Вечный поход, стр. 46

Вождь говорил с трудом и отрывисто. Словоговорение ещё не сделалась любимым занятием человечества.

– Они… сказали… ты тоже с неба… но ты плохой… ты слабый… что им… тебя нельзя… убивать… Сказали… чтоб я взял… всё племя… ты хоть и слабый… но с неба… Сказали… чтобы… ничего не боялись… даже если ты начнёшь… метать огненные стрелы… Только тогда… они возьмут меня… в небесное племя… если принесу… твою голову… Меня… в небесное племя… вождём… И я никогда не умру… я буду жить всегда… и всегда буду вождём…

Он затих и выжидательно уставился на меня.

Я машинально связал порванный в пылу поединка кожаный ремешок, продетый сквозь отверстие в кости амулета.

Потом задумчиво покрутил его на пальце левой руки. На круговом движении резко поймал, сжав пальцы в кулак.

Сделал шаг к нему.

Обтёр свою грязную ладонь о «камуфляжку», медленно и с нажимом ведя вниз. Когда кисть приблизилась к рукоятке ножа – он опять подался назад.

Я улыбнулся и успокаивающе помахал открытой ладонью:

– Я тебе не враг, Кром-вождь… Тебя обманули… Моя голова не поможет тебе стать небесным вождём… Возьми своего покровителя… Свой амулет… Ты вождь здесь… на земле… Вот и будь им!

Я протянул ему костяную штуковину!

Его глаза неверяще вспыхнули. Он, было потянулся, намереваясь взять. И тут же замер, остановил руку, начавшую движение к амулету.

Отрицательно покачал головой: «Нет!»

Я протянул руку. Ухватил его лохматую лапищу и помог подняться с камней.

– Я – друг! Твой друг, Кром-вождь…

Медленно, двумя руками, надел ремешок на его шею. Костяной «дух-покровитель», он же – символ власти, сполз по коричнево-серой шерсти на груди Крома. Вождь наконец-то выпрямился в полный рост. Несколько секунд буквально поедал меня взглядом, пытаясь поймать в моих глазах малейший намёк на враждебность, и…

И, опять покачав головой, снял с себя амулет и надел его на шею МНЕ.

Ну, что ты скажешь?! Пришлось мне снять своего медного Феникса и в свою очередь наградить недоверчивого неандертальца.

– Ты – вождь! Я – твой друг. Ты – вождь! Я А-лек-сей… Друг.

Он ощупал металлическую птицу на своей груди, сжал в кулаке и твёрдо произнёс:

– Кром-Ман! Вождь!.. Алисей-Друг!

Клянусь подаренным Фениксом, мы вовремя пришли к консенсусу!

Сзади и сверху прилетело отрывистое, всё нарастающее уханье. Я оглянулся. На карнизах, на выступах скалы, к которой припёрла меня пятёрка «кроманьонцев», бесновалось их уже около десятка, более чем воинственно настроенных.

И число их с каждой минутой увеличивалось!

Но всё это угрожающее бормотание перекрыло уханье вождя, потрясавшего подобранным копьём. В этих истошных звуках с трудом угадывалась суть: «Кром-Ман! Алисей-Друг!»

К нему начали присоединяться вторящие голоса, они звучали со всех сторон.

И вот уже вся округа, казалось, гремела.

Скандировала: «Кром-Ман! Алисей-Друг!»

Э-э, что там реликты! Даже я, поддавшись общему ликованию, расставил в стороны руки и кричал нечто приблизительно похожее по смыслу. Надсаживаясь, орал, запрокинув вверх голову…

Небо – а что ему оставалось – внимательно СЛУШАЛО.

Глава тринадцатая

Красная Речка

Удар!

Страшный. Леденящий кровь в жилах.

Хруст! Лязг! И дикий непрерывный крик! Вытягивающийся из глоток, как отрываемый заживо кусок плоти – и оттого всё усиливающийся и множащийся.

Кого-то раздавили между щитами. Кого-то перебросили через головы и тут же затоптали. Кого-то нанизали на страшные вертела длинных копий…

Бронированная лава панцирной конницы на полном скаку врезалась в стену пехоты, пугающую своей монолитностью. И даже не в саму стену, а сначала – в густой лес пик неимоверной длины, начинающийся за пять-шесть шагов от линии пехотинцев.

И первые всадники, поставив коней на дыбы в миг соприкосновения, обрушились на копья! Большинство копий соскользнуло с воронёных железных чешуек, щедро усеявших попоны-каркасы лошадей. Но слишком густо ощетинилась халангкха! Очень густо! Острые бронзовые наконечники находили незащищённые места – животы, глаза, распахнутые в хрипе рты. Они пронзали каждую лошадь в нескольких местах, покуда она обрушивалась на пехоту вместе со всадником. Туши валились на передовую шеренгу, придавливая собой вражеских воинов. Многие копья ломались. Многие, пронзавшие насквозь людей и коней, – становились неудобными и даже ненужными. Пехотинцы отбрасывали их и хватались за мечи.

Пехоте было не видно, что атакующие их всадники, на самом деле, в последний момент попридержали коней. С прежним пылом на халангкху обрушились лишь две первые шеренги. Остальные нукеры третьей тысячи взялись за луки… И тысячи стрел ушли по навесной траектории, вонзаясь в средние и задние шеренги шагающей стены. После нескольких сделанных залпов, собравших щедрый урожай смертей, монголы отхлынули от врага. И принялись, пользуясь тихоходностью вражеского построения, крутиться шагах в десяти, на полном скаку усеивая вражеские щиты стрелами. Но щит не может поспеть за всем телом – многие стрелы находили бреши и вонзались в плоть.

Когда же колчаны всадников третьей тысячи Хэргулая опустели, они слаженно, по команде – рассредоточились на мелкие отряды и уступили место новой атакующей лаве.

На этот раз, выскочив через проходы, образованные отступающими, в пехотинцев во многих местах вонзились конные клинья второй тысячи под началом Мунтэя. Этот неожиданный мощный удар потряс первые шеренги халангкхи, изогнул их волнами…

Длинные копья от натиска конной лавины изгибались и ломались пополам, но из задних рядов, на смену им, успевали передавать новые пики. Кроме этого, пехотинцы, стоявшие в глубине строя, усилили натиск, упираясь в спины передних. Но подоспевшая новая волна – атакующие всадники десятой тысячи – принялась обвально стрелять навесом над головами нукеров второй тысячи.

Эти смертоносные залпы, невесть откуда исходящие, расстроили усилия средних шеренг пехоты… И халангкха, под натиском сотен всадников, попятилась. Прогнулась назад в центральной части.

Дождавшись сигнала к атаке, по правому краю поля, вдоль редколесья, вперёд устремилась ведомая Шанибеком шестая тысяча, намереваясь единым махом смести подразделение вражеской конницы, прикрывавшее фланг халангкхи. Противостояли им всадники вдвое меньше числом, разбитые на два одинаковых клина. Но удар бронированной лавы степняков неожиданно и заметно ослабили несколько залпов лучников и пращников… Эти отряды, общей численностью до полутысячи воинов, после фронтальной атаки монголов сместились на фланги и сейчас здорово помогли своим; они дезорганизовали передние ряды атакующей конницы ордынцев.

Заметив угрозу слева, задние ряды нукеров перенесли стрельбу на легковооружённых пехотинцев, вынудив тех рассредоточиться. А передние кэкэритэн, достигнув врага, врезались во вражеские клинья… Смешались.

И завертелась яростная карусель конной сшибки. Ржание и предсмертные хрипы коней. Ругань и боевой клич. Стоны. И звон – непрерывный, нескончаемый звон боевого железа…

Ещё более яростный звон мечей стоял на левом фланге, где на полном скаку с обеих сторон врезалось друг в друга втрое большее количество всадников.

И если мчавшееся неудержимым клином подразделение конницы, возглавляемое предводителем в золотом двурогом шлеме с пластиной забрала, с трудом продралось по узкому пространству между колоннами четвертой и пятой тысяч и сумело уйти в тыл монголов, то остальных – попросту сбили в единую массу. Пыль, поднятая тысячами копыт, не позволяла разобрать, кто одерживает верх в этой кровавой мясорубке.

Пользуясь тем, что конница неприятеля оказалась оторвана от пехотной халангкхи, нукеры девятой тысячи, по сигналу, полученному от посыльного, устремили своих коней на тысячный отряд щитоносцев, специально прикрывавших более слабый левый фланг. И практически смяли их…

Постепенно поле боя заволокла пыльная пелена, и стало сложно управлять разрознёнными отрядами. Хасанбек сделал знак своим телохранителям, развернул коня и поскакал назад, по направлению к ставке – оттуда виднее, куда склоняются весы удачи. Именно оттуда, с возвышенности, сумел он различить, как превосходящие силы монгольской конницы прижали к обрыву до сотни вражеских всадников и теснили, теснили своей массой, сбрасывая врагов вниз… Большая же часть конницы неприятеля сумела вырваться из кровавой сечи и теперь сумбурно отступала за левый край халангкхи.