Дело человека [Дело для настоящих мужчин], стр. 77

Я было открыл рот, но он остановил меня отчаянным жестом.

— Нет, послушай меня. Я сейчас вне цепи, но только на немного. Новички выполняют всю грязную работу — таков обычай во всех службах. Я на вызове по шестнадцать часов в день. Вчера меня… — Он прервался, словно с трудом пытаясь найти слово. Глаза покраснели. — Вчера меня… заездили. Русский правительственный чиновник. Я не знаю, была это женщина или гомосексуал, или… я не знаю, но кто бы он ни был, он использовал мое тело для любовного опыта с другим мужчиной. И я не смог ничего поделать, как только поддаться. Я не управлял собой.

— Ты написал жалобу?

— Джим, ты не понимаешь! Это было чудесно! Это было полное и абсолютное подчинение! Кто бы он ни был, он дал мне возможность соприкоснуться с другим опытом! Вот о чем все это — о расширении переживания, идущего от тотальности человеческого опыта!

— Тед, ты можешь выйти?

— Выйти? — Тед смотрел насмешливо. — Выйти? Джим, разве ты не понял? Я не хочу выйти. Даже когда я ненавижу, я люблю это — хорошее и плохое. Корпус Телепатов это шанс разделить переживания с миллионом других человеческих существ. Как еще можно прожить миллион других жизней? — Его глаза были напряжены, горели лихорадочно. — Джим, я прокрутил ленты с записями! Я знаю, на что похоже умирать — сотнями разных способов. Я разбивался в авиакатастрофах, я тонул, выпадал из окон зданий, я горел заживо и даже был съеден хторром! Я был напуган большим число способов, чем мне могло присниться — но я был и обрадован также часто! Я взбирался на горы и выходил в космос. Я пережил свободное падение и плавал с жабрами на дне океана. Я сделал так много, Джим, словно любился со всей вселенной! И я действительно любился тысячью разных способов! Все было на лентах. Я был нагим ребенком в Микронезии и пятнадцатилетней куртизанкой где-то в Осаке. Я был стариком, умирающим от рака в Марокко, и, Джим, я узнал, что такое быть женщиной, девушкой! Ты можешь понять, что значит оставить свой пол, словно рыба, открывшая воздух — открывшая, как летать! Я любил, как девушка! И я зачал ребенка, выносил его и родил! Я выкормил и воспитал его! И я умер вместе с ним, когда пришла чума! Джим, за несколько прошедших дней мне досталось больше опыта жизни, чем за все мои прежние годы. И я ужасаюсь и радуюсь, потому что все это пронеслось так быстро, что я не смог усвоить. Джим…. — он схватил мою руку крепко до боли, — Джим, я исчез! Я — Тед! Моя идентичность растворилась под давлением тысяч других жизней! Я могу считать их своими! И я знаю их так, что прекращаю собственное существование, потому что мой опыт тоже записан! Джим, я хочу этого, даже когда боюсь. Это словно разновидность смерти. И оргазма! Все это невероятно! Джим, моя жизнь кончилась! Теперь я часть чего-то другого, чего — то большего — Джим, я хочу сказать все это, пока еще есть время…

Он резко разжал руку. Лицо расслабилось, напряжение исчезло и он снова стал отрешенным.

— Тед?

— Извини, я на вызове, Джим. Мне надо идти.

Он начал подниматься, но я толкнул его назад: — Подожди, ты что-то начал говорить.

— Pardonome? — Чужой голос шел из его рта.

— Э-э, ничего. — Меня охватил ужас.

Тело Теда кивнуло: — Bueno. — Оно встало и пошло. Последнее, что я видел — его тело садилось в гелибус. Чоппер взмыл в воздух и исчез на востоке.

Мне хотелось знать, где теперь Тед в цепи. Я понимал, что это неважно. Период полураспада даже сильной идентичности был меньше девяти месяцев. Я наверное больше никогда не увижу Теда. Его тело — может быть, но штука, которая одушевляла его — где она будет? Будет испытывать что? Будет кем? Через немного месяцев он вообще больше не будет личностью. Тед знал, во что он ввязывается, когда принимал решение получить имплантант. Он знал, что это значит. По крайней мере, я хотел в это верить.

Я повернулся и похромал к реквизированному мной джипу. Никогда я не чувствовал подобного ужаса. Мне надо было о многом подумать. Я забрался внутрь и сказал: — Научная секция, пожалуйста.

Джип ответил: — Принято, — и пробудился к жизни. Подождал, пока мотор стабилизировал обороты и мягко выкатился со стоянки. Набирая скорость, он объявил: — Пришло сообщение.

Я сказал: — Я приму его.

Голос Марсии: — Джим, я хочу, чтобы ты перестал мне звонить. И перестал просить, чтобы я позвонила. Мне нечего тебе сказать. И ты не скажешь ничего, что я хотела бы услышать. Я не хочу видеть тебя и не хочу говорить с тобой. Надеюсь, что высказалась ясно. Я хочу, чтобы ты оставил меня одну, а если ты этого не сделаешь, я обещаю, что напишу письменную жалобу.

Сообщение резко оборвалось. Джип катил по асфальту. Я думал о Марсии и пытался понять, что происходит. Я вспомнил, что сказала Динни: — Мы все сейчас безумны. Все. Мы были безумны и перед чумой, но сейчас мы по-настоящему безумны. — Или это было просто удобным оправданием? Не знаю.

Динни сказала: — Дело в том, что никто не видит собственного безумия, потому что через этот фильтр мы сами смотрим. Все, что мы можем видеть, мы проецируем на людей вокруг нас. А потом обвиняем их за это. — Она улыбнулась и сказала: — Знаешь, как узнать, что ты свихнулся? Посмотреть на людей вокруг.

Я поглядел — и каждый вокруг был безумен.

Это была шутка. Тебе нужна помощь, когда люди вокруг безумны.

Дьявол с нею. У меня больше нет времени быть безумным.

Джип спросил: — Будет ли ответ?

Я сказал: — Нет. И запомни. Отказ всем будущим сообщениям от этого источника.

— Принято.

Но чувствовал я себя погано.

40

Джип криво въехал на стоянку перед Научной Секцией и я осторожно выкарабкался. Здесь охраны не было. Больше она нигде не нужна. После реорганизации ни одна дверь не откроется, если у вас не будет красной карточки или выше. У меня была золотая.

Пройдя четвертую защищенную дверь, я ткнул пальцем в двух изнывающих от безделья помощников и сказал: — Вы временно мобилизованы. Мне надо кое-что погрузить.

Они заворчали, но потянулись за мной: — Не желаю ничего слушать, — сказал я.

Мы прошли прямо к секции внеземных организмов. Когда я вошел, женщина в лабораторном халате подняла глаза.

— Где доктор Партридж, — спросил я.

— Она больше здесь не работает. Ее перевели в администрацию.

— А что с Ларсоном.

— Кем?

— Джерри Ларсоном?

— Не слышала о нем. — Она отставила клипборд и посмотрела на меня: — Что я могу сделать для вас?

— Я — Маккарти, — сказал я.

— Ну и что?

— Я забираю некоторые образцы. — Я показал на стену с клетками. — Три тысяченожки и инкубатор с яйцами. Их должны были приготовить для меня.

Она покачала головой: — Такие приказы мне не поступали.

— Прекрасно, — сказал я. — Я вручу их немедленно… — Я вытащил из кармана свою копию приказа.

Она мигнула. Лицо отвердело. — Какие у вас полномочия, лейтенант?

— Сотрудник агенства Специальных Сил, — рявкнул я. Нога болела. Я устал стоять. Я хлопнул по карточке на груди: — Вот мои полномочия! Я могу реквизировать любую чертову вещь, которую захочу. И если захочу, могу отослать вас в Ному на Аляску. А сейчас я хочу трех насекомых и ящик с яйцами. — Я махнул помощникам: — У входа стоит джип. Погрузите это.

— Подождите, — сказала она, хватаясь за телефон: — Мне нужно подтверждение. ..

Я подковылял к ней, тяжело опираясь на палку: — Во-первых, — сказал я, — именно я собрал эти образцы. Во-вторых, я убил хторра, чтобы привезти их сюда. В-третьих, я не вижу ни капли исследований этой лаборатории, и насколько это меня касается, эффект от их доставки сюда нулевой. В-четвертых…. — я развернул приказ, врученный мне сегодня утром майором Тирелли, — все подтверждения, в которых вы нуждаетесь, у меня с собой. И, в-пятых, если вы не уберетесь с дороги, я найду для этой палки менее комфортабельное место. А если не верите, что я могу это сделать, то я — тот самый парень, который убил денверского хторра.

Она прочла приказ и вернула без комментариев. Фыркнула: — Нет, это не так.