Гардарика (историческая сказка), стр. 7

Глава пятая

Я опустился на лавку: золотое многоглавье киевских улиц уже ничуть не занимало моего воображения… Кто сейчас войдет?

Мой телохранитель… Так назвался этот человек Эдварду Эдмундичу…

Князь Глеб, мой недруг, знает, вероятно, что я остался жив… Наемный убийца? Но почему тогда он помог перевезти меня в Киев?

Эти мысли стремглав пронеслись у меня в голове: рука моя невольно потянулась к рукояти меча…

Дверь отворилась.

На пороге возник высокого роста (головой он доставал притолоку) человек, очень широкий в плечах, прямой и крепкий в стане - казалось, он занял весь дверной проем. На нем был серый плащ, серые же ноговицы, рубаха небеленого полотна… Чисто, ладно, но проще, чем у любого гридня. На поясе - меч, меч хорош… Суровое худое лицо: близко посаженные серо-желтоватые глаза. Жесткие, цвета пепла, волосы по плечи.

Я не знал этого человека. Более того, я мог бы поклясться, что никогда не встречал его прежде. И все - же что-то в нем показалось мне знакомым…

- Здрав будешь, княже, - поклонился он, подойдя ко мне. Я отметил, что поступь его странно бесшумна для такого могучего сложения.

- Кто ты есть?

- Телохранитель твой, княже, - по губам его пробежала усмешка. Я вскочил на ноги: от гнева кровь прилила у меня к лицу.

- Меня послал за тобой вслед волхв. Отныне я должен служить тебе, Владимир Ростиславич, князь Ведовской. Отныне и до тех пор, пока ты не сядешь в Ведове.

- Ладно, коли так, - (про себя я удивился невольно тому, что старый волхв, который, как думалось мне прежде, месяцами не видит людей, имеет столь верных слуг… Но я был немало обрадован, что загадка разрешилась так…) - Но ты не сказал своего имени.

- Волвич.

Языческое имя… А какое еще может быть имя у посланца волхва? Я невольно улыбнулся.

- Благодарю и волхва и тебя. Не стану лгать - мне надобна сейчас такая помощь.

- Потому она и дана тебе, княже. - Волвич еще раз поклонился и вышел.

…

Я снова подошел к окну и распахнул его: стайка воробьев, спугнутая этим, слетела с подоконника… Посмотрев им вслед, я подумал о том, что птицы, наверное, с высоты своего полета, могут видеть такой огромный город, как Киев, так, как не могут его видеть люди… Как не могут люди. Но ведь я - могу! Не орлом, орла сразу заметят… в городе лучше оборотиться воробьем… Я хочу оборотиться!

…На этот раз я почувствовал только головокружение: показалось, что пол горницы стремительно летит мне навстречу, а все вещи вокруг молниеносно увеличиваются в размерах.

…Я взлетел на подоконник и выпорхнул в окно. Как непохож оказался порхающий полет маленькой пташки на стремительный лет орла!.. Будто по ступенькам сбегаешь вприпрыжку во двор ранним утром, торопясь вскочить на коня! Сердце стучит часто и весело…

Вон он какой - Киев!

…Голубое небо подпирают золотые купола церквей, к ним тянутся кровли двух и ярусных домов… Дома белокаменные и деревянные красиво блестят разноцветьем слюдяных окошек… А какие толпы народу на улицах! Деревянные мостовые, отполированные тысячами ног, блестят как пол в горнице… Вот - летящим веселым шагом идут три девочки лет по двенадцати-тринадцати. Все три - с открытыми головами, толстые косы бьют по тоненьким спинам. Все три - в простых скромных летниках - день будний, рядиться невмесно… В руках у них - вышитые стеклянным бисером мешочки… Ясно! Эти девочки учатся в школе. В других городах еще нет школ для девочек, а в Киеве она есть уже несколько лет. Пролетев над ними, я слышу разговор…

- Пракседа, а за что тебя нынче бранил отец Александр? - спрашивает одна.

- Ой, не спрашивай, Елсвея! - весело отвечает вторая. - Противный грек рассказал ему, что я всю неделю была на последнем месте по логике!

- Ох, девочки, Прасковья, Елена, ну нельзя же так! - всплеснув руками, говорит третья. - Сколько раз нам говорили в школе, что нельзя называть друг друга языческими именами!

- Да, Ирина, ты права! - говорит Прасковья-Пракседа. - А мы с Еленой хотим сбегать сейчас на пристань, поглядеть на каких ладьях в этот раз прибыл Гаральд с варягами… Ты пойдешь?

- Нет, не могу - обещала матери сразу после уроков - домой. До завтра! - девочка, названная Ириной, скрывается с широкой улицы в переулок.

- И что это Ирина никогда ни в лес, ни на реку искупаться, ни по городу погулять не пойдет? - задумчиво спрашивает подругу Елсвея-Елена.

- Да когда ей? - говорит Прасковья. - Их дома пятеро, а она - старшая. Мать - ключница у княгини, целый день в хлопотах. Трудно им. Отца-то Ирининого в позапрошлом году порубили насмерть в рукопашной, когда печенеги к городу подступали…

Толпа уносит от меня девочек-школьниц… Да, трудно представить себе, что этот такой беспечный и радостный город почти каждый год осаждают печенеги, и черная смола пятнами покрывает белоснежные стены, и свищут стрелы, и льется кровь… Впрочем, так ли беспечен даже этим солнечным мирным днем этот город? Вон идут куда-то молодые княжеские гридни: широкоплечие, высокие - как один, с ладными мечами на поясе… Вид у них усталый - видно, что всю первую половину дня провели они упражняясь в нелегкой воинской науке…

А это одноэтажное длинное здание, выходящее окнами на площадь, - библиотека… В открытое окно виден ряд столов, сидящие за ними люди… Вон - наклонился над пергаментом старик с густой пегой бородой: иногда поднимает голову, пишет что-то стилем на куске бересты и снова погружается в чтение.

Счастливы все, занятые мирным трудом! Но мне не время смотреть сейчас Киев… Сейчас я должен увидеть Ярослава, я должен увидеть его прежде, чем он увидит меня… Я полетел обратно, к деревянному зданию княжеского дворца.

Не эти ли высокие окна, выложенные прозрачной слюдой, ведут в его покои?..

Я спустился на карниз. Окно было чуть растворено.

…Широкий стол - завален книгами. Книг - пергаментных и берестяных, много в этой палате, просторной и светлой от широких окон, убранной в византийском стиле… Эта палата не была книгохранилищем, но по стенам, обитым светлою тканью с золотым рисунком, размещались в немалом количестве полки для книг.

Человек, которого я не заметил сразу потому, что он стоял в полумраке за резной колонной, в самом дальнем от меня конце палаты, положил на полку туго свернутую книгу и, чуть прихрамывая, подошел к столу.

Сердце у меня в груди забилось так, что мне подумалось на миг, что человек этот непременно услышит его стук…

Это был он - Великий князь Ярослав… Кем еще мог быть этот нестарый сухощавый человек с такими пронзительными серыми глазами на усталом лице?! Взгляд их был остер, как взмах стального лезвия… В остро подстриженной бороде - немало седых прядей, серебрятся кое-где и русые волосы, но движения и походка - по-молодому быстры, исполнены затаенной силы… Да и вообще от этого невысокого, чуть сутулого человека веет такой силой!.. Вот он каков - Великий князь Ярослав Владимирович, прозванный Мудрым…

- «Quo usque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?» - негромко процитировал вслух он, глядя куда-то в сторону. - Переведи-ка!

- Доколе будешь ты, Катилина, злоупотреблять терпением нашим? - уверенно ответил чей-то звонкий голосок. - Это начало первой речи Цицерона против Катилины.

Чтобы увидеть, кому принадлежит этот похожий на звон колокольчика голос, мне пришлось проскользнуть через притворенную створку на подоконник. Теперь, находясь внутри, я смог увидеть девочку лет одиннадцати, сидевшую на низкой скамеечке. Девочка эта показалась мне дивно красивой: золотые ее косы были свободно распущены по плечам, на точеном синеглазом личике играл веселый румянец. На ней был зенденевый летник - в цвет глаз - ярко-синий, с зарукавьями и оплечьем из речного жемчуга… Девочка гладила свернувшегося у нее на коленях редкого привозного зверька, похожего на маленькую рысь, мне уже доводилось видеть таких зверьков - говорят, что они неоценимые охотники на крыс и мышей.