нету меж двумя этими людьми - ее отцом и отцом Филиппа, но для сердца ее они одинаковы. Хотя нет, общность есть - дворянская честь и дворянское благородство. Это важней, чем глубокие познания господина де Роскофа и плен заурядных предрассудков, в коем жил Кирилла Иванович Сабуров. Это самое важное.
- А волоса у тебя куда как хороши, - продолжал свекор. - На них глядя трудно не заподозрить в тебе нашей доброй франкской крови. Поведаю тебе сериозно легкомысленную примету Скончания Дней: станет рождаться совсем мало блондинок. Только по этому признаку я сейчас у утешаю себя, что теперь еще не конец. Воротимся в дом, дитя.
В дому сделалось за недолгие часы их отсутствия так уютно, словно в нем жило изрядное семейство. Параша месила тесто в необычной квашне, верно вытащенной из чулана. Была та в форме корыта и на высоких ножках - выше стола. По краям были приделаны непонятного назначения толстые доски. Катя деловито ощипывала невесть где и когда добытую курицу, Ан Анку возился с весело разгорающимся очагом. Каменный пол сверкал теперь чистотою, на столе громоздились две головы сыра, короб с мукою, кусок свежего масла, обернутого в лист лопуха.
- Любо, - Параша сняла с пальцев последние ошметки и одним движением сдвинула доски над корытом. - Внизу квашня, сверху доска. Опара подымется, муки добавил и наверх выложил. Тут же и разделывать потом. Дома такое бы соорудить как воротимся.
- Типун тебе на язык, - Катя смахнула сгибом руки перышко с лица. - Разве можно заране говорить, что воротимся?
- Выпей доброго этого сидра, дама Роскоф, - Ан Анку окинул Нелли проницательным взглядом. - Я чаю, ты устала.
- Разве Ларошжаклен не для себя его заначивал? - Нелли слабо улыбнулась.
- Мнится мне, он не будет в обиде, - Ан Анку умехнулся.
Нелли неохотно приняла протянутый ей оловянный стакан, отпила, не различая что пьет. Однако ж сил прибыло. Она сделала второй глоток, уже наслаждаясь бодрым терпким вкусом. Верно скоро уж научится она разбираться в сем напитке не хуже, чем в винах.
- Думаю, обратно надобно добираться под парусом, - господин де Роскоф также с удовольствием принялся подкрепляться напитком. - Вы вить повезете с четверть мешка настоящих монет для нужд отца Роже. Да и мальчику, я чаю, еще не по силам такое изрядное пешее путешествие.
Казалось, господин де Роскоф нимало не сомневался, что обратно они поедут вместе с Романом. Ах, Роман, братец мой, сколь же хорошим человеком тебе должно вырасти, коли за жизнь твою плачена такая цена!
- Прогуляемся-ко на наше кладбище, невестка, я покажу тебе семейные могилы, - господин де Роскоф поднялся. - Ухаживать за ними тебе не доведется, но хоть раз поклониться надлежит.
Ан Анку зачем-то протянул ей два маленьких оловянных кувшинчика, в один из которых перед тем плеснул воды из стеклянного графина, в другой - молока.
- Возьми, я тебя научу, зачем сие, - кивнул господин де Роскоф.
Золотисто-коричневая церковь с выбитым на стене неуклюжим корабликом была в двух шагах от дома пирата. Они прошли на кладбище.
- Жены моей здесь нету, - говорил господин де Роскоф, пробираясь между плитами. - Верней, не упокоились здесь обеи мои жены, та, кою боготворил я в младости, и та, с коей прошел рука об руку долгие годы. Оне в Париже. Первая и была парижанкою, как ты, поди, знаешь, а вторую трудно было перевезти на родину в смутные дни. Но вот мой отец.
Елена подошла к могиле, неудобно удерживая в руках сосуды. Пониже латинской эпитафии, каковую затруднилась она перевести, в камне было выбито небольшое углубление.
- Наши местные свычаи немного дики. Сюда надо налить молока либо святой воды, чтоб накормить душу. Праведной душе нечего делать над камнем могилы, да и в земном пропитании она едва ли нуждается. Однако ж в Бретани надлежит быть бретонцем.
- Так наливать молока или воды? - слабо улыбнулась Нелли.
- На твое усмотренье, невестка.
Нелли наклонила кувшинчик с водою: святая вода, быть может, полезней душе чем обыкновенное молоко? Несколько брызгов попало на руку. Чтоб святая вода не пропала, она поспешила слизнуть ее с пальцев. Вода отчего-то оказалась соленой.
- А рядом - моя матушка.
На сей раз Нелли отчего-то показалось, что лучше налить молока.
- А вот и сам старый капер Дени, - видя замешательство Елены, господин де Роскоф усмехнулся. - Его б, я чаю, лучше всего было угощать ямайским ромом. Ну да чего нет, того нет. Мнится мне, немного святой воды грешнику тож не повредит.
Так двигались они от могилы к могиле, покуда кувшинчики не опустели. Долгим было сие шествие, поскольку господин де Роскоф рассказывал обо всех понемногу. Что-то Нелли знала от мужа, что-то было ей впервой.
Не сразу заметила она, что солнце давно миновало зенит.
- Я оставлю тебя ненадолго, хочу помолиться в церкви.
- Хорошо, батюшка.
Нелли осталась одна среди могил. Вокруг, за низенькой, по колено, каменной оградкою, городок жил своей жизнью. Девчонка несла корзину зелени - уж не та ли, что привиделась на рассвете среди камней и воды? Теперь она глядела заурядною - в черной юбке с высокою тальей, с укрытыми черной же шалью плечами, в старых некрасивых башмаках. Женщина болтала со стоящей на тротуаре соседкою, свесившись из растворенного окна. И все ж на маленьком кладбище было тихо, ровно незримая стена, много выше настоящей, проведенная рукою самое Смерти, отдаляла сей клочок земли от мира живущих. Тот всадник, что так торопится, вроде как и не слишком громко выбивает копытами искры из мостовой. Быть может, Смерть, ласково играя с Нелли, чуть сжала ее уши своими бесплотными ладонями? Это была добрая Смерть, она заставала людей в собственных их постелях, она подходила к изголовью старшей сестрою Сна. Она могла быть штормом и волною, но не ведала обличья человека.
Путник лихо спешился, повертел головою в поисках коновязи, обошелся суком платана. Прежде, чем он решительно направился к церкви, Нелли узнала Анри де Ларошжаклена.
- Щаслив Вас видеть, мадам де Роскоф, - крестьянская шляпа с белою кокардою взметнулась, описав круг в воздухе. - Белый Лис с Вами?
- Отец в церкви. Не станем тревожить его, он выйдет сейчас, - не узнавая бесцветного своего голоса произнесла она.
- Я не смею мешать его молитвам, - де Ларошжаклен говорил таким же пустым голосом, что и она самое. Нелли поняла вдруг, что ему столь же больно. Что-то еще было в его взоре, ищущем ее глаз, что-то непонятное. Он словно искал ее утешения.
- А я перенимаю здешние обыкновения, - она попыталась улыбнуться, указывая ему кувшинчик из под святой воды. - У нас в России не делают поилочек на могилах. Девять дней после смерти, правда, ставят на подоконницы блюдечки с водою, но не с освященной, с простой.