Распознавание образов, стр. 49

Кейс закрывает глаза и видит свою берлогу с голубыми полами, чистую квартирку на Сто одиннадцатой улице, за фиксированные 1200 долларов в месяц, безраздельно перешедшую к ней, когда сосед, с которым она снимала вскладчину, переехал в Сан-Франциско. Ее дом. Кто туда приходил? Уж точно не комендант. Разве что его подкупили.

Как же она все это ненавидит! Насколько эти знаки кажутся мелкими, едва различимыми – и в то же время насколько они серьезны! Как невидимый груз, лежащий на жизни; словно пытаешься уснуть под серебристым Дэмиеновым покрывалом, похожим на рукавицу для духовки...

И вдруг она чувствует, что смертельно устала. Время на часовом поясе «Кейс Поллард» разом перепрыгнуло на несколько часов вперед. Тело буквально дрожит от усталости, хотя это еще не значит, что удастся заснуть. Выключить «Айбук», отсоединить мобильник, проверить замки. Поискать мелатонин в ванной. Увы, он уехал в Россию. Как и следовало ожидать.

Кейс чувствует, что готова расплакаться – просто так, без причины. Странность назойливо лезет в ее мир, а она даже не знает почему.

Погасив свет, она раздевается и ложится в кровать, радуясь, что избавилась от серебристой печной рукавицы...

И практически мгновенно оказывается на Западном Бродвее, посреди пустой заснеженной улицы; вокруг тишина, глухая ночь, выхолощенный час, когда не спится одиноким людям. Кейс тоже одна: ни машин, ни прохожих, и окна в домах темные, и даже фонари не горят, но видно все равно хорошо, потому что в снегу отражается мерцание неба. На белой девственной поверхности нет ни одной помарки и даже ее собственных следов. Справа нависает темный фасад гостиницы «Сохо Гранд». Слева – бистро, где она однажды обедала с Донни. И тут впереди, на перекрестке, она замечает его. Черный плащ, то ли кожаный, то ли нет. Характерно поднятый воротник. Силуэт, знакомый по бесчисленным просмотрам ста тридцати пяти фрагментов.

Кейс хочет окликнуть его, однако в груди что-то мешает. Она собирается с силами и делает мучительный шаг, потом еще и еще – оставляя следы на нетронутом снегу, переходя постепенно на бег, и фалды расстегнутого «Баз Риксона» хлопают на ветру, как черные крылья, но расстояние между ними не сокращается, сколько ни беги, а вокруг уже лабиринт Чайна-тауна, и занесенные улицы все так же пустынны... И тут она теряет его из виду. Возле магазина с выбитой витриной. Задыхаясь от бега.

Она поднимает голову и видит впереди два параллельных луча, которые бьют вертикально вверх – неяркие, будто северное сияние, но с четко очерченными границами. Она запрокидывает лицо: на головокружительной высоте лучи сходятся в одну точку, как рельсы у горизонта.

– Спроси у него, – произносит отец.

Повернувшись, Кейс видит, что отец стоит рядом, одетый точь-в-точь как в то утро – в распахнутое пальто поверх серого костюма. В протянутой руке он держит черный цилиндр – арифмометр «Курт».

– Мертвые тебе не помогут, а от мальчишки толку нет, – говорит он.

Стальные глаза с золотистым ободком: бледнеют, растворяются на фоне серого неба.

– Папа...

Кейс произносит это вслух и просыпается, облепленная паутиной страха и жалости. И чувствует, что решение принято – хотя неясно, как и какое. И вообще, хватит ли у нее смелости...

Она зажигает свет, чтобы убедиться, что это квартира Дэмиена. Ей хочется, чтобы Дэмиен был здесь. Чтобы хоть кто-то был здесь.

28

В поход за правдой

Отправить.

Кейс отсоединяет принтерный кабель от «Кубика» и подключает его к «Айбуку», надеясь, что нужный драйвер установлен. Да, установлен. Она следит, как из принтера выползает глянцевая бумага с изображением города «Т». Карта может пригодиться. Подробнее она думать не хочет.

Проверить почту.

Новых сообщений нет.

Сон больше не актуален.

Кейс разглядывает распечатку: площади и авеню, занесенные красной метелью номеров.

Проверить почту. Одно письмо.

Часы в правом верхнем углу экрана: четыре тридцать три.

Ответ приходит практически мгновенно.

Кейс отсылает короткий ответ: благодарность за помощь и номер мобильного телефона.

Принять душ.

Отключить мысли.

Вокзал Ватерлоо, семь пятнадцать. Архаичные эскалаторы выносят Кейс в зал ожидания. Вверху парочка голубей и четырехгранные викторианские часы. Внизу пестрые табло и пассажиры, катящие черный обтекаемый пластик к поездам через Ла-Манш. Кто-то из них едет в Бельгию, на родину Бигенда.

Нгеми должен ждать ее под часами, но еще слишком рано, и Кейс покупает таблоид, бутерброд с беконом и бутылку «Фанты». Кофе противопоказано: в поезде она надеется поспать.

Стоять под часами, жевать бутерброд. Наблюдать плавную круговерть воскресного вокзала. Гулкие голоса гремят и клокочут над толпой, словно пытаясь протолкнуть важную информацию сквозь пыльную жесть столетних громкоговорителей.

У «Фанты» противный синтетический привкус. Зачем она ее купила? Таблоид ничуть не лучше – его страницы пропитаны яростью вперемешку со стыдом. Авторы упрямо теребят некий воспаленный национальный подтекст, надеясь, что это принесет временное облегчение.

Кейс бросает обе покупки в урну, заметив приближающегося Нгеми – большого, черного, застегнутого в неизменную кожаную куртку. В руке у него саквояж с африканским узором.

– Доброе утро! – Он выглядит слегка озадаченным. – Войтек сказал, что вы хотите повидать Баранова.

– Да, хочу с ним поговорить. Можно поехать с вами?

– Странное желание. Этого человека нельзя назвать приятным собеседником. Его настроение меняется только от плохого к худшему. Вы уже купили билет?

– Еще нет.

– Тогда идемте.

До Борнмута два часа езды. Нгеми объяснил, что раньше выходило быстрее, но теперь по старым путям пустили новый скоростной поезд, который должен еле плестись.

На Кейс успокаивающе действует присутствие этого человека, с его скрипучей кожей и профессиональной серьезностью.

– Вчера вы сказали, что Баранов был на аукционе и проиграл. И теперь очень расстроен, – начинает она.

Парень в синтетическом форменном пиджаке катит по проходу тележку с зазеркальными утренними закусками: треугольные белые сандвичи с яичным паштетом, банки светлого пива, мини-бутылочки с виски и водкой.

– Точно, – отвечает Нгеми. – Он бы в любом случае огорчился из-за потери арифмометра. Но тот факт, что его перебил Люциан Гринуэй с Бонд-стрит...

– Кто?

– Есть такой дилер. До недавнего времени занимался старинными часами. Его все коллекционеры ненавидят. В прошлом году в нем проснулся интерес к «Куртам». Понимаете, рынок в этой области еще не до конца рационализирован.

– Рационализирован?

– Еще не превратился в глобальную среду, которую контролируют специалисты, как это произошло, например, с марками или с монетами. Или с часами, которыми торгует Гринуэй. В случае с «Куртами» цены пока только формируются. Еще можно наткнуться на редкий экземпляр, где-нибудь в пыли на чердаке, и купить его за гроши. Рынки, подобные этому, обычно рационализируются через интернет.

– Через интернет?

– Конечно! Возьмите хотя бы Хоббса, – говорит он, и Кейс не сразу вспоминает, что это имя Баранова. – Он сам участвует в этом процессе.

– Каким образом?

– Через «И-Бэй», – объясняет Нгеми. – Он там как рыба в воде. Сколько уже «Куртов» впарил американцам. Причем намного дороже, чем они стоят здесь. Вот так и формируются глобальные цены.