День проклятия, стр. 33

— Законопатить?

— Я и не знал, что здесь есть эхо. Когда насекомые доберутся до днища, они попытаются проникнуть внутрь!

И попадут сюда голодными! Дьюк и мы — единственные съедобные предметы в этом погребе. Есть у вас что-нибудь, что может остановить этих тварей?

— Н-не знаю. Дайте подумать.

— Думайте. Мне казалось, что эти вертушки оснащены на все случаи жизни.

Лиз собиралась с мыслями.

— По-моему, это чрезвычайное происшествие. Командование не предполагало хоронить вертолеты в сахарной вате и отдавать их на съедение насекомым. — Она разозлилась, и это хороший признак. — Очевидно, нам предоставлена возможность исследовать нештатную ситуацию.

— Что? — воскликнул я. — Какая еще возможность? Что мы можем сделать?

Лиз, нахмурившись, уставилась вниз. Потом ее взгляд стал методично шарить по бортам вплоть до самого хвоста. Казалось, что она, как рентген, прощупывает содержимое грузовых отсеков.

Затем она отрывисто бросила:

— Пенобетон. — И прикинула на глаз расстояние. — Надо перенести Дьюка.

— Какой пенобетон?

— Если вы где-то потерпели аварию — особенно в холодных районах — и вынуждены соорудить укрытие, то надуваете большой баллон и опрыскиваете его пенобетоном. Через полчаса он застывает, и вам остается только прорезать дверь и забраться внутрь этой жилой тыквы. Мы пользовались такими временными жилищами в Пакистане. Перенесите Дьюка подальше в хвост. Он лежит как раз над тем отсеком, который мне нужен.

Дьюк застонал, когда я передвигал его, но не проснулся. Компьютер предложил ввести ему еще одну дозу глюкозы, что я и сделал.

Розовый отсвет в хвосте вертушки стал ярче — вставало солнце, светлое пятно на кипящем розовом фоне. Мне показалось, что я чувствую его тепло.

Слой пудры на плексигласовой полусфере фонаря стал заметно тоньше там, где копошились прожорливые насекомые. Розовый пух был почти прозрачным, так что роящиеся в нем личинки выглядели беспрестанно снующими темными точками. Хотел бы я знать, что это за существа.

Но совершенно не нужно, чтобы этим вопросом задался Дьюк, когда проснется и увидит их. Поэтому я задернул шторки.

Лиз возилась с пенобетоном. На меня она не обращала внимания, и я воспользовался моментом, чтобы попросить прощения у Дьюка. Я достал из санитарной сумки влажное полотенце и начал протирать ему лицо.

— Я виноват, Дьюк, — шептал я, стирая грязь со лба. — Я вывезу тебя отсюда, обещаю.

— Маккарти… — пробормотал Дьюк. — Да, Дьюк?

— Заткнись.

— Хорошо, Дьюк!

Но он уже снова погрузился в сон. Ерунда! Он будет жить, теперь я знал это наверняка.

— Дьюку стало лучше! — поспешил я порадовать Лиз.

— Откуда вам известно?

— Он велел мне заткнуться. Лиз улыбнулась:

— Хороший совет. Вот… — Она сунула мне в руки канистру. — Уязвимые места находятся под палубой, там, где мы проломили днище. Освобождайте все грузовые отсеки и заливайте их пенобетоном. Для этого нужно опустить раструб вниз и нажать на клапан.

— Он не парит?

— Нет, обычный пеностирол, абсолютно безвредный. Вы возьмете на себя салон, а я нижние отсеки. Нужно вскрыть палубу и залезть в носовой рулевой отсек. Если насекомые попадут туда, то они могут проникнуть в са лон через отверстия для проводки и систему гидравлики. Вы когда-нибудь морили тараканов? — Да.

— Тогда справитесь. — Лиз заглянула мне через плечо и понизила голос: — Особое внимание обратите на хвост. Может быть, следует сделать большой герметичный кокон.

Я проследил за ее взглядом. Речь шла о Дьюке. Он ведь совсем беспомощен.

— Вопросы есть? — Нет.

— Тогда за работу. — Э…

Она остановилась.

— Что еще?

— Я просто подумал, полковник… Она терпеливо ждала продолжения. — … А если эти личинки жрут и пенобетон?

— Отставить думать! — приказала она. — Когда-нибудь мое терпение лопнет.

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ — ТЯЖКОЕ ИСПЫТАНИЕ

Работа отняла у нас почти все утро. Лиз ненадолго отвлеклась, чтобы связаться с Оклендом и передать им абракадабру, которую выдавал медицинский компьютер, а затем снова принялась за дело. Она вскрыла пол, залила отсеки пеностиролом, закрыла их снова.

Я залил боковые грузовые камеры и занялся швами внутренней обшивки. Лиз стала мне помогать. Мы настроили разбрызгиватели на самую тонкую струю и опрыскали каждый уголок, каждую трещинку, каждый шов и каждую перемычку внутри корабля. Под конец внутренность вертушки напоминала свадебный торт.

Тем временем солнце поднялось уже высоко. Вертолет стал нагреваться. Если само светило лишь смутно проглядывало сквозь перину бледно-розовой пудры, то тепло его ощущалось прилично. Я почувствовал себя в ловушке.

Тело болело еще сильнее. Легкие горели как в огне. Я держал под рукой кислородную маску и часто прикладывался к ней. Это как будто помогало. Чутьчуть.

Кожа у меня покраснела и чесалась. Должно быть, разыгралась аллергия. Я покрылся сыпью. Ощущение было такое, словно меня посадили в мешок с шерстью ангорской кошки. Я непрерывно чесался, размазывая пот, грязь, какой-то пух.

Я попытался сосредоточиться. Переднее стекло сверкало ярко-розовыми отблесками. На нем, переливаясь, мерцали миллионы крошечных телец. Они ползали по всей поверхности, но больше всего — внизу, где еще лежал кучками розовый пух. Меня тошнило от одного только вида насекомых. Пришла мысль о горячей ванне с сотней маленьких пульсирующих струек водного массажа. Поделиться этой мыслью с полковником Тирелли я не Решился.

— Бр-р! — с отвращением сказала она. — Не могу видеть их. Кстати, вы не знаете, что это такое?

— Может быть, хторранская разновидность наших муравьев? — предположил я. — Впрочем, спорить не стану. Мы ведь даже близко не подошли к пониманию их экологии. Помните аналогию доктора Зимф с головоломкой?

— Нет. Напомните, пожалуйста.

— Доктор Зимф считает, что пока мы только открыли коробку с головоломкой, но еще не вынимали и не разбирали ее. Мы даже не знаем, сколько в ней составных частей. Известно только, что их много и ни одна не укладывается в рамки наших представлений.

Я приник к бутылке с водой, поглядывая на кипящую массу насекомых.

— Мне не нравится такая аналогия, — заявила Лиз. — В ней слишком много «не знаю» и «не могу».

— Что верно, то верно, — согласился я.

Она надела наушники и включила передатчик.

— Окленд?

— Вас слушают, — ответило радио.

— Говорит «Банши-6». Проверка связи. У нас без изменений, разве что насекомые подбираются все ближе.

— Вас понял, полковник.

— Можете хоть приблизительно сказать, когда нас вытащат отсюда?

— Нет. Виноват, полковник. По данным спутника, над всем районом попрежнему стоит дымка. Единственное, что мы можем сделать, — вызвать дирижабль из Портленда.

— Звучит не слишком вдохновляюще, согласитесь.

— Хотите ждать еше неделю? Лиз закатила глаза.

— Ладно, давайте дирижабль.

— О, есть хорошие новости. — Да?

— Состояние вашего пациента устойчивое.

— Замечательно, только вы от меня что-то скрываете.

— Не понял.

— «Устойчивое» можно понимать по-разному. Насколько серьезны его травмы?

— Нас никто не слышит?

Лиз посмотрела на меня, потом оглянулась на Дьюка.

— Он по-прежнему спит? — шепнула она. Я кивнул. Лиз ответила в микрофон:

— Говорите.

— Мы получили довольно странные данные о состоянии его ног. Похоже, датчики испытывают наведенные помехи. Но дело не в заражении: уровень антибиотиков в крови не снижается. Вероятно, это какое-то побочное действие пыли, но наверняка можно будет выяснить только в стационаре. В остальном самочувствие удовлетворительное. Только постарайтесь не трогать его. Мы пошлем со спасателями военврача.