Люди Волка, стр. 42
Цапля бросила взгляд на торчащую из воды мужскую плоть Волчьего Сновидца. В глазах ее вспыхнул недобрый огонек.
— Нет уж, для этого я старовата… Даже с таким красавчиком, как ты.
Он покраснел и нырнул глубже под воду, желая скрыть свой позор.
Она засмеялась и тоже нырнула; ему пришлось еще раз повернуться, чтобы спрятать от нее свое сокровище.
Наконец ее голова появилась над поверхностью воды. Моргая, она отерла с лица мелкие капли.
— Я все же мужчина! — объяснил он, скрывая замешательство под личиной гнева. — Тут уж никакие Сновидения не помогут.
— Да уж конечно, ты мужчина! — сухо кашлянула она. — Кажется, у всех вас Только одно на уме! — Помолчав, она добавила:
— Но уж прости старуху! Когда люди совокупляются, это — часть Танца.
Стоя по подбородок в воде, он руками создавал вокруг себя волны, стараясь таким образом скрыть от глаз Цапли свое тело. Постепенно страсть его охладилась; он почувствовал себя лучше.
— Я не о тебе думал.
Она села на камень, оставаясь по пояс в воде.
— А, о молодой женщине? — Она оглянулась на ивы еле видные отсюда сквозь струи гейзера. — Женщина эта ждет тебя?
— Нет… Кричащий Петухом взял ее в жены. — Он залился краской смущения. — Она поела волчьего мяса, приняла мой Сон… но ушла с ним. Жена не должна…
— Уходить с другим мужчиной, — закончила она. — Не должна, но могла бы…
— Это принесло бы ей бесчестье. Она бы никогда…
— Скорее она боялась Кричащего Петухом. Страхом он и держал ее. — Цапля выжала мокрые волосы. — Что это я вижу у тебя в глазах? Несчастная любовь?
— Не надо об этом, — оборвал он. Боль разлуки с Пляшущей Лисой снова обожгла его. Цапля кивнула:
— Я не хочу ранить тебя… Ее любовь — это твое бремя.
— Бремя? — удивился он. — Да это мое единственное утешение.
— Думаю, скоро ты будешь смотреть на это иначе.
— Разве сама ты никогда не любила? А твой Медвежий Охотник? — выпалил он и тут же пожалел о сказанном.
Она задумчиво поглядела на него и, немного помолчав, ответила:
— Да, любила. Все бы для него отдала. Хотела убить Обрубленную Ветвь, когда она увела его от меня.
— Почему же ты не вернулась? И… да ведь с твоей красотой ты бы могла найти себе любого… любой мужчина согласился бы поселиться здесь с тобой.
Она покачала головой и вздохнула:
— Нет, никаких мужчин. — Поглядев на небо, она безмолвно пошевелила губами, а потом произнесла:
— Волчий Сновидец, ты должен это знать. Сны — настоящие Сны — не оставляют места для любви. Когда мужчина и женщина вдвоем, они — часть друг друга. Радости и беды другого становятся твоими. Рождаются дети. Этого не миновать. Дети требуют заботы — и больше уже ни на что не остается сил. Чтобы превратить дитя из звереныша в человеческое существо, нужна тяжкая работа. Дети не могут ждать, они требуют тебя сию минуту. И уж тут не до Снов, коли ребенок хочет есть, или задает вопрос, или порезался острым камешком.
— Потому ты так и осталась здесь?
— Потому и осталась. Ни мужчин, ни забот. Здесь я наедине с моими мыслями и Снами. Я решила это, когда Медвежий Охотник сошелся с Обрубленной Ветвью. — Она грустно улыбнулась:
— Тогда мне было очень трудно, ведь я была молодая. Я не хотела больше видеть его… и ее.
— А теперь она здесь. Цапля встряхнула головой:
— Это все было давно. Долгая Тьма много раз сменилась с тех пор, как он умер. И я, и Обрубленная Ветвь — мы обе изменились. И еще — она привела ко мне другого человека. Который для меня поважней всех любовников, что были у меня и могли бы быть. Гадать-то можно сколько угодно, что бы случилось, если бы да кабы… Но на самом-то деле все это было предопределено. Может, ты позвал меня еще тогда, до своего рождения.
Он нахмурился и поднялся на камень рядом с ней.
— А ты уверена, что это я был в твоем Сне? Она вздохнула всей грудью:
— Ты сейчас важен для Народа, как никто. Может, мы все умрем, если ты не найдешь этот проход в Великом Леднике.
Беспокойство охватило его. Ерзая на щербатом камне, он спросил:
— А как же быть с Пляшущей Лисой? Она занимает все мои мысли. Я не могу сосредото….
— Тебе выбирать, Волчий Сновидец. — Ее карие глаза были непроницаемы. — Тебе дано многое. Дар твой могуч. Я вижу, как ты меняешься. Того человека, которого она помнит, больше нет. Когда вы встретитесь, она тебя не узнает. Поймет ли она, в чем дело? И захочешь ли ты сам вернуться к тому, что было до Снов?
— Скажи мне ты. Ты прошла через это.
— У меня нет для тебя готового ответа, но видеть Сон — это все равно что наесться священной травы. Один раз попробуешь — и уже не отвыкнешь. Это наполняет тебя, ведет тебя, правит тобой…
— Всегда? И не будет времени даже… Он нахмурился и погрузился в раздумья.
— Тяжелая цена за…
— Страшная цена!
Он сидел упершись в колено подбородком и не мигая глядел в ее полные печали глаза. Седые мокрые космы спадали ей на грудь. Она печально улыбалась.
— Стоит ли этого спасение Народа?
27
Побеги молодых берез и ив проглядывали сквозь горячий пар, поднимавшийся от ключей, и тянулись в ярко-синее небо. Желтовато-зеленые лишайники, облепившие прибрежные камни, блестели в золотых лучах солнца.
Волчий Сновидец отбросил со лба потные пряди волос. Лицо его тоже блестело от пота. Он с любопытством глядел на Обрубленную Ветвь, давившую плоским камнем высушенные тела земляных белок. Полученный таким образом порошок она смешивала с давленными ягодами и все это запихивала горстями в кишку карибу, то и дело подливая туда горячего жира. Она все заталкивала прутиком эту смесь в кишку, пока та не наполнилась.
А его одолевали тревожные раздумья. Они опять охотились, погружаясь в Сон и вызывая карибу. И в это мгновение ему показалось, что он слышит какой-то отзвук голоса Единого. Но вправду ли это было? Не почудилось ли ему? Он услышал сзади шаги ступающей по камням Цапли и, повернувшись, улыбнулся ей.
— Идем, — сказала она, приглашая его в свою пещеру. Она кинула ему новый плащ из отлично выделанной кожи; он успел поймать его на лету.
— Мухи улетают Мороз спугнул их. Сколько дней ты не ел?
— Три.
— Продолжай. Еще по меньшей мере один день. Вспоминай Танец. Погружайся в Сон.
Он накинул плащ и опустил глаза. Он боялся смотреть на нее.
— В этот раз я все время сам вызывал их, правда? Она задумчиво поглядела на него:
— Я ничего не делала. Ты позвал их. Они пришли. На зиму нам мяса хватит. И жира для холодов тоже.
— Мне показалось… — Он замялся. А вдруг это была ошибка и она засмеет его?
— Что?
— Было мгновение, когда мне показалось, что я слышу дыхание Единого.
— Как это звучало?
— Собственно… это никак не звучало. Она криво улыбнулась:
— Тогда, может быть, ты и впрямь слышал это. То, что мы называем «голосом», есть и у животных. Но разве там, в глубине, существует что-то подобное? — Глаза ее затуманились, и она отослала его прочь движением руки. — Иди и погрузись в Сон. Думай об этом. О том, что ты услышал.
С нелегким сердцем вышел он на свет и направился на запад, в сторону заледенелых горных вершин. Она всегда так делала, заставляя его самого разбираться в том, что было действительно важно… и не имело простого ответа. Действительно ли олени пришли на его зов? Слышал ли он на самом деле голос Единого, голос Единой Жизни? Или они просто случайно забрели в его ловушку? Где истина?
В этом году чумы выглядели невзрачно — они разрушились, износились, и с наступлением лета их едва подлатали. Пляшущая Лиса медленно ступала по тропе, за ней ковыляла старуха Кого-ток. Последнее время она заметно ослабела. Со дней голода, когда они покинули лагерь Бизоньей Спины, что-то в ее душе увяло. С огромным трудом ступала она по холмистой дороге, похожая на призрак в обрывках оленьих шкур.
Перед ними раскинулся лагерь — на краю болотистой равнины, среди мелких озер, там и сям мелькавших к северу до самого горизонта, окутанного зеленоватой дымкой. Этим летом здесь было не продохнуть от комаров и москитов. На востоке бурным потоком текла Большая Река, затопляя свои берега и поглощая близлежащие озерца. К югу от лагеря начинались холмы, у горизонта сливавшиеся с предгорьями большого западного хребта.