День проклятия, стр. 86

— Хорошо. — Лиз легла на бок. — Это неверный путь, Джим — так ты можешь только все испортить. Но даже если так случится, я заранее прощаю тебе все.

Я положил руку ей на грудь. Она была теплой, а моя ладонь — ледяной. Я боялся пошевелиться.

— Я… э-э… так не могу. У меня такое чувство, словно я должен попросить разрешения.

Она не рассмеялась; взяла мою руку и стала целовать пальцы, потом вздохнула и прошептала:

— Любимый, расслабься. Забудь о сексе как о работе, которую ты должен сделать для другого человека, и начни думать о том, что ты должен разделить с другим человеком.

— Я бы хотел этого, — признался я, — но у меня никогда не получалось.

Лиз не осуждала меня, а просто слушала, сжав мою руку.

— Послушай меня, дурачок. — В ее устах это звучало ласково. — Я расскажу все, что тебе нужно знать о сексе.

— Кажется, у нас очень мало времени, — возразил я.

— Не беспокойся. Это займет одну минуту.

Она приподнялась на локте и прижала руку к моим губам. Ее пальцы были само совершенство. Я поцеловал их.

— Единственное, чем ты действительно владеешь в этом мире, — твое тело, — начала она. — Им ты можешь поделиться.

— Мне это никогда не приходило в голову, — сказал я.

— Тише, малыш, я не договорила. Ты ведь не ляжешь в постель с человеком, тело которого тебе не нравится?

Я кивнул.

— С другой стороны, и с тобой никто не ляжет в постель, если твое тело ему безразлично. Секс осязаем. Если тебе нравится тело, мой дорогой, он есть, не нравится-и секса нет.

— Да, мне нравится твое тело, — прошептал я и осторожно коснулся ее руки.

— А мне — твое, — улыбнулась она в ответ.

— Не может быть.

— Какой же ты балбес. Милый, но все же балбес. Не следует думать о себе плохо. Разве ты не понимаешь, что это обижает того, кто собирается с тобой переспать? Значит, ты презираешь его вкус и относишься к нему потребительски. Понимаешь? Ты не получишь полного удовольствия от секса с кем бы то ни было до тех пор, пока не почувствуешь собственную красоту.

— Мою красоту?… — просипел я и откашлялся. — Я… всегда считал, что каждый человек должен быть… честным.

Лиз фыркнула.

— Честность — крайняя степень высокомерия и самомнения. Она помогает замкнуться в себе, а это разъединяет людей. Если ты прекрасен — а ты прекрасен, — поделись своей красотой. Разве люди вокруг тебя не прекрасны?

— Конечно. Но только я не прекрасен, как ты выразилась.

Она села и посмотрела на меня в упор.

— Кто сказал такую гадость? — Что?

— Я спрашиваю, кто сказал такую гадость? Поверь мне, ты просто потрясающий.

— Нет.

— Да.

— Мне неловко это слушать, — признался я. — Может, нам лучше заняться тем, для чего мы сюда пришли?..

— Нет, не лучше. До тех пор, пока ты не согласишься со мной. Я считаю тебя прекрасным.

Я отвел глаза. Лиз взяла меня за подбородок и повернула к себе:

— Значит, тебе можно считать меня красивой, а мне нельзя считать тебя потрясающим?

— Ноя не такой…

— Я. Тебе. Говорю. Ты, Потрясающий. — Ее тон делал дальнейший спор невозможным.

— Я слышу, — только и мог произнести я.

— Да ну? Правда слышишь? Соглашайся с этим, глупенький. Я не сплю с замухрышками. Я выбрала тебя. Ты никогда не задумывался: почему?

— Вероятно, у тебя плохо со зрением, — пошутил я. Она ударила меня по лицу. Довольно сильно.

Когда я проморгался, то обнаружил, что Лиз лежит на мне и смотрит сверху вниз.

— А теперь послушай очень внимательно, — сказала она. — Никогда больше не поступай так!

— Как так?

— Не оскорбляй мой вкус. Я умею выбирать любовников. Ты настолько увлекся самоуничижением, что даже не заметил, как я унижаюсь перед тобой. Ну, согласен или нет?

Ее глаза были так близко, что казались бездной, в которую хотелось прыгнуть.

Я решил было сказать еше кое-что, но растерялся. Хотел попросить ее о помощи, но не думал, что она сможет помочь. Ее пальцы вцепились в мои плечи, ноги обвились вокруг моих ног. Я испытывал невероятное желание — и боялся.

Должно быть, Лиз поняла это по моим глазам.

— Что-нибудь не так, да?

— Я тебя недостоин, — сказал я.

— Конечно нет, — согласилась она. — Я отдаюсь не за деньги. — Она вдруг замолчала и внимательно посмотрела на меня. — Да ты не умеешь наслаждаться сексом, верно?

Я промолчал. Лиз права. Мне доводилось видеть, как смеются и играют другие пары, и я всегда удивлялся, как им это удается. Я же… словно прокаженный какой-то.

— Ладно, сдаюсь, — вздохнула Лиз. — Делай, как привык.

Неожиданно она перекатилась через меня и соскочила с кровати.

— Куда ты?

— Я сейчас.

Она вернулась с флагом — пятьдесят две звезды, тринадцать полос. Я вспомнил, что рядом находится небольшой конференц-зал.

Лиз забралась обратно в постель и начала устраиваться с преувеличенной тщательностью.

— Я предлагаю следующее, — заявила она с серьезной миной. — Я закрою лицо флагом, — она надела его на голову как платок, — а ты сделаешь это ради любви к своей стране.

— Что?

Она не отвечала. Я стянул флаг с ее лица. Лиз улыбалась мне.

— Я не знаю, что еще придумать, — сказала она и снова натянула флаг.

— Ты спятила!

— Ну и что? — Ее голос доносился из-под звезд и полос. — Разве ты не патриот? — Она сжала свои груди. — Представь себе, что это оплоты свободы!

— Лиз!

Она потрясла грудями.

— Это не смешно, — сказал я. Флаг мелко задрожал.

— Тогда почему я хохочу? — поинтересовалась она сдавленным от смеха голосом.

Я сдернул флаг. Лиз снова натянула его.

Тогда я толкнул ее в бок. Она взвизгнула и закрыла живот руками. Я потянул флаг, она вцепилась в него. Я толкнул ее еще раз и еще.

— Эй! Ты хотела патриотизма? Сейчас получишь Перл-Харбор! — Я сопровождал каждый толчок звуком взрыва. Лиз взвизгивала, но хохотать не переставала. Она прижала коленки к груди. Я завопил: — Банзай! — и шлепнул ее по заду.

— Ты, кажется, начинаешь понимать… — начала она.

— Ага!

Я сбросил флаг. Лиз легла на бок, свернувшись калачиком, но слишком ослабела от смеха, чтобы сопротивляться. Я перекатил ее на спину.

— Оплоты свободы, говоришь? Скорее, двухпартийная система. Сначала я вступлю в эту партию…

— Джим! — удивленно воскликнула Лиз.

— А теперь перейду в другую. А это еще что такое? Раскол в телесной политике? — Я устроился между ее грудями и зафыркал. Лиз хохотала как сумасшедшая. Она подтянула ноги, чтобы сбросить меня, но я уперся грудью в ее колени и хохотал тоже. — А что это там внизу? Роковая щель?

Ее глаза встретились с моими. В этот момент я все понял. И улыбнулся, чувствуя, что излучаю радость. Мой смех отражался в ее глазах.

Я не мог отдышаться, Лиз тоже. Мы хихикали, и посреди веселья ее колени раздвинулись, и я проник в нее. Она крепко обхватила меня руками и ногами. Мы подарили себя друг другу и были счастливы.

Лиз оказалась права — я был прекрасен.

ФЛАЖОК

Спутник армейской разведки передал утренние фотоснимки: три главные цели и семь запасных. Я предложил ориентироваться на ближайшую к месту нашей катастрофы. Полковник Тирелли и доктор Флетчер согласились со мной.

За полчаса до вылета мы еще раз подтвердили наш выбор и наконец тронулись в путь. Три вертушки зарокотали, как огромные злобные насекомые, и свернули на север, пересекая залив. Глядя в иллюминатор, я узнал проносившийся под нами ландшафт.

В вертолете доктор Флетчер обсуждала с Джерри Лар-соном порядок размещения датчиков и пробоотборников. Команда спала. Это была неплохая идея — ведь мы поднялись еще до рассвета. Я устроился поудобнее…