Мечта Дракона, стр. 43
Глаза королевы широко распахнулись.
Да как же ты можешь такое говорить? Зная, кем я прихожусь Мэлгону, зная, как он возненавидел бы меня, если бы выяснил, кто моя мать?!
– Именно потому ты и должна поступать так, как я тебе говорю! – Гвеназет сама подивилась суровости своего голоса, но ей любым способом надо было убедить Рианнон не раскрывать ужасную тайну ее умирающего отца. – Это убьет Мэлгона. Ведь ты же не хочешь этого.
Служанка заметила, что госпожа колеблется. В глазах ее то вспыхивал огонек надежды, то угасал, задуваемый отчаянием и горечью, прочно занявшими свое место в этом тревожном взгляде.
– Но если будет ребенок... – Рианнон замотала головой, и на лице ее застыла маска страдания. – Я не могу обречь дитя... быть нелюбимым, нежеланным... – Голос ее иссяк, словно внезапно высохший родник.
Гвеназет слегка встряхнула ее.
– Ну-ну, ничего не случится. Ты будешь любить своего ребенка, и Мэлгон – тоже. А остальное – не его ума дело.
Королева покачала головой:
– Но правда о моем происхождении... Ведь все тайны рано или поздно выплывают наружу.
– Да нет же, нет. Ведь больше никто ничего не знает. Так что все зависит от нас. Если мы так решим, то унесем секрет С собой в могилу.
Несчастная с сомнением поглядела на свою поверенную. Гвеназет облизала пересохшие губы.
– Ну подумай же, Рианнон. Ведь если бы ты вовсе не поехала в Манау-Готодин или Фердик умер одним-двумя днями раньше, ты бы и сама никогда не узнала никакой такой правды. Все, что тебе придется сделать, так это прикинуться, будто твой отец ничего важного не сказал.
– Да, но вот еще что... – печально проговорила королева. – Фердик мне не отец.
– Что?!
– Он сказал, что мой отец – ирландский раб, юноша, которого Эсилт ради потехи взяла к себе в постель. – И вновь гримаса скорби исказила «е черты.
Гвеназет мысленно прокляла покойного короля бригантов. И о чем думал этот мужлан? Неужто хотел окончательно уничтожить бедную Рианнон? Если так, то ему это вполне удалось.
– Я понимаю, как тебе тяжко, Рианнон, но ты должна серьезно подумать. Если тебе дорог Мэлгон, прикинь, какую боль причинит ему твоя правда. Сможешь ты тогда смотреть, как он страдает? Не лучше ль сберечь тайну и оградить его от тех мучений, которые ты сама только что пережила?
Перепуганное личико королевы внезапно одухотворилось приливом нежности.
– Я так люблю его, что не в состоянии видеть его страдания!
Гвеназет облегченно вздохнула. Значит, все-таки удастся убедить эту чистосердечную глупышку молчать.
– Вот и подумай, – снова заговорила она, – Мэлгон уже потерял одну жену и чересчур долго убивался по ней. А если он потеряет теперь тебя – как бы это ни произошло, – то я вообще опасаюсь за его рассудок. Это ведь не пустые слова, ты на самом деле могла бы его убить. Если ты любишь Мэлгона, то надо выбросить из головы все, что сказал Фердик, и жить так, будто никогда и не было этой поездки в Манау-Готодин.
Рианнон молчала. Домоправительница уже направилась к двери, как вдруг королева окликнула ее:
– Скажи мне правду, Гвеназет. Мой муж приходится мне дядей. Разве не грех нам спать вместе?
– Может, я и сумасшедшая старуха, – отозвалась Гвеназет, – только теперь я думаю: уж не родство ли вашей крови сделало тебя такой подходящей женой для Мэлгона? Ты явилась и принесла королю мир и счастье. Как такое может быть греховным?
Рианнон удивленно поглядела вслед уходившей Гвеназет. Осмелится ли она поверить словам своей наставницы? Победит ли ее любовь к Мэлгону проклятое предательство и ненависть короля к Эсилт? Хотелось бы верить. Ведь в этом было единственное спасение от отчаяния. Однако... Она вздрогнула при этой мысли. Если муж когда-нибудь откроет правду, он наверняка убьет ее. И как она сможет лежать под ним и принимать его в себя, зная, что он презирает самую кровь, текущую в ее жилах? Ну а ребенок... Нет, Гвеназет была не права. Она ни за что не рискнет родить Мэлгону ребенка; она не может обречь еще одно живое существо на боль и страдания, которые познала сама.
Гвеназет вошла к себе в комнату и едва не рухнула на постель от телесной и душевной усталости. Она вдруг усомнилась, что поступила правильно. Первым порывом ее было защитить Мэлгона. Ведь Гвинедду требовался рассудительный правитель, не обеспокоенный своим будущим, так что следовало подчинить этой цели все. Необходимо было оберегать его семейную жизнь, и потому любой обман извинителен во имя этой великой цели.
«Но как же быть с Рианнон?» – шептал назойливый голос. – Ведь ты вмешиваешься в ее жизнь». Гвеназет вздохнула. Она тревожилась за эту женщину, видит Бог, это действительно так. Рианнон покорила сердце домоправительницы своей добротой и мягкостью. Насколько могла судить Гвеназет, в дочери Эсилт не осталось и следа от злобы ее матери. Новая королева стала прекрасной женой для Мэлгона, и в конце концов только это имело значение. И кроме того, что хорошо для короля, то хорошо и для его королевы. Если бы Мэлгон узнал правду, он убил бы Рианнон, Гвеназет в том не сомневалась. Так что, скрывая истину, легче всего уберечь всех втянутых в эту историю от неприятностей.
«Но выдержит ли она сама?» – вздрогнув, подумала Гвеназет. Может ли вообще человек хранить такую страшную тайну? Что, если королева попросту проболтается, или же заговорит во сне, или, просто не подумав, произнесет ненавистное имя? Нет, не стоит и думать об этом. Как она сама сказала Рианнон, надо выбросить все из головы. Нельзя говорить об этом ни единой живой душе, даже Элвину. Как бы ни доверяла Гвеназет своему мужу, он все-таки был слишком открыт и честен, чтобы обременять его душу столь опасными тайнами.
Глубоко вздохнув, домоправительница улеглась спать. Она повела усталыми плечами, ощущая, как давит на них тяжкий вес забот и дневных трудов. Губы ее скривились от тупой боли в натруженных мышцах. Все же ее не подвела интуиция. Наконец она точно знает секрет страхов Рианнон, оказывается, она верно обо всем догадывалась, хотя, по правде говоря, вовсе не желала бы ничего знать.
Глава 17
Из крепостного двора в окошко мастерской ворвался сердитый голос Мэлгона; рука Рианнон дрогнула, и на вышивке остались два маленьких пятнышка крови, вытекшей из уколотого пальца. Она окинула взглядом склонившихся над работой мастериц. Они наверняка догадываются, что между королем и королевой пробежала черная кошка и что с тех пор госпожа весьма обеспокоена скверным настроением своего супруга. Однако ни сидевшая у ткацкого станка Голадус, ни занятые чесанием шерсти в дальнем углу Мелангелл и Саван даже не подняли головы. Было очевидно, что они нисколько не винили Рианнон за эту размолвку, и даже напротив, молчаливо приняли ее сторону, проявляя женскую солидарность.
Королева, вновь обратившись к своему рукоделию, старалась больше не прислушиваться к доносившемуся из окошка шуму. Однако каждый новый крик Мэлгона заставлял ее вздрагивать. Она чувствовала себя виновницей его раздражения и злобы. Минула неделя, и за это время отношения между супругами переродились в напряженную взаимоотчужденность. Уже много раз Рианнон собиралась отправиться к Мэлгону и рассказать ему правду о себе. И столько же раз, передумав, решала, что ладо жить так, будто ровным счетом ничего не произошло, и вновь призвать мужа на супружеское ложе. Но она так и не сумела осуществить ни одно из своих намерений, поэтому вовсе ничего не предпринимала. Еженощно она спала – вернее, пыталась спать – в королевской опочивальне, тогда как сам король располагался у себя, в зале для совещаний.
Отношения супругов зашли в тупик, и Рианнон сомневалась, что из него вообще есть выход. Дело в том, что Мэлгон не вернулся бы в семейное лоно, не попроси его об этом жена, а она просто не могла заново строить основанные на лжи отношения.
Во дворе снова громко загомонили. Рианнон замерла, услыхав, что с низким баритоном Мэлгона спорит звонкий мальчишеский голосок Рина. Сэван глянула в сторону двери, потом посмотрела на королеву. Рианнон почувствовала, как к ее щекам прихлынула кровь. От нее явно ждали вмешательства в спор между отцом и сыном. Осмелится ли она на это? Такой поступок мог лишь углубить обозначившуюся в последние дни пропасть между нею и мужем.