Приют, стр. 90
96
Сегодня Дина разбила все зеркала в доме. Собственное отражение вызывало у нее панический ужас, она была больше не в силах выносить свое медленное, но неуклонное угасание. Ее словно стирали ластиком, штрих за штрихом, и только слепой мог не заметить происшедших изменений. А изменения происходили ужасающе быстро. Из обворожительной блондинки она стала зрелой женщиной, и эта женщина постепенно полнела, грубела. Очень скоро зрелая женщина превратилась в пожилую женщину. Нет, она была так же полна энергии и недюжинной силы, но эти расползающиеся морщины и обвисающая темная кожа были просто отвратительны!
Бедра обвисли целлюлитными складками, лоб безжалостно прорезали глубокие морщины, зубы сначала пожелтели, затем почернели. Ее груди, ее восхитительные груди, похожие на два упругих мячика, превратились в дряблые уши спаниеля, ногти скрючились и заслоились, как когти у дряхлой птицы. Уже через неделю ее волосы стали абсолютно белыми, половина зубов выпала, рот втянулся, глаза впали так глубоко, что исчезли вовсе. Она не сдавалась и упрямо продолжала искать. Но все было безрезультатно. Никогда в лесу не было так пусто. Даже все животные прятались по норам, едва завидев ковыляющую старуху.
В один из ясных и светлых дней она надела свое лучшее платье, взяла музыкальный проигрыватель, выбрала самую лучшую пластинку и… самый острый нож. И спустилась к любимому. Потому что из всего, что ей нужно, остался только он.
Ярик молча следил, как она самозабвенно танцует.
«Милый, – прохрипела она. – Мы ведь одно целое. Да?»
Ярик вопрошающе смотрел на нелепо танцующую фигуру. Два раза она запуталась в своем бесформенном одеянии и, не удержавшись, упала. Ярик засмеялся. Она чувствовала, как по ее сморщенному лицу текут старческие слезы. Она не хочет этого делать, но у нее не остается выбора… Еще пара дней, и она превратится в мумию, а еще через день рассыплется в прах.
В этот день у нее не хватило сил сделать ЭТО. Она отложила нож в сторону. Бросила взгляд на клетку и забрала все дневники любимого.
Ярик проводил безразличным взглядом ее сгорбленную фигуру. Она куталась в платок, чтобы он не смог увидеть ее лица. Она сделает это завтра. Но только после любви. Последней ночи любви.
97
Ярик чувствовал, что умирает. Времени почти не оставалось, и он это знал. Он снял с себя смердящие лохмотья, которые совсем недавно были костюмом. Равнодушно оглядел свое покрытое незаживающими язвами тело. Интересно, что можно приготовить из него? Жаркое? Вряд ли, он слишком худ… Может быть, из него получится вобла? Ярику показалось это смешным, и он рассмеялся бы, если бы у него на это были силы.
«Сегодня, – прошептал внезапно Митрич. – Ярик, сегодня».
Клац-клац. – «Такие дела, брат».
Ярик встрепенулся. На лице появилась широкая улыбка. Сегодня? Какое счастье! И какое оно приятное, это сладкое слово «СЕГОДНЯ»… Он готов повторять его миллион раз…
«У меня получится?» – с ноткой сомнения спросил он.
«Да», – прошелестело в темноте. Он начал готовиться.
Утром он снова видел Крейсера. Паук прополз в клетку и уселся подле Митрича. Затем подполз к Ярику и коснулся его лапкой, будто прощаясь. После этого он стремительно побежал прочь, и Ярик понял, что видит Крейсера в последний раз.
98
Она пришла в конце второго дня. Точнее, не пришла, а приковыляла, притащилась, ужасная карикатура, замотанная в тряпки, как в кокон. Ярик обратил внимание, что она стала вдвое ниже ростом и ходила, согнувшись почти пополам. Она снова начала возиться с проигрывателем, что-то шамкая, но для Ярика уже давно все звуки соединились в один – оглушительный колокольный звон, разрывающий в клочья барабанные перепонки.
Она поставила перед ним кружку с морсом и ткнула в нее трясущимся пальцем. Грязная перчатка порвалась, и сквозь дыру торчал черный коготь. Потом заиграла нежная музыка. Спустя некоторое время Ярик узнал мелодию – точно такая же играла во время их последнего ужина там, в доме…
Музыка играла, Ярик лежал в клетке, а скрюченное гротескное существо в нарядном платье бесшумно кружилось по подвалу.
«Пе-е-е-ей…» – прошелестела она, танцуя.
«Пей», – проговорил Митрич.
«Пей», – откуда-то пропела Рута.
«Как? – изумился Ярик. – Если я выпью, то снова вырублюсь…»
«Болван, сделай вид, что ты пьешь… Потом выльешь в тряпки…» – посоветовал Митрич. Ярик так и сделал.
Она ничего не заметила, продолжая делать неуклюжие па. Ярик прислонился к стенке, притворившись, что засыпает. Рядом валялась его изодранная рубашка, под которой лежала заточка.
Музыка играла. Она танцевала, издавая какие-то хлюпающие звуки, изредка бросая взгляды на лежащего юношу и все ближе подбираясь к клетке. Наконец она остановилась. Из-под складок вынырнула рука, сжимавшая нож. Это был самый острый нож в ее хозяйстве… Обычно она им рубила мясо… Подумав, она отложила его в сторону и подошла к клетке. Пока не время. Это будет после, а сначала…
Ярик почувствовал, как на него навалилось что-то тяжелое. Это что-то бубнило, жадно водя руками по его донельзя исхудавшему телу. Он лежал с закрытыми глазами, выжидая момент. Лицо обдавало какой-то гнилью, и этот жуткий запах вперемешку с духами создавал совершенно невообразимую вонь. Ему стоило приложить немало усилий, чтобы продолжать притворяться спящим. Итак, она внутри. И она, оседлав его, начала раздеваться… Разматывать свои бесчисленные платья и юбки.
Рука нащупала заточку.
«Когда?» – в который раз он спросил Митрича, но тот не отвечал. Наверное, сейчас. Туша, сидевшая на нем сверху, стала елозить по его члену.
Ярик открыл глаза.
– Ты любишь меня, Дина? – скрипучим голосом спросил он и завопил не своим голосом. Завопил от ужаса, когда увидел, что за кошмарное существо взгромоздилось на него и пыталось расшевелить его пенис…
– У…ю… е-я, – прокаркала она.
Остатком разума, который все еще ютился в измученной голове, Ярик понял, что это исчадие ада в очередной раз признается ему в любви. Что ж, это будет ее последним признанием… Пульсирующая кровь, казалось, заполнила мозг, вытесняя все осознанные мысли. Сначала ему даже показалось, что на нем восседает сама Бабуля. Не хватало только чепчика. И лишь спустя мгновение он понял, что это была Дина.
Она была полностью обнажена, и, о Боже, какое же это было отвратительное зрелище! Волос на голове почти не осталось – лишь несколько жидких седых прядей слабо колыхались на голом черепе. Серая кожа на ее лице была похожа на потрескавшуюся от жары землю, которая уже несколько месяцев не видела влаги. Носа не было – он провалился внутрь, глаза превратились в красные точки. Но самое ужасное, что она снова накрасилась. Блестели жирно обведенные помадой губы, бровей не было, и она просто нарисовала их, на засохших, вдавленных щеках комками собрался тональный крем. Кряхтя и мыча что-то неразборчивое, Дина попыталась его обнять.
Ярик закричал, но вместо крика из горла вырвались слабые шипящие звуки. И после этого его рука вонзила ей в бок заточку. Рев заполнил все пространство вокруг. Ярик в исступлении кромсал тело восседавшего на нем монстра, захлебываясь слезами и черной кровью, которая зловонными потоками лилась из ее тела… Наконец рука его устала, и он скинул с себя визжащее существо.
«Молодец, – похвалил его Митрич. – Ты все сделал правильно, брат…»
«Да? Ты так считаешь?» – Всхлипывая, Ярик пополз к двери и толкнул ее. Та не поддалась, и некоторое время он смотрел на нее с наивным недоумением, готовый разреветься. Как? Он толкнул еще раз, затем затряс решетку. В глаза бросился гремевший на петлях замок. Чертов замок, этот проклятый черный кусок железа, который Ярик ненавидел больше всего на свете, он висел на двери!
Ключ. Ключ!