Ярость мщения, стр. 70

– Правда?

– Правда.

– О, тогда хорошо, – вздохнул Томми.

Он получил информацию, а усвоил или нет – ну, ведь это только начало.

– Да, – неожиданно сказал он.

– Что да? – Я не был уверен, что он имеет в виду.

– Я хочу спать с тобой сегодня ночью.

Может быть, мальчику необходимо лишь обрести уверенность, сказал я себе, потому что уверенность – единственное, что он мог понять, а может быть, и понимал. А может быть, он действительно хотел спать со мной? А может быть… Можно гадать всю ночь напролет, но пора кончать с бесполезными рассуждениями насчет того, что я должен и чего не должен делать.

– Хорошо. – Я взял Томми на руки; мальчик еще был достаточно маленьким для этого. Прижал его к себе. – Я очень очень сильно люблю тебя, Томми. Можешь любить меня как тебе хочется. Хорошенько запомни, что не нужно ничего делать, если не хочется, не считая, конечно, умывания. Понял?

Он смотрел мне прямо в глаза; щеки были мокрыми от слез.

– Я хочу. Хочу сделать тебе хорошо. Ладно?

– Мне и так хорошо. Этот спор мне не выиграть.

– Ладно, – решил я.

Будь что будет.

– Мы идем обратно в постель?

– Конечно. – Я перебирал в уме все, что сказал, и гадал, что же упущено. – Сегодня ночью я хочу просто обнимать тебя, а другую вещь мы не будем делать, договорились? Будь ты проклят, Фостер! Томми растерялся, но все же кивнул.

Я начал подниматься, по-прежнему держа малыша на руках, но это было неудобно, и я опустил его. Он обнял меня за талию, а я его за плечи, чувствуя себя очень странно, неловко и неуверенно. Будто ступил на незнакомую территорию, а все карты оказались неверными.

В дверях я остановился. Опять тот же звук. На этот раз я его узнал.

Хторры. Охотятся.

Я дотронулся до амулета. Долго проверял все окна и двери – как будто это имело какое-то значение, потом пошел в постель.

Я прижал мальчика к себе, потому что это было то, чего он хотел, а спустя некоторое время это стало тем, чего хотел и я. И все, что я говорил Томми, стало абсолютно верным и для меня. Мне не нужно было делать того, чего я не хотел делать.

Черт с ними, со всеми остальными. Их не было с нами в постели.

Я был одинок, испуган и тоже хотел, чтобы меня любили.

И Томми хотел. Но я не давал себе воли не потому, что это неправильно, – я больше не знал, что правильно, а что нет, – просто не хотелось походить на Фостера. Поэтому мы ничего не сделали.

Утром я обнаружил Томми в кровати Алека, Холли спала в другой комнате. За завтраком она сообщила, что ушла туда, потому что ей хотелось спать. Я не стал продолжать тему. Лед был еще слишком тонок.

36 БЕРДИ

Я рассказал Берди о ночных криках хторров, и лицо ее посерело.

– Хорошо. Поговорим об этом на совете в воскресенье.

– Надо что-то делать сейчас же, – возразил я. Берди положила предметное стекло, которое рассматривала.

– Что, например? – Взяв другое стекло, она искоса взглянула на него. – У нас уже есть амулеты. Между прочим, где твой?

– О, я снял, когда принимал утром душ.

– Не волнуйся, искусственная кожа не пропускает воду.

– Честно говоря, я сомневался, что хторране застукают меня в ванной.

Берди занялась следующим препаратом.

– О? – удивилась она. – С каких это пор они назначают свидания?

– Как бы то ни было, – сказал я, – амулеты не помогут, и, между нами, я бы заранее позаботился об обороне.

– Конечно, ты прав. Тому, кто их носит, большой Пользы от амулетов не будет. У тебя есть какие-нибудь задумки?

– Забор против червей. Она хмыкнула.

– Этот вопрос обсуждался девять месяцев назад, и положили в долгий ящик.

– Девять месяцев назад хторры не паслись на здешних холмах, – Передай мне вон то стеклышко. – Берди вложила в микроскоп последний препарат. Я ждал продолжения разговора, но вместо этого она с головой ушла в настройку резкости. Включила ультрафиолет, потом снова вернулась к лазерной подсветке. – Норма, черт бы ее побрал! А мне показалось, что здесь что-то есть.

– Ну, так как насчет забора?

– Такие заборы – дорогое удовольствие. И рабочих рук у нас нет.

– Тройное бритвенное полотно и ежовая лента обеспечат неплохой уровень безопасности. Берди, вы все здесь в рубашке родились. Это ведь настоящий «шведский стол» для хторран, без доплаты за обслуживание.

– Скоро зима, Джим.

– Тем больше причин побеспокоиться.

– Я считала, что черви впадают в зимнюю спячку.

– Виноват., это летом они вялые. Правда, не настолько, чтобы заметила ты. В жару где-нибудь отлеживаются а ночью бодрствуют, но их аппетит от этого не ухудшается.

Берди вставила следующий препарат и стала наводить резкость, переключилась на большее увеличение и кивнула сама себе.

– В газетах пишут другое.

– Газеты врут. Я прослужил в Спецсилах почти два года. Мы жгли червей в норах, Самый опасный месяц – январь. Не знаю, почему правительство до сих пор продолжает прислушиваться к этому международному сборищу болванов, окопавшемуся высоко в горах в Денвере, но их сведения о поведении и образе жизни червей верны с точностью до наоборот.

Берди постучала по клавишам, вводя картинку в память компьютера, и выключила микроскоп. Когда в комнате зажегся свет, она посмотрела на меня, вытирая руки полотенцем.

– Джим, я понимаю твою… ах да, озабоченность по поводу червей, однако…

– Ты считаешь, что у меня психоз, не так ли?

– Если хочешь. Дело в том, что Бетти-Джон и я думаем, что тебе лучше сосредоточить внимание на детях. – Она пристально посмотрела на меня. – Между прочим, как у вас дела? – Это был не случайный вопрос.

– Притираемся помаленьку, – осторожно ответил я.

– Что это означает?

– Ничего.

Она ощупывала глазами мое лицо.

– Сомневаюсь. Тебя видно насквозь, Джим. Сквозь тебя можно читать газету. Скажи правду.

– С Томми… проблема.

– Разумеется. И ты не хочешь позволить ему справиться с ней самостоятельно, не так ли?

– А?

– Из этой проблемы ты создаешь еще одну. Что с ним такое? – спросила Берди.

Я набрал в грудь воздуха. Как лучше сказать об этом?

– Ну, рожай, Джим.

– Я люблю мальчишку. Но он… Я не хочу, чтобы он стал голубым.

– Ну? Так в чем же проблема?

– Берди!

– Что «Берди»?

– Он лезет ко мне в постель, а у меня сердце кровью обливается, когда приходится отталкивать его.

– Так не отталкивай.

– Я не гомик!

Она вздрогнула.

– Пожалуйста, Джим, здесь никто ни разу не назвал тебя ниггером, не так ли?

– Я только на одну четверть черный, и это незаметно, – возразил я.

– Верно, незаметно, – согласилась Берди.

– Ты даже не можешь судить об этом по моей генной карте, – добавил я.

– И даже по твоему менталитету, – закончила она. – Вероятно, это и спасло тебе жизнь во время эпидемий. По статистике, белые имеют наименьшую сопротивляемость хторранским микроорганизмам. А негры – наибольшую. Ты должен благодарить своего дедушку за то, что он не был расистом.

– Спасибо за нравоучение, но мы говорили о Томми.

– О нем и речь. Суть в том, что мы здесь не навешиваем отрицательные ярлыки.

– Что?

– Ну, обидные эпитеты. Грубые прозвища. Во-первых, наши гомики отличаются вспыльчивостью. – Берди показала мне на стул, и я сел. – Во-вторых, что у человека на уме, то и на языке. Ты канализируешь свои мысли словами, которые употребляешь. Отрицательные ярлыки служат барьером. Они не позволяют тебе прочувствовать общую картину.