Рейнеке-лис, стр. 19

Могут промыслить. Я б на охоту пускал их почаще,

Но надлежит осторожность еще им привить и сноровку —

Как от ловушек, от ловчих, от гончих собак уберечься.

Ну, а когда, наконец, пройдут настоящую школу,

Всё усвоят как следует, — пусть они хоть ежедневно

В дом доставляют добычу, чтоб дому не знать недостатка.

Видно, в меня удались, — играют в опасные игры.

Только начнут— и все прочие звери от них врассыпную.

Стань на пути — и они тебе в горло, и долго не тянут!

Это, конечно, отцовская хватка. Бросаются быстро,

Точно рассчитан прыжок. Вот в этом я главное вижу!»

Гримбарт ответил: «О, честь и хвала! Это очень отрадно,

Если выходят дети такими, как хочешь, и к делу

Сызмала тянутся, в помощь родителям. Рад я сердечно

С ними в родстве состоять. На них возлагаю надежды».

«Что же, на этом закончим, — заметил Рейнеке, — время —

На боковую. Устали мы очень, тем более Гримбарт!»

И улеглись они все в просторном покое, обильно

Устланном сеном и свежей листвой, и отлично уснули.

Рейнеке, впрочем, от страха не спал. Понимал он, что надо

Дело обмозговать. До утра он томился в раздумьях.

Утром с бессонного ложа вскочив, он к жене обратился:

«Вы не волнуйтесь напрасно: я Гримбарту дал обещанье

Вместе пойти ко двору. Вы дома спокойно сидите.

Что бы ни стали болтать обо мне, вы не верьте плохому —

И охраняйте наш замок. Поверьте, все к лучшему будет».

Фрау Эрмелина сказала: «Мне кажется странным: решились

Вновь ко двору вы пойти, где так вы теперь нелюбимы?

Что? Вас принудили? Вряд ли. Но надо же помнить о прошлом…»

Рейнеке ей говорит: «Там не шутками пахло, конечно, —

Многим хотелось меня погубить, натерпелся я страхов.

Но, как известно, под солнцем случаются всякие вещи:

То нежданно-негаданно вдруг повезет необычно,

То — в руках уже было, а как упустил — не заметил.

Дайте уж лучше пойду, — кой-какие дела там имею.

Очень прошу, не волнуйтесь, ведь нет никаких оснований

Для беспокойства. Душенька, ну, потерпите немного,

Сделаю все, чтобы дней через пять или шесть возвратиться…»

Сопровождаемый Гримбартом, так и ушел он в то утро.

Песнь Восьмая

Шли они оба, шагали степью привольной все дальше

Гримбарт и Рейнеке, — шли, ко двору короля направляясь.

Рейнеке вдруг восклицает: «Будь там, что будет, но сердце

Чует мое, что отлично все на сей раз обойдется.

Милый племянник! С тех пор, как душу свою перед вами

Исповедью облегчил я, впадал я опять в прегрешенья.

Слушайте всё: о большом и о малом, о старом и новом.

Знайте: из шкуры медведя добыть я себе ухитрился

Очень изрядный кусок. Заставил я волка с волчихой

Мне их сапожки отдать. Так местью себя я потешил.

Все это ложью добыто! Я распалить постарался

Гнев короля и вдобавок ужасно его одурачил:

Сказку ему рассказал, и насочинял в ней сокровищ!

Мало мне было того — я убил и несчастного Лямпе,

Это убийство взвалив на невинного Бэллина! Страшно

Рассвирепел государь — и по счету баран расплатился.

Кролика тоже хватил очень здорово я за ушами, —

Чуть не прикончил совсем. Каково же мне было досадно,

Что убежал он! Еще я покаяться должен: и ворон

В жалобе прав. Я женушку ворона, фрау Шарфенебе,

Скушал! Уже исповедавшись вам, совершил я все это.

Но об одном я тогда позабыл — и хочу вам открыться

В плутне одной, о которой узнать вы должны непременно,

Ибо носить мне на совести это не так уж приятно.

Волку подстроил я пакость: мы с ним в тот раз направлялись

Из Гильфердингена в Кокис [37]. Видим — пасется кобыла

И жеребеночек с нею [38]. Оба черны, как вороны.

А жеребенку — месяца три иль от силы четыре.

Изегрим очень был голоден и говорит мне, страдая:

«Справьтесь-ка, не согласится ль кобыла продать жеребенка?

Сколько возьмет за него?» — Подошел я и выкинул штучку:

«Фрау кобыла, — я ей говорю, — жеребеночек этот,

Видимо, собственный ваш, — интересно узнать — не продажный?»

«Что ж, — отвечает она, — уступлю за хорошую цену, —

Точную сумму прочесть вы можете сами, любезный, —

Тут, под копытом под задним она обозначена ясно».

Дело я сразу смекнул — и ей отвечаю: «Признаться,

В чтении, как и в письме, я меньше успел, чем хотел бы.

Не для себя приглядел я ребеночка вашего, — друг мой

Изегрим хочет условия выяснить. Я лишь посредник».

«Пусть, — отвечает кобыла, — придет он и выяснит лично».

Я удалился, а волк меня все дожидался поодаль.

«Если хотите покушать, — сказал я, — валяйте! Кобыла

Вам жеребенка продаст. У нее под копытом под задним

Значится стоимость. Цену она показать предлагала,

Но, к моему огорченью, терять мне приходится много

Из-за того, что читать и писать не учился. Что делать?

Дядюшка, сами отправьтесь, авось разберетесь получше…»

Волк отвечает: «Чтоб я не прочел! Это было бы странно!

Знаю немецкий, латынь, итальянский и даже французский:

В Эрфуртской школе когда-то учился я очень усердно [39]

У мудрецов и ученых. Я перед магистрами права

Ставил вопросы и сам разрешал их. Я был удостоен

Степени лиценциата! В любом разберусь документе

Так же, как в собственном имени. Мордою в грязь не ударю.

Вы меня здесь дожидайтесь, — прочту — мы увидим, чем пахнет…»

Вот он пошел и у дамы спросил: «Что стоит ребенок?

Но без запроса!» Она отвечает: «Извольте, почтенный,

Цену сами прочесть у меня под задним копытом».

«Так покажите же!» — волк говорит, а кобыла: «Смотрите!»

Ножку она из травы подняла, а подкова на ножке

Новая, на шесть шипов! Кобыла и на волос даже

Не промахнулась — лягнула в самую голову! Наземь

Волк, оглушенный, упал, как убитый, а лошадь махнула

Прочь во весь дух! Изувеченный волк провалялся немало,

Час, вероятно, прошел, пока он чуть-чуть шевельнулся —

И по-собачьи завыл. Подхожу, говорю ему: «Дядя,

Где же кобылка? Сынок ее вкусен был? Сами наелись,

А про меня и забыли? Стыдитесь! Ведь я же посредник!

После обеда вы сладко вздремнули. Так что же гласила

Надпись у ней под копытом? Ведь вы — столь великий ученый!»

«Ах, — он вздохнул, — вы еще издеваетесь?! Как же сегодня

Не повезло мне! Поистине, камень — и тот пожалел бы!

О длинноногая кляча! Скорей бы тебя к живодеру!

Ведь оказалось копыто подкованным! Вот что за надпись:

Шесть на подкове шипов — шесть ран в голове моей бедной!»

Еле он выжил, несчастный!.. Теперь, дорогой мой племянник,

Я вам признался во всем. Простите грехи мои, Гримбарт!

Что там решат при дворе, неизвестно, однако я совесть

Исповедью облегчил — и грешную душу очистил.

Как мне, скажите, исправиться, как мне достичь благодати?..»

Гримбарт ответил: «Новых грехов угнетает вас бремя!

Да, мертвецам не воскреснуть, хоть было бы лучше, конечно,

Если бы жили они. Но, дядюшка, в предусмотренье

Страшного часа и близости вам угрожающей смерти,

Я, как служитель господень, грехи отпускаю вам, ибо

Недруги ваши сильны и исход наихудший возможен.