Скажи изюм, стр. 49

– А за Элку, Миша, не сомневайся. Она из нашего Карачаево-Черкесского актива, проверенный кадр.

– Ну, линяй, кавказец, линяй. – Михайло Каледин взял в ладони Элкино лицо, мягкое, как булка. – Эхма, лада моя, лесавка, ведьмушечка окаянная...

– Уррх, – прорычала активистка перед тем, как погрузиться в деятельное молчание.

IX

Жеребятников, словно огромная хоккейная шайба, вылетел из-под арки дипломатического дома. Такой же огромный, как и он, дежурный милиционер с некоторым опозданием вывалился вслед за ним из сторожевой будки, где едва помещался в своем тулупе и валенках с галошами. Бздык, ахнул мент, значит, правильно предупреждали, что этот элемент – самый подозрительный из гостей. Зря бензин органы не жгут. Ишь летит, будто шизданул что-то у сенегальца!

Шуз подскочил к своим «Жигулям». Что и требовалось доказать – замок замерз, ключ не лезет! Вытащил из кармана прихваченную на приеме бутылку джина «Палата лордов», плеснул на замок немалую толику, ключ влез! Ударим по рубцу! Глухо!

«Фишки», дежурившие неподалеку в своей «Волге», уж никак не ожидали внеурочного бегства объекта с капиталистического выпивона-закусона, и вот, пожалуйста, пролетает мимо, горячий, нажратый... чужой человек! И бутерброд падает маслом вниз, и «Волга», сучка, хоть и с финским движком, а заводится не сразу – пересосала!

Только уж на набережной, разогнавшись на шипованных по наледи и догнав беглеца, вспомнили мусора: а баба-то где? Что же он бабу-то нарядную из «Тысячи мелочей» сенегальцам оставил? Вот «ходок» наглый какой живет в нашей столице! Наверно, все ж таки еврей этот Жеребец, да и не из наших, видать, жидов, а из древних.

– Голубь, Голубь! – сказал «фишка» в рацию. – Седой внезапно вышел. В настоящий момент едем за ним по Бородинскому мосту.

– В Замоскворечье едет, – сказал «Голубь», то есть сам генерал Планщин. – Смотрите, Ласточки, не потеряйте! У вас все?

– Там женщина осталась, Голубь, – не без заминки сказал оперативник.

– Какая женщина, Ласточки? Почему раньше о женщине не сообщали?

– Он нам голову заморочил со своими бабами, Голубь. Четвертая за день.

– Как выглядит баба, Ласточки? – рявкнул генерал.

– Какая? – спросил агент.

– Вы там не заснули за рулем?

– Мы у светофора стоим.

– Как выглядит баба, которую Седой оставил у Черного?

– Такая типичная, типичная... – забормотал недавний выпускник спецшколы.

– Типичная кто? – заорал генерал в ярости: с какими кадрами приходится работать, решать сложнейшие вопросы! – Типичная блядь, что ли?

– Вот именно, как вы сказали, Голубь! – обрадовался агент.

– Так называйте вещи своими именами! Не в детский сад играем!

X

– Среди представителей западной молодежи, я уж хочу вас заверить в нижеследующем, весьма сексуальные взаимоотношения осуществляются без предрассудков на повестке дня, – так говорил международный человек Филип закутанной в канадское дубло хмельной и хохочущей Анастасии. Они прогуливались вдоль эспланады на Ленинских, бывших Воробьевых, горах над огнями Москвы, которая и раньше так называлась.

Включаем художественную литературу. Мороз крепчал. Он же щипал, вернее, пощипывал. В глубине экспозиции всякий бывавший здесь найдет ностальгически посвечивающего циферблатами часов истукана МГУ. Стрелки показывали полночь своего любимого 1952 года. До очередного снижения цен оставалось три с половиной месяца.

– Что же вы этим хотите сказать? – спросила Анастасия.

Филип, румяный и серьезный, серое пальто с большими плечами в обтяжку на узкой заднице, вышагивал рядом с ней, руки в карманах.

– Я подчеркиваю, что среди многих московских памятных мест вы, Анастасия, что же прятать грехов, будете для меня выдающимся памятным подарком, хотя бы и бабушка надвое сказала.

– Ну и чешете вы, Филип! – восхитилась она. – Где вы учились русскому? Как мне стать вашим памятным подарком, Филип?

– Особа женского рода, Анастасия, это есть равный партнер в сексуальном мероприятии. Вот так уж, собственно говоря, поучают многие ученые у нас на Западе. Для вас это ново?

На смотровой площадке в этот час, как ни странно, было много народу, стояло несколько туристских автобусов.

– Для вас это ново? – повторил Филип свой вопрос.

– Что? – спросила Анастасия. Серьезность молодого посланца Запада ее несколько удивляла.

– Этот вопрос о равном партнерстве?

– А где? – спросила она.

– Простите? – Филип оказался в минутном замешательстве.

– Где вы предлагаете равное партнерство? – спросила она.

В это время подъехал папа Бортковский. Он пилотировал то, что с уважительной серьезностью именовал «легковой автомашиной», иначе говоря, бастарда, собранного им самим из останков «Москвича», «Волги», «газика» и чешской «Шкоды». От удивления Филип даже произнес одно нерусское слово. Се est un voiture, сказал он, сэ вуатюр. В принципе, он был готов ко всему, но только не к таким экипажам и потому, когда оказался на заднем сиденье рядом со здоровенной плитой альбома, подумал, что это предусмотренная русской конструкцией перегородка для перевозки разнополых пассажиров.

– Вот, забирайте! – Настя хлопнула варежкой по перегородке. – Привет главному редактору! Где вы его увидите? В Париже? В Рио-де-Жанейро?

– В Нью-Йорке. – Филип приподнял предмет, как бы пробуя на вес, будто только лишь вес и был основной проблемой транспортировки предмета в Нью-Йорк. Затем он переместил предмет к ногам и повернулся к Насте. – Я был бы взят чрезвычайной удовлетворительностью, получив вашу ладонь, дорогая Анастасия.

Получив желаемое, он начал пускать в русского партнера свои биотоки. Если наполнить женщину до нужного уровня своими биотоками, она с большей готовностью раскроется вам навстречу.

– Вы чувствуете мою вибрацию, мадам?

– Нет, пока не чувствую.

– Тогда я продолжу. Ученые с большим именем поучают, что, почувствовав вибрацию, вы уже частично находите себя вместе с партнером и уже не озабочены больше местом предстоящего сово-короче-купления, не то это сад, не то уединенный двор...

– Вот теперь чувствую вашу вибрацию, – сказала Анастасия. – Кстати, познакомьтесь – за рулем мой папа.

– Скажите, – тут же включился в разговор Бортковский, – вы знакомы с новыми течениями в европейских профсоюзах?

– Да, – сказал Филип. – Я могу быть промежуточным звеном между новыми советскими профсоюзами и европейскими профсоюзами.

– Не разбрасываетесь, Филип? – обеспокоилась Анастасия.

– Нет, – успокоил ее молодой человек. – Все будет сделано в нужное время и в нужное место. Вы можете на меня абсолютно возлагаться.

Оригинальный самоход бойко катил по набережной Москвы-реки. Филип, ведя нужный диалог, успевал еще наблюдать зыбко обозначенные в ночи купола Новодевичьего монастыря, этой примечательной московской достопримечательности. Они приблизились к Бородинскому мосту, по которому всего лишь час назад проскакал Шуз Жеребятников со своей свитой. Постовой мент, перекрыв движение, приблизился к гибриду, дабы проверить данные техосмотра и, при случае, сшибить на бутылку, однако, разглядев за стеклом значительное лицо ветерана, а также боевые награды, нацепленные прямо на пальто, только ухмыльнулся и козырнул.

XI

– Воровка! Воровка! – кричали петухи.

– Держи воровку! – подвывали плакучие ивы.

Михайло Каледин босиком несся по лужам еврейского города Витебска, заклиная воровку, слетевшую с собственного полотна (домонархического периода), вернуться и вернуть то, что взяла, ненарисованное, натуральное, без чего невозможна современная живопись ни дома, ни за границей. Михайла Каледин проснулся, когда его тряхнули за плечо и сказали в ухо советским голосом:

– Вставайте, товарищ! В ваш дом пробрались воры!