Ученик, стр. 37
Риццоли пошла к деревьям, стараясь воспроизвести прежний маршрут. Во время того спринта она была настолько поглощена преследованием, что совсем забыла про Корсака, который бежал сзади. Она помнила свой страх, бешеное сердцебиение, свист ночного ветра, бьющего в лицо. И еще помнила тяжелое дыхание Корсака, отчаянно пытавшегося не отстать. А потом она все-таки оторвалась от него.
Она ускорила шаг, направляя фонарь то влево, то вправо. Тем ли маршрутом она шла? Нет-нет, это совсем другие надгробия. А вот слева мелькнул знакомый обелиск.
Скорректировав курс, она направилась к обелиску и едва не упала, споткнувшись о ноги Корсака.
Он лежал, скрючившись, возле могильного камня, и его грузное туловище почти сливалось с гранитом. В тот же миг она рухнула на колени и с криками о помощи перевернула его на спину. Одного взгляда на его опухшее серое лицо было достаточно, чтобы определить остановку сердца.
Риццоли прижала руку к его шее, пытаясь нащупать сонную артерию, от волнения ошибочно принимая пульсацию собственных пальцев за биение его пульса. Пульса, которого не было.
Она ударила кулаком по его грудине. Но даже зверский толчок не заставил его сердце проснуться.
Тогда она запрокинула ему голову и, схватив безвольную челюсть, попыталась открыть ему рот. Как много в Корсаке ее когда-то раздражало. Запах пота и сигарет, сиплое дыхание, вялое пожатие пухлой руки. Но сейчас, когда она впилась губами в его полуоткрытый рот, пытаясь вдохнуть воздух в его легкие, все это даже не вспомнилось. Она чувствовала, как расширяется его грудная клетка, как с шипением вырывается назад из легких с трудом закачанный воздух. Положив руки ему на грудь, она начала реанимацию, выполняя ту работу, которую отказывалось делать его сердце. Она продолжала трудиться, пока не подоспели коллеги, только тогда она почувствовала, как у нее дрожат руки, как промокла рубашка. Все это время она мысленно корила себя. Как она могла проглядеть его, лежащего здесь? Почему сразу не заметила его отсутствия? Мышцы ее горели, колени ныли, но она не останавливалась. Она была в долгу перед ним и не собиралась вновь бросать его на произвол судьбы.
Сирена скорой помощи была слышна уже совсем близко.
Она все делала массаж, когда прибыли реаниматологи. Только когда чья-то сильная рука подняла ее и отстранила от тела, она сдала вахту. Дрожа от изнеможения, она наблюдала за тем, как работают врачи, как ставят капельницу, подвешивают мешочек с физраствором. Они запрокинули Корсаку голову и пытались просунуть ему в горло клинок ларингоскопа.
— Не вижу голосовых связок!
— Господи, ну и шея у него.
— Помоги мне его передвинуть.
— Хорошо. Давай еще раз попробуем.
Реаниматологи вновь впихнули в горло клинок ларингоскопа, пытаясь удержать тяжелую челюсть Корсака. Со своей массивной шеей и распухшим языком Корсак был похож на свежезабитого быка.
— Клинок на месте!
Они сорвали с Корсака остатки рубахи, обнажив спутанные волосы на груди, и установили кардиодефибриллятор. На мониторе электрокардиографа появилась изломанная линия.
— У него V-тахикардия!
Последовал разряд электрического тока, который сотряс грудь Корсака. Его тело оторвалось от земли и тут же рухнуло обратно бесформенной массой. Фонарики в руках полицейских освещали жестокую сцену в подробностях, не скрывая анатомических особенностей вроде бледного пивного живота и почти женских грудей, которых так стесняются многие мужчины с избыточным весом.
— Отлично! Есть ритм. Синусовая тахикардия.
— Давление?
Датчики опоясали мясистые руки.
— Сердечное девяносто. Давай носилки!
Корсака давно перенесли в карету скорой помощи, и ее огни уже скрылись в ночи, но Риццоли по-прежнему не двигалась с места. Безучастная к происходящему, она все смотрела вслед машине и думала лишь о том, что будет с ним дальше. Резкий свет реанимационной палаты. Новые иглы, новые трубки. Она вдруг поймала себя на мысли о том, что следовало бы позвонить его жене, но она даже не знала ее имени. По правде говоря, она практически ничего не знала о его личной жизни, и ей стало невыносимо грустно оттого, что о мертвых Йигерах ей известно гораздо больше, чем о живом, дышащем человеке, который работал бок о бок с ней. О партнере, которого она предала.
Риццоли устремила взгляд на траву, где он только что лежал. Земля до сих пор хранила отпечаток его тела. Она опять представила себе, как он бежал за ней, задыхаясь. Мужская гордость не позволила ему остаться на месте. Схватился ли он за грудь, прежде чем упасть? Позвал ли на помощь?
Да я бы все равно не услышала. Я была слишком занята погоней за тенью. Пыталась спасти свою честь.
— Детектив Риццоли! — прозвучал рядом голос офицера Доуда. Он подошел так тихо, что она даже не услышала.
— Да!
— Боюсь, мы нашли еще...
— Что?!
— Еще один труп.
Ошеломленная известием, она молча двинулась за Доудом, который своим фонариком уверенно резал темноту. Появившиеся впереди огоньки обозначили пункт назначения. К тому времени, как она уловила первые нотки трупного запаха, они уже были на приличном расстоянии от места гибели охранника.
— Кто обнаружил? — спросила она.
— Агент Дин.
— Что он здесь все время выискивает?
— Думаю, проводит генеральную уборку.
Дин вышел ей навстречу.
— Похоже, мы нашли Каренну Гент, — сказал он.
Женщина лежала на могильном холме, укутанная своими черными волосами, в которых, словно нелепая декорация, застряли жухлые листья. Судя по вздутому животу и струящейся из ноздрей жидкости, она была мертва уже давно. Но все эти подробности меркли на фоне того, во что превратилась нижняя часть ее живота. Риццоли с ужасом уставилась на зияющую рану. Одиночный поперечный разрез.
Земля как будто покачнулась под ней, и она слегка попятилась назад, инстинктивно хватаясь руками за воздух.
Дин подхватил ее и крепко удержал за локоть.
— Это не совпадение, — сказал он.
Риццоли молчала, не в силах оторвать взгляд от жуткой раны. Она вспомнила такие же раны на других женских телах. Вспомнила еще более жаркое, чем нынешнее, лето.
— Он в курсе последних новостей, — сказал Дин. — И знает, что вы возглавляете расследование. И еще он умеет играть в кошки-мышки. Вот что это теперь для него. Игра.
Хотя она и слышала его слова, их смысл до нее не доходил.
— Какая еще игра?
— Вы разве не видите имя? — Он осветил фонариком могильную плиту, на которой было выбито:
Любимому мужу и отцу
Энтони Риццоли
1901-1962
— Он издевается, — сказал Дин. — И прежде всего над вами.
13
Возле больничной койки Корсака сидела женщина с темными прямыми волосами, которые, казалось, не мыли и не расчесывали вот уже несколько дней. Она не касалась его, а просто сидела, опустив руки на колени, пустым взглядом уставившись на кровать, похожая на манекен. Риццоли стояла за стеклянной перегородкой, не решаясь войти. Наконец женщина подняла взгляд и заметила ее, так что у Риццоли не оставалось выбора. Она зашла в палату.
— Миссис Корсак? — спросила она.
— Да.
— Я детектив Риццоли. Джейн. Пожалуйста, называйте меня по имени.
Выражение лица женщины оставалось таким же безучастным; имя ей явно ни о чем не говорило.
— Простите, я не знаю вашего имени, — сказала Риццоли.
— Диана. — Женщина на мгновение замолчала, а потом нахмурилась. — Извините. Вы не могли бы еще раз сказать, кто вы?
— Джейн Риццоли. Я из бостонской полиции. Работаю с вашим мужем по одному делу. Возможно, он упоминал.
Диана еле заметно пожала плечами и вновь перевела взгляд на мужа. Ее лицо не выражало ни печали, ни страха. Лишь тупое равнодушие усталого человека.
Какое-то время Риццоли молча стояла возле постели больного. Как много трубок, думала она. Как много приборов. И в центре этого нагромождения — Корсак, превратившийся в бесчувственную плоть. Врачи подтвердили инфаркт, и, хотя кардиограмма уже была стабильной, он оставался без сознания. Из его открытого рта словно пластиковая змея выползала эндотрахейная трубка. Резервуар, подвешенный у края кровати, собирал редкие капли мочи. Хотя больничные простыни прикрывали его гениталии, грудь и живот были обнажены, и из-под простыни выглядывала одна волосатая нога с грубой ступней, на которой выделялись желтые нестриженые ногти. Ей вдруг стало стыдно оттого, что она вторглась в его интимный мир, увидела его таким жалким и беспомощным. И все равно не смела отвернуться. Словно какая-то неведомая сила приковывала ее взгляд к тем частям тела, которые обычно не демонстрируются посторонним.