День проклятия, стр. 31

Лиз медленно жевала. Когда же заговорила, ее голос был абсолютно спокойным:

— Я отношусь к вам по заслугам, лейтенант. Вы ведете себя как избалованное дитя. Отвратительное зрелище! Я устала от вашего нытья. Противно слушать, как вы стремитесь взвалить на себя вину за все грехи рода человеческого.

— Да, но…

— Никаких «но», лейтенант. Заткнитесь и слушайте. Вы совершенно не уважаете себя — даже за правильные решения.

— Я вовсе не считаю их правильными!

— Вот-вот. Это вы так считаете! Вы отправились в этот пыльный комшмар и обнаружили неизвестных хторран-ских существ. Вы спасли Дьюку жизнь — уверяю вас, вы это сделали. Пусть самым невероятным и, может быть, непозволительным способом, но все-таки спасли. В одиночку дотащили его до вертолета. Я знаю многих людей, у которых на вашем месте опустились бы руки. А вы не сдались! Даже добравшись сюда, вы не успокоились. Не занялись собственной шкурой, а сразу же сделали все, что смогли, для Дьюка. Я ведь тоже была здесь, не забыли? И все видела. Между прочим, за такие поступки награждают. Вы сопливый герой, Маккарти…

— Нет, не герой!

— … но вы не желаете верить в это, потому что вбили в башку ложное представление о том, каким должен быть настоящий герой, и считаете, что ничуть не похожи на него! Верно? — Э…

— Верно я говорю? Да или нет?

— Э… Я знаю, что я не герой, но вы правы.

— Вот именно. — Она кивнула. — Потому и извиняетесь перед каждым встречным за свои поступки и в то же время забываете взглянуть на себя и увидеть, что не так уж вы и плохи. Знаете, вы были бы довольно милы, если бы перестали занудствовать.

— Что?

Лиз вспыхнула и всплеснула руками.

— Теперь вам известна моя тайна — я считаю вас милым. Ослом, конечно, недовольно милым.

— Прекратите! Это нечестно! Свою порцию издевок я Получил еще в школе.

— Я не издеваюсь.

— Что? — Я перестал соображать. — Вы действительно считаете меня милым?

— Да, именно вас.

— Но… как же?.. У меня сломан нос, и сросся он неправильно. Я слишком маленький. И тощий. Я…

— Опять вы за свое. Разве трудно согласиться и поблагодарить меня?

— Э… — Это оказалось очень трудно. — Я… не привык к этому. Имею в виду комплименты. Еще никто… Я хотел сказать…

Дыхание перехватило. Я смутился и чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Лиз действительно потрясающая женщина!

— Спасибо, — выдавил я.

— Вот и славно. — Она просияла. — Просто великолепно. — Она снова взглянула на остатки НЗ. — Но, знаете, в одном вы правы.

— Да? В чем?

— Это, черт возьми, точно не омары.

ВРЕМЯ ДЕСЕРТА

Меня разбудил голос Лиз:

— … Нет, мы по-прежнему засыпаны. Темно, как в брюхе у гризли.

Я открыл глаза. Лиз говорила по радио. Горло мое раздирало так, будто в него напихали стекловаты; грудь горела. От каждого вдоха нестерпимо жгло в легких. Я не осмелился кашлянуть.

— … Нет, как глубоко, я не знаю. По-моему, сейчас встает солнце. На стеклах обтекателя появился слабый отсвет. Дело в том, что эта гадость прозрачна. Ее сугробы очень рыхлые и пропускают свет. Так что мы вполне можем лежать под десятиметровым слоем, не подозревая об этом.

Радиопереговоры на эту тему велись еще ночью, на импровизированных койках.

Я заставил себя сесть. Тело затекло и болело. Каждую клеточку жгло. Хуже всего дело обстояло с легкими, каждый вдох давался с трудом. Душили спазмы, но я знал, что кашлять нельзя — стоит только начать, и уже не остановишься никогда. Поэтому я старался дышать неглубоко и свести движения к минимуму. От сдерживаемого кашля разрывалась грудь.

Но у меня было неотложное дело — Дьюк. Как он там? Дьюк по-прежнему спал. Выглядел он ужасно: почти все волосы сгорели, обожженный череп покрылся волдырями и лохмотьями омертвелой кожи. Я с трудом заставил себя не отводить взгляд. О том, что там, под одеялом, не хотелось даже думать. Меня тошнило.

Передо мной лежал не командир, а кусок обгорелого мяса. Вряд ли когданибудь он станет прежним. Мелькнула мысль, что, может, ему лучше умереть, но я тут же выбросил ее из головы и взмолился, чтобы Бог не услышал. «Я не то имел в виду, Господи. Правда не то!»

Я выдвинул консоль с дисплеем. На экране постоянно высвечивались все показания жизнедеятельности. Уровень болеутоляющих препаратов в крови поддерживался автоматически. На этом долго не продержаться, но что Нам оставалось? В Окленд поступала вся информация, и они все прекрасно понимали. Доведись им придумать что-нибудь еще, они бы с нами связались или напрямую изменили бы программу. Мы могли только сидеть ждать.

А я терпеть не мог ждать. Я чувствовал себя никчем-ным. От Дьюка шел нехороший запах. Очень тяжелый Экран проинформировал, что началась гангрена. Долго так продолжаться не могло.

В самом хвосте вертушки был крошечный туалет. Я за шел туда, и меня вывернуло. А потом начался кашель Грудь горела, как в огне, адская боль разрывала ее на части.

Когда я вернулся, Лиз уже отключила передатчик и, развернув кресло к салону, вскрыла новую упаковку НЗ.

— С добрым утром, — улыбнулась она. — Хотите еще омаров?

И повертела перед моим носом серым неаппетитны брикетом.

— Спасибо, что-то не хочется.

Я повалился в кресло. Легкие по-прежнему жгло; тело чесалось.

— Может, вас устроит это жирное ребрышко? — Он продемонстрировала кусок чего-то тошнотворно зеле-ного.

— Не надо, я вас умоляю…

Эта пища явно не предназначалась для людей.

— Все зависит от того, каким вином запивать, — заявила она с полным ртом и бросила мне жестянку с пивом.

Я посмотрел на Лиз:

— Когда мы отсюда выберемся, я куплю вам самого большого из этих долбаных аризонских омаров. И поставлю бутылку самого лучшего вина, на какое хватит денег Но до тех пор не желаю ничего слышать о еде.

— Идет, — согласилась Лиз. — Если не случится ничего непредвиденного, вы угостите меня сегодня вечером.

— Правда?

Она кивнула.

— На карте погоды облака рассеиваются или, по крайней мере, становятся такими тонкими, что уже не фиксируются. Ночью был сильный ветер. Основной фронт прошел над нами в три пополуночи. Из Окленда сообщили, что последние облака разрядились над Сакраменто. Там насыпало пыли всего сантиметров пять — словом, ничего похожего на то, с чем столкнулись мы. К тому же есть вероятность дождя, и довольно большая. Метеослужба проверяет свои расчеты, но держу пари, что, как обычно, с неба закапает раньше, чем они успеют досчитать.

Я только хмыкнул в ответ. Даже если небо очистится от розовой пыли, проблем у нас не убавится. Как, например, выбраться наружу? Если над нами больше двух метров пыли, об этом и мечтать не приходится. Одна проблема тянула за собой другую. По собственному опыту я знал, что по глубоким сугробам мы не уйдем далеко и едва ли сможем расчистить посадочную площадку. Нет, им придется забирать нас прямо отсюда. Но как тогда транспортировать Дьюка?

Я приник к бутылке с водой, поглядывая на Лиз. Она задумалась, но мой взгляд почувствовала. — Да?

— Как мы вытащим Дьюка?

— Далеко же вы зашли в своих размышлениях.

— Вообще-то я зашел в тупик. Дьюк — самая сложная проблема. Если мы сумеем решить вопрос с ним, остальное пойдет как по маслу.

— Мне кажется, нам остается только сидеть и ждать помощи. Конечно, лучшим выходом был бы «Сикорский Скайхук». Он просто выдернул бы нас отсюда, если мы сумеем закрепить стропы.

— Тогда пусть подцепят нас за парашют, если, конечно, его не засыпало.

— А что, неплохая мысль.

— Спасибо.

— Жаль только — неосуществимая. — Лиз улыбнулась. — Вы не виноваты, все дело в «Сикорском». Он может выдернуть вертушку, но при этом поднимет столько пыли, что у него сгорят движки, и он рухнет прямо на нас.