Бедняга Смоллбон, стр. 19

– Финансовая сторона на первый взгляд в порядке, – докладывал вечером Хофман. – В соответствии с договором вся чистая прибыль фирмы-в том числе и всех фирм-филиалов – делится на десять равных частей. Их них четыре доставались Абелю Хорниману, три – Бёрли и три – Крейну. Доля Абеля Хорнимана ныне переходит к его сыну, который, насколько я знаю, единственный исполнитель последней воли и единственный наследник.

– А остальные компаньоны – Расмуссен, и Окшотт, и прочие?

– Они на жаловании.

– Ага. И сколько же составила чистая прибыль за прошедший год?

– После уплаты всех налогов, – Хофман заглянул в свои заметки, – почти десять тысяч фунтов.

– Это совсем немного, вам не кажется? – заметил Хейзелридж. – Значит, Абель получил – подождите – меньше четырех тысяч. И притом должен был содержать свой огромный дом в Кенсингтоне – а я слышал, что у него ещё и дом в деревне.

– Поместье в Кенте, – поправил Хофман. – Можно сказать, небольшая ферма, две-три сотни акров.

– М-да. Я полагал, что он зарабатывает куда больше. Как все это выглядит по сравнению с доходами десятилетней давности?

– Медленный, но заметный спад. В 1938 чистая прибыль была около пятнадцати тысяч.

– Но, я полагаю, он был платежеспособен?

– На такой вопрос я сразу не отвечу, – осторожно сказал Хофман. – Мог иметь долги, о которых мы ничего не знаем. Но я полагаю, что скорее всего был.

– Есть какие-то реальные сомнения по этой части?

– Дом в Кенсингтоне и поместье в Кенте все в долгах. Несомненно, при нынешних ценах на дома и земельные участки ипотеку он выплачивать мог. Но только-только.

– А другое имущество?

– Только текущий счет в банке. Как я говорил, на этом этапе трудно пока сказать точно. На сегодня в банке около четырех тысяч фунтов.

– Гм. – Все это явно не соответствовало представлениям Хейзелриджа о старшем партнере известной адвокатской конторы. – Вам это не кажется странным? Точно знаете, что нет каких-нибудь ценных бумаг, каких-то инвестиций?

– Не нашел ни следа, – подтвердил Хофман. – Большинство позиций его банковского счета пояснений не требует. Доход из прибыли фирмы, регулярные расходы по хозяйству, расчеты с поставщиками, клубные взносы и так далее. Все учтено весьма методически. И ещё ежеквартальные выплаты в сорок восемь фунтов, два шиллинга и шесть пенсов, которые я не могу объяснить. Видимо, страховой взнос.

Хофман был здесь не для того, чтобы высказывать комментарии или догадки. Его интересовали только факты. А цифры и есть факты. Их можно собрать и привести в должный порядок; их можно складывать и вычитать. И когда-нибудь потом кто-то скажет, каков конечный результат. Но не мистер Хофман.

– Я скажу вам прямо, – начал Хейзелридж, – что хочу знать, не растрачивал ли Абель Хорниман деньги своих клиентов. Вы же знаете, нам сразу пришло в голову, что он мог растратить деньги из вполне конкретного источника – из наследства Ишабода Стокса. Если окажется, что там все в порядке, я хочу знать, как обстоит дело с остальными фондами, которыми он управлял, и с наследствами, опекуном которых он был. Со всем, откуда мог черпать чужие деньги.

– Нынешняя система учета в юридических фирмах, – заметил Хофман, была разработана для того, чтобы воспрепятствовать такого рода мошенничествам, и уж если не помешать, то легко раскрыть. Уверяю вас, если где-то что-то не в порядке, очень скоро мы это узнаем.

– Не сомневаюсь, – кивнул Хейзелридж. – Но не забывайте, что мистер Абель Хорниман был знаменитым юристом. И что он был человеком методичным и пунктуальным.

Хофман ничего не ответил. Сам он тоже был человеком методичным и пунктуальным, но не считал нужным напоминать об этом.

Когда Хофман уже собрался уходить, комиссару в голову пришла вдруг новая мысль:

– Вы говорите, поместье Абеля в Кенте? Именуется оно случайно не Стэнтон или Стэнкомб?

– Насколько я помню, – сказал Хофман, – именуется оно Крокэм Корт. Но я уточню.

– Нет, не нужно, – махнул рукой Хейзелридж, – это просто так пришло в голову.

– Я не мог не заметить, – сказал Эрик Даксфорд Боуну, – что инспектор испытывает к вам особое доверие. Вы наверняка были знакомы раньше.

– Он приятель одного моего приятеля, – съосторожничал Боун.

– Понимаю, – усмехнулся Эрик и вполне серьезно добавил: – Но все равно приятно иметь друзей во власти.

Боуна его намек даже не рассердил. Гораздо больше занимало его, с чего бы тот вообще завел этот разговор. Но Эрик не заставил его долго гадать.

– Будь я на месте инспектора, – заявил он, – я обратил бы особое внимание на одного человека – на Джона Коу. – И, наклонившись поближе к Боуну, добавил: – Полагаю, вам известно, что его исключили из колледжа за непорядочное поведение.

– Думаю, он сам мне это говорил, – заметил Боун. – Но я не принимал бы это так всерьез. Будь это даже правдой, не думаю, что это достаточный довод для подозрения в убийстве.

– Чужая душа – потемки, – начал Эрик.

– Ладно, я передам инспектору.

– Я так и думал, что вас это заинтересует.

VII

– Домой не собираетесь? – спросил Джон Коу.

– Пожалуй, пора, – согласился Боун. – Ну и неделька, а?

– Все какое-то развлечение, – сказал Джон. – Послушайте, вы вроде бы нашли общий язык с этим полицейским?

– Ну… да. Это приятель одного моего приятеля.

– Понятно, – протянул Джон. – В общем, можете ему от меня кое-что передать. Если он собирается поймать убийцу, пусть обратит внимание на Эрика.

– На Эрика Даксфорда?

– Вот именно. Наш проныра Эрик – скользкий тип, который сменил больше колледжей, чем в состоянии сосчитать.

– А почему вы так считаете – я не о школах, а об убийстве?

– Тут вот в чем дело, – начал Джон. – Признаюсь, что как версия это слабовато, но верьте мне, Эрик – тип скользкий, как угорь. Когда мы с ним сидели ещё вместе, он поминутно куда-то исчезал. И каждый раз мне говорил: «Если меня кто-то спросит, я ушел в Союз юристов», или «Скажите, я пошел в Сити просмотреть некоторые договоры». Всегда у него была наготове отговорка. Нет, ничего особенного в этом нет, мне тоже случалось попросить прикрытия на случай, если нужно пораньше смыться домой или заскочить в кафе и так далее. Но Эрик это делал непрерывно. Мне уже дурно делалось, столько приходилось врать. И вот еще – мне кажется, периодически он рылся во вспомогательном архиве.

– Все же, – заметил Боун, – от этого довольно далеко до убийства.

– Чужая душа – потемки.

– Ладно, я передам инспектору Хейзелриджу.

– Вот именно, – сказал Джон. – В конце концов, если он и не замешан в убийстве, может попасться на подлоге. Если нам по пути, я вас подвезу.

Когда они надевали плащи, Джон спохватился:

– Минутку, я только заскочу к миссис Портер, чтобы сказать, что завтра мы дежурим вместе.

– Как это? – удивился Боун. – Ведь завтра суббота.

– Ну конечно, вы пришли к нам в понедельник, так что не в курсе. Кто-нибудь из нас по субботам с утра всегда на службе. На случай, если кто-то позвонит или вдруг придет важное письмо.

Все значение этого факта дошло до Боуна не сразу.

– И кто же так дежурит? – спросил он.

– Всегда по двое. Полагаю, следующая очередь будет ваша – вы же новенький.

– Значит, – медленно произнес Генри, – в субботу с утра во всей конторе только двое – один сотрудник и одна секретарша?

– Так принято, – пожал плечами Джон. – Что вас так волнует? Если вы предвкушаете долгий субботний день в обществе Анны Милдмэй, советую оставить эти мысли. Она крутая девица.

– Нет, так-то я не думал. Скажите, кто в субботу отпирает помещения?

– Сержант Коккерил. Приходит в девять. А когда все уйдут, он же все запирает. Обычно около половины первого, после прибытия утренней почты.