Приют, стр. 30
20
Перед глазами все плыло, очертания предметов были нечеткие и размытые, будто он находился под водой. Виски сдавливало, как в огромных тисках, сердце колотилось, как поршень в перегревшемся двигателе. Горло пересохло, дыхательные пути сузились до игольных ушек, изо рта вырывался сиплый свист. Ужин лез обратно, хотя измученное сознание с готовностью подсказало ему, что дело-то вовсе и не в ужине, благо холодное мясо с хлебом – не самый худший вариант в теперешних условиях. «Просто у тебя началась ломка», – зловеще шептал незнакомый голос, даже это был не голос, а какой-то звериный хрип.
Митричу, или Дмитрию Шевцову, было очень плохо. Открыв глаза, он некоторое время лежал молча, уставившись немигающим взором в черноту за окном. Он вспомнил, что какая-то женщина сделала ему укол, и на мгновение ему стало немного лучше, даже почти хорошо, чего там лукавить. Потом его телом овладела странная необычайная слабость и…
(ты уснул…)
Да, он уснул. Точнее, провалился в беспамятство. А сейчас Митрич чувствовал, как его тело начинает скручивать, как скручивают, выжимая, мокрую простыню. Конечности стало покалывать миллиардами крошечных невидимых иголок, острых, как жала пчел. Но он понимал и даже знал, что это не боль. Это не боль. В сравнении с настоящей болью (как же его пугает это слово!..) это просто ласковое поглаживание девичьими ручками.
Боль… Какое жуткое слово. От него веяло холодом и призрачным ужасом. Митрич знал, и знание это пугало его еще больше, оно повергало его в пучину отчаяния и безысходности. Настоящая боль еще не пришла. Она рядом, совсем рядом. Как уродливая рептилия, спрятавшаяся после сытного обеда в каком-то сыром ущелье, она проснулась и снова хочет есть. И очень скоро эта тварь ворвется в его искалеченное тело, вгрызаясь в плоть и мозг кривыми когтями, вырывая мясо и сухожилия, вонзаясь в мозг зубами…
Он всхлипнул. Что-то стало с его памятью. Сегодня у него с Яриком был неудачный день, это он знал точно, но, что конкретно произошло с ними, он был не в состоянии вспомнить. Какие-то женщины, машины, закусочная…
Тело скрутило с новой силой, и Митрич вскрикнул. Она скоро будет здесь.
«Боже, помоги мне!» – срывающимся голосом прошептал юноша. Мозг обволакивало туманом, перед глазами мелькали обрывки воспоминаний из его жизни. Тетя Варя, Митрич с его дурацкой музыкальной группой, его паук Крейсер… где он?
Митрич покрылся ледяным потом, руки и ноги мелко дрожали, как в ознобе, изо рта вытекла струйка слюны.
«Пожа… по… пожалуйста, не мучай… – захрипел он. – Только один… последний раз, и я… все будет по-другому. Черт!..» – Он тихо застонал, перевернувшись на живот. Бок пронзила острая боль. У него начались судороги. Захлебываясь вязкой слюной, Митрич колотил руками и ногами, мыча и плача одновременно. Он до крови прикусил губы, и откуда-то из глубины мозга неожиданно, как дохлая рыба на поверхность водоема, всплыла мысль: «Ты забыл об одной вещи, Митрич. Вспомни, и получишь при-и-из…»
Ему удалось усесться на сиденье (он что, в машине?), и он невидяще уставился вперед. Слезящиеся глаза выхватили из темноты немаловажную деталь: он был не один. Впереди, на переднем сиденье автомобиля кто-то сидел.
Сквозь мечущиеся перед глазами искры и пелену боли он разглядел, что перед ним девушка.
«О какой вещи я забыл? О КАКОЙ, МАТЬ ТВОЮ?» – икающим голосом возопил он. «О какой? О какойокакойокакойокакойо…» – Его жалобное блеяние прервал твердый голос сидящего впереди человека:
– Заткнись, идиот.
Он закрыл рот и вытер трясущейся рукой обслюнявленный рот.
«Карманы. Карманы твоих брюк».
Митрич тупо смотрел на сидящую впереди девушку. Почему он решил, что перед ним девушка? Голос был бесполый, но что-то убеждало его в том, что это девушка, более того, это была очень красивая девушка, Митрич был уверен в этом.
Бормоча какую-то чушь, он торопливо вывернул карманы, и в одном из них обнаружил свернутый шарик из фольги. Измазанные грязью и кровью пальцы молодого человека нервно щупали его, словно проверяя, не сон ли это и не исчезнет ли он в следующее мгновение. Но нет, он оставался на месте, такой восхитительно теплый, согретый телом Митрича, такой кругленький и аппетитный, как сосок девственницы. Правда, сейчас Митрич не променял бы этот чудесный шарик на миллион сосков как девственниц, так и самых опустившихся шлюх.
«Посмотри еще!» – настойчиво проговорил сладостный голос, и Митрич беспрекословно подчинился. Покопавшись еще, он – о чудо! – извлек еще один такой же шарик-близнец. Этого будет вполне достаточно…
Развернув один шарик, он торопливо припал ноздрей к оказавшейся внутри восхитительно белой снежной горке, сияющей таинственным голубоватым светом. Одна ноздря была забита засохшей кровью, но это не было серьезной помехой. Ему казалось, что в этой кромешной темноте он различает каждый малюсенький кристаллик, сверкающий, как миниатюрная луна. Руки юноши уже не тряслись – они просто не имели на это права, по крайней мере, сейчас.
Наступила блаженная тишина. После первого вдоха сознание юноши немного прояснилось. Плавно исчезала колющая боль в боку, пропала дрожь в ногах и всем теле. В полной боевой готовности к нему вернулась память. Митрич как в кино видел происходящие с ним события прошедшего дня вплоть до того момента, когда Ярик ушел в лес за дровами, беспечно оставив свою куртку, в которой, притаившись, лежали два восхитительных шарика, уютно прижавшиеся друг к другу, как парочка влюбленных. Этим моментом и воспользовался Митрич, и шарики вскоре вновь перекочевали в его карманы. Рута же в это время была занята разгрузкой провианта и ничего не заметила.
Слегка посветлело, и он смог довольно отчетливо разглядеть сидевшую впереди него девушку. Но, к разочарованию Митрича, она перестала казаться ему самой что ни на есть распрекраснейшей нимфой, ради которой он был готов броситься вниз со скалы. Теперь это была просто грязная сука, которая ударила его в нос, а потом хотела поджечь его с братом.
Митрич втянул еще одну дозу. Ангельская пыль исчезла, будто ее всосало жадное чрево пылесоса. Тело юноши стало практически невесомым, он ощущал себя легким перышком молодой голубки, которое ласково несет летний ветер, несет прямо к солнцу. Все вдруг вспыхнуло приятным мягким светом, который просвечивал и делал прозрачным все окружающие Митрича предметы, в том числе и его тело, превратив его в чистейший хрусталь.
– «О-ооост… ооооост!..» – проскрежетало существо, сидящее впереди.
Митрич поднял глаза и чуть не завопил от ужаса – буквально в двух дюймах от его лица трепетала морда чудовищного оборотня. Поросший жесткой щетиной нос сморщился, пасть открылась, обнажая длинные клыки, некоторые из них обломаны, изо рта хлопьями падала зловонная желтая пена. Крохотные свинячьи глазки жадно вглядывались в побелевшее лицо Митрича, словно пытаясь высосать из него весь мозг.
Он закричал, но на самом деле рот его почему-то не открывался, наоборот, он так крепко стиснул зубы, что прокусил себе щеку. Рука его машинально нырнула в карман. Нет, на этот раз он искал не божественный шарик. Ему нужно кое-что другое.
«Иди ко мне?» – неожиданно женским голосом произнес оборотень и облизался.
Рука молодого человека нащупала твердый продолговатый предмет в кармане. Он вынул его и раскрыл.
«ИДИ КО МНЕ И ПОЗВОЛЬ ОБНЯТЬ ТЕБЯ!!!» – снова взревел монстр и потянулся когтистыми лапами к юноше.
Страха не было, он куда-то исчез. Митрич сплюнул скопившуюся во рту кровь. Он чувствовал себя как никогда лучше и был готов к нападению.