День проклятия, стр. 71

Я потрясение замолчал. Впечатление было такое, словно я налетел на стену — мою собственную стену. Зачем она говорит об этом? Чего добивается?

Должно быть, Тэнджи прочла это на моем лице и нежно погладила меня по руке.

— Телепат обязан знать это, Джим, потому что одна из его задач — создание новых личностей. Каждый раз, попадая в новое тело, я вынужден создавать соответствующую ему личность. Речь идет не об игре в личность, причем вполне реальную. Тебе трудно понять, Джим, ведь я пытаюсь втиснуть в свой рассказ месяцы тренировки.

— Я действительно хочу понять.

— Вижу. Но объяснить это трудно. Я могу лишь сказать, что, теряя свое тело и свою личность, обретаешь невероятную свободу. То, что происходит, это.. . как самолет, который мчится по взлетной полосе, отрывается от земли — и летит. И ты чувствуешь, что это — настоящее! Как бы я хотел поделиться всем этим с тобой!

— Я тоже хотел бы, — признался я.

Тэнджи не ответила. Молчание затянулось, стало неловким. Я снова посмотрел ей в глаза, чувствуя себя выпотрошенным. И еще я стеснялся. Она была моим приятелем, превратившимся в богиню, и я не понимал, что со мной происходит.

— Что случилось? — спросила она.

— Я… м-м… — Убрав руку, я пожал плечами. — Наверное, немного переволновался.

Набрав полную грудь воздуха, я шумно выдохнул, поставил стакан на столик и решил, что пора пожелать ей спокойной ночи и уйти.

Она выпрямилась, будто решившись на что-то.

— По правде, Джим, на сегодняшнюю ночь у меня были очень простые планы. Я собирался затащить тебя сюда и затрахать до потери пульса. Я не думал затевать этот разговор, просто хотел закончить одно дельце и немного поразвлечься со старым дружком, отплатив за все неприятности, которые я доставлял ему в прошлом. Глупо! Оказалось, что я слишком люблю тебя, чтобы попользоваться тобой подобным образом.

— Да?

Я подобрал отвалившуюся челюсть и водворил ее на место.

— Ну да, — подтвердила Тэнджи. — Таковы были мои тайные мыслишки, но потом мы разговорились. Я понял, как много между нами непонимания, и решил, что ты должен лучше узнать меня нынешнего.

Ее лицо снова сияло. Я подумал о Теде, вспомнил, что он смахивал на большого глупого ребенка, для которого весь мир полон захватывающих игрушек. Он всегда улыбался — вот так же. Раньше мне и в голову не приходило, насколько невинна эта улыбка, радостная, заразительная… И глаза Тэнджи были непередаваемо пленительными. Я мог смотреть в них часы, годы, всю оставшуюся жизнь. Я забыл о Теде. Это было пару веков назад. Передо мною сидит прекрасная женщина, и это происходит здесь, сейчас…

Приступ головокружения, и… я увидел ее совсем по-иному. Внешняя оболочка растаяла — но не сама Тэнджи. Словно за рассеявшейся пеленой открылся свет, такой же ясный, как розовое небесное видение. Улыбка — открытое окно, а в бездонных глазах можно утонуть. Ее, как богиню, окружало сияние. Я испытывал потрясающее чувство, купаясь в ее лучах, нежно-розовых, щекочущих, как пузырьки. Я плыл в них…

И вдруг осознал, что понимаю Тэнджи. Заморгав, я заставил себя отвести глаза и почти против своей воли задал вопрос:

— Тэнджи… Это разновидность телепатии, не требующая имплантанта, так?

Не сводя с меня глаз, она медленно кивнула.

— Да, так у нас считают. Между двумя людьми происходит что-то, чему нет объяснения. — Она взяла мои руки и нежно их сжала. Ее лицо было ангельским. Мне снова захотелось утонуть в ее глазах. — Это — разновидность невербальной коммуникации… — прошептала она.

— Я слышал об этом… Но никогда не испытывал… До сего дня.

Какое-то время мы сидели, глядя друг на друга. Она не была Тедом. Она не была Тэнджи. Она просто была… прекрасной.

Время остановилось. Мы были одни во Вселенной — только она и я. Я испытывал волшебное чувство, словно напротив меня находится отражение собственной души.

В этот момент я любил ее. Его.

Я медленно покачал головой.

— Ничего не понимаю, но в то же время, мне кажется, точно знаю, что ты имеешь в виду. Между нами как бы возникло напряжение, электрическое поле. Это нельзя объяснить только игрой гормонов.

— Да. — Ее глаза засасывали. — Не старайся объяснить. Просто… наслаждайся.

— Но я должен узнать…

Она прижала пальчик к моим губам.

— Ш-ш. Пусть это останется тайной. — И добавила: — Нетелепаты могли бы назвать это любовью. Конечно, любовь, но не та, которую вы подразумеваете, произнося слово-символ. Это ощущение любви без определенной привязки.

— Я люблю… люблю тебя. Но любил ли я? И кого?

— Послушай, — неожиданно сказала Тэнджи. — Скоро тебе предстоит большая работа. Хочу кое-что рассказать о коммуникации. Настоящей коммуникации. Тебе надо это знать. Дело не в умении говорить, а в умении слушать — всем своим существом. Слушать так сосредоточенно, что ты превращаешься в того, кого слушаешь. Как ты сейчас. Обещай запомнить это.

— Обещаю.

Тогда она посмотрела задумчиво, даже немного грустно, снова став ТедомТэнджи. Потом чуть заметно улыбнулась и прикоснулась к моей руке.

— Вот и хорошо. От этого может зависеть твоя жизнь. А я… я слишком люблю тебя, чтобы потерять.

После этого нам нечего было сказать друг другу. Мы просто сидели и молчали, пока не запищал таймер. Три часа утра.

— Уже поздно.

— Ты хочешь? — спросила она. — Да.

Тэнджи встала, протянула руку и повела меня в спальню.

Удивительно, насколько просто и естественно все произошло.

В. Как ты дразнишь хторранина, больного триппером?

О. Никак. И тебе не советую.

РЯЖЕНЫЕ

Подвыпивший совершает самый умный поступок, когда уходит домой.

Соломон Краткий

Первой проснулась моя улыбка.

Я потянулся и, нежно прижавшись к женскому телу, погладил талию и чаши грудей.

Она сказала:

— Извините.

И выскользнула из постели. Я слышал шлепанье босых ног, звук спускаемой воды в туалете. Я ждал ее возвращения, но вместо этого она стала наполнять ванну.

Открыв глаза, я сел в кровати. Она решила не возвращаться?

Она появилась в темном одеянии, подходящем разве что для женского монастыря. Оглядевшись, с отвращением поморщилась.

— Что здесь происходило ночью? Что это?.. Зефир? — Она как-то странно взглянула на меня. Почти враждебно.

Больше она не казалась мне прекрасной — маленькая и неприятная, довольно костлявая. Это была не Тэнджи.

— Мы немного… повоевали зефиром, — объяснил я. — Хотели его потом собрать…

Она брезгливо посмотрела на меня, как на насекомое, заползшее в ее постель.

— М-м, простите… Идея была не моя.

Она хмыкнула, подбирая зефир:

— Разумеется. Так все говорят.

— А вы… живете здесь?

— Вы спрашиваете, хозяйка ли я? Да, хозяйка.

Она даже не пыталась скрыть раздражения.

— О! — Внезапно я почувствовал себя отвратительно, словно оказался взломщиком. Захотелось спрятаться под одеялом. С головой. — Думаю, мне пора.

— Да.

Тем не менее я не пошевелился.

— Извините за беспорядок. Можно я помогу вам убраться?

Она выпрямилась и повернулась ко мне:

— Нет, нельзя. Лучше вам убраться отсюда. И побыстрее.

Я соскользнул с кровати и сразу же наступил на зефир. Подбирая с пола одежду, я напяливал ее с максимально возможной скоростью.

Застегивая рубашку, я обратился к хозяйке:

— Можно вас спросить кое о чем?

Она выбросила зефир в мусорную корзину и теперь стряхивала с ладоней сахарную пудру.

— Что произошло с Тэнджи? Женщина пожала плечами.

— Она перешла дальше.

— Послушайте, я понимаю, как вам надоело, но у меня такое чувство, что здесь что-то не так, а что именно — не пойму.

Китаянка ответила:

— Подождите минуту.

Она прошла в ванную и выключила воду. Когда вернулась, я уже завязывал галстук.