Звездный удар, стр. 120
— В каком?
— Уничтожить врага. Мне кажется, эта основополагающая цель руководит всеми действиями этого человека. Это стало для него религией.
Она кивнула и, отвернувшись, посмотрела на звезды.
— Пожалуйста, постарайся сделать так, чтобы это не помешало вашей работе.
—Да, мэм, — сказал Мэрфи добродушно. Когда он уходил, Шейла все еще смотрела на звезды. На ее бледном лице застыла печаль.
ГЛАВА 32
Виктор вскрикнул и сел, моргая, в ярко освещенной комнате. В зеркальной стене отразилось его заспанное лицо с опухшими глазами. Его комната. Он на борту “Призрака”.
— Ты в порядке, Виктор. Ты в глубоком космосе. Бараки здесь нет.
Но то было не Бараки. Сон начался, как обычно, как всегда — с запаха бензина и выжженной земли, воды и горящих тел афганцев. Когда он потянулся за фуражкой, в его руке вспыхнула огненная змея. Он отбросил ее, и она скользнула в тоннель Бараки, чтобы ужалить души тех, кто прятался в ирригационной системе.
Вопли раздирали душу, проникая со слезами в самое его нутро. Оцепенев, он зажал уши руками, словно этим жестом мог прекратить вопли, и все равно знал, что этот кошмар проникнет в него.
Из пылающего отверстия выбиралась молодая женщина. Она бросилась к нему, ее чувственное тело сладострастно извивалось.
Когда он повернулся бежать, перед ним раскинулась его родная Тула: город был охвачен огнем, люди горели заживо. Во тьме прозвучал гневный голос его отца: “Это твоих рук дело!”
Потрясенный, он упал на колени и закричал. Слабый звук позади него заставил оглянуться, и он в ужасе увидел, как молодая женщина тянется к нему пальцами, охваченными пламенем.
Весь дрожа, он попытался отползти прочь: она стояла над ним. Остатки ее одеяния догорали, языки пламени, как пальцы любовника, ласкали ее кожу. Огонь уже добрался до лобковых волос, когда она замерла над его распростертым телом. Она дотронулась до него, и Виктор заорал, в панике уставившись на ее лицо, глядя, как ее черные горящие глаза превращаются в ослепительно голубые, как огонь меняет цвет ее волос.
— Шейла?
Его возбуждение улеглось, он проснулся в тихой комнате и никак не мог оправиться после кошмарного сна.
Во рту был отвратительный привкус. В висках билась боль. Шейла? Нет, не Шейла. Только не она. Я могу еще жить с этим сном, но если Шейла…
Он выругался, с трудом поднялся на ноги и пошел к душу, следуя обычному ритуалу выхода из сна. Потом он оделся и, как лунатик, пошел по коридору к двери комнаты Шейлы.
Он долго стоял, бессмысленно глядя на дверь, потом приложил ладонь к отпечатку руки.
— Шейла? Это Виктор. Ты не спишь?
Он позвал негромко, надеясь, что она спит, и боясь этого.
— Виктор? — прозвучал встревоженный голос. — С тобой все в порядке?
— Да, все нормально. Просто я проснулся. Ложись опять, увидимся утром.
— Нет, подожди.
Он стоял, по-прежнему дрожа. Дверь открылась, и Шейла впустила его, сонно моргая.
— Боже, ты выглядишь ужасно.
Он слабо улыбнулся, оставаясь стоять у входа, увидел беспорядок у нее на столе и разобранную постель, на которой он испытывал муки, обнимая ее той ночью.
— Не мог уснуть.
Она откинула голову и подошла ближе, всматриваясь в его лицо.
— Афганистан?
— Нет. Мы… все еще дикие, все еще не выбрались из своих лесов.
Ее смущенная улыбка и проницательный взгляд отрезвили его.
— Виктор, а ты не врешь? Да входи же ты.
Он вошел следом за ней, горя от смущения. Она указала ему на стул.
— Садись.Я возьму два виски.
— Мне не надо было приходить. — Виктор опустился на стул. Ему неловко было оставаться здесь и страшно не хотелось уходить. Его все еще преследовали видения из ночного кошмара — смутные, пугающие.
Она села напротив него и поставила перед ним стакан.
— Знаешь, мне кажется, пришло время рассказать о том, что тебя мучает.
— О чем?
— О них. Рассказать кое-кому, кто подозревает, что тебя посещают привидения.
— Привидения. — Одно это слово вызывало мурашки, бегущие по спине. Кому-то, кто подозревает? Кому? Он смотрел в стакан пустым взглядом: в виски находилось временное прибежище его мятущейся души.
— Если ты выговоришься, облечешь все в слова…
— Как у тебя дела? Каково тебе живется без ежечасного планирования? Ты хоть немножко отдохнула? Или еще больше волнуешься? — Он не смотрел на нее, боясь того, что сможет прочесть в ее глазах.
— Я впервые не могу предусмотреть следующий ход, — в ее голосе не слышалось никаких эмоций. — В операции с Толстяком у меня была информация, с которой можно работать. О, конечно, я, напряженная, напуганная до смерти, боялась сделать ошибку, неверно оценить ситуацию. Но сейчас? Не знаю, Виктор. Не знаю, чего ожидать, как строить планы в деле, в котором у меня совершенно нет опыта.
Он исподтишка взглянул на нее, заметив, как заструились се волосы, когда пальцы машинально стали перебирать их. У нее было встревоженное лицо.
— Всему свое время.
Она глубоко вздохнула.
— Может быть. Я чувствую, что иду по темному переулку с завязанными глазами. Пока я могу дотрагиваться до стен, я знаю, куда идти дальше. А повсюду затаилась опасность. Шныряют воры и разбойники, а я не могу их увидеть Где они? Над головой? Или за мусорным баком? Вернуться назад нельзя. Я могу только красться вперед и со страхом ждать, чем же все это закончится. Это место называлось Бараки…
Он прикусил язык, удерживая слова, рвущиеся из горла. Почему он не может рассказать ей? Темный переулок? Да, очень точно.
— Я могу чем-нибудь помочь?
Вернулась та же смущенная улыбка.
— Ты что, можешь видеть будущее?
Он покачал головой:
— Нет, но если бы я мог…
— Тебе надо приглядывать за Габания. Мэрфи говорит, что он все еще не справился со своими проблемами.
Виктор вздохнул. Нет, Мика никогда с ними не справится. Может быть, именно поэтому я дорожу его присутствием? Потому что он тоже был там и стал символом? Источником силы? Почему он никогда не просыпается с криками среди ночи? Дрожащими пальцами он потер глаза. Это так, Виктор? Неужели ты зависишь от силы Мики, черпаешь у него силы?
— Я поговорю с Микой, — пообещал он. Вспомнил: “Знаешь, женщины прячутся там, чтобы не быть изнасилованными”. — Паша, разве ты…
— Что? Ты что-то сказал? Кто этот Паша?
— Мой… брат. — Виктор допил виски и встал. Сердце его билось как сумасшедшее, кровь пульсировала в венах, словно могучий поршень подталкивал ее. — Я уже и так тебя задержал. Спасибо тебе, Шейла. Первым делом я повидаюсь с Габания и постараюсь убедиться в том, что он верно понимает свой долг.
Долг… долг… Черт бы тебя побрал, Паша, ты всегда распускал руки с женщинами.
— Виктор?
На полпути к двери он обернулся.
— Когда придет время…
Он вылетел пулей.
— Это похоже на небьющийся шар, — объяснял Клякса, катаясь по капитанскому мостику, одним глазом-стеблем глядя на Мэрфи и Барбару Дикс, другим — на индикаторы.
— Почему небьющийся? — спросила Барбара.
— Потому что мы делаем вот что: забираем часть времени и пространства из того измерения космоса, в котором живем, скручиваем ее, сцепляем и тащим за собой, выходя наружу.
— Это не шар, — поправил Мэрфи. — Что-то вроде надувного матраса из пены. Это время и пространство. То, что мы делаем, создает нулевую сингулярность в виде сжатия огромной массы пенистой губки, и мы как бы протыкаем ее булавкой. Потом закрепляем место прокола и ослабляем давление. Ура! Мы уже на другой стороне.
Клякса свистнул и чирикнул.
— Очень точно, только мы используем сингулярность, чтобы попадать в другие измерения, и потом уже сжимаем пенную губку.