Клетка для буйных. Программируемый мальчик., стр. 15

Друзья долго просили показать фокус еще раз. Но в конце концов убрались, потому что пришла мама и выпроводила их без особых церемоний. Мама вернулась слишком рано, она отпросилась с работы ввиду болезни ребенка. К ее удивлению, переходящему в возмущение, ребенок не лежал смирно в кроватке, а вместе с товарищами перекрушил полквартиры и был, по всем признакам, здоров. Конечно, радость от выздоровления дорогого чада превысила раздражение, и мама, поругиваясь, стала наводить порядок.

Потом у Токаревых был врач, пристыдивший родительницу за ложный вызов.

А когда пришел папа, относительное затишье кончилось. В квартире начало штормить. Папа долго искал вешалку, споткнулся о барахло, упавшее с антресолей, начал постепенно роптать и, наконец, обнаружил разбитую игровую приставку. Дальше разыгралась сцена, в которой он солировал. Крики сменялись вопросами и наоборот. Близился занавес — папа принялся искать ремень. Но тут вступила мама, исполнив успокаивающую арию, и порка была отменена. Родители заперлись в спальне, самозабвенно споря о чем-то. Наверное, о методах воспитания трудных шестиклассников. Саша был отправлен в свою комнату до вынесения приговора, и именно в это время…

Вечер последний. Герой

…пришел новый гость. Точнее, гость уже присутствовал в Сашиной комнате. Конечно же, это был инспектор. Он расположился на кровати и, судя по всему, немного отвлекся, потому что, когда Саша потряс его за плечо, встрепенулся и замахал руками, бормоча:

— А?.. Что?.. Позвольте… Только в письменной…

В самом деле, бывший портфель с юных лет предпочитал лежачие места. Его взгляд вскоре прояснился, и он сухо сообщил:

— Незаконно вытесненные граждане возвращены в свои клетки. По факту чего оформлен соответствующий акт.

Взъерошенный Саша не очень обрадовался визиту. Даже «здрасте» не сказал. И тем более не поинтересовался, как гость попал сюда. Молча уселся рядом с ним на кровати, а в голове его шевельнулась безразличная мысль: «Теперь книжный шкаф откроется. Дождался Алекс своей фантастики». Потом все же едко сказал:

— Мне-то что до ваших граждан! Я буйная стихия, чего со мной лясы точить?

— Буду откровенен, Токарев, — твердо ответил инспектор. — В вашем случае я имею дело с новым явлением. Вы притворялись гражданином, некоторое время укрывались в полноценных клетках, причем собственных. Значит, вы… Вы — оборотень! Порядок взаимоотношений с вами, как с новым явлением, не определен никакими инструкциями, отсутствуют нормы учета, правила эксплуатации. Это страшно. Дело требует разбирательства, но я даже не знаю, обвинить вас или укротить на месте.

Саша с достоинством возразил:

— Я тут ни при чем. Это они виноваты, они! Я их всех расколол. Он сам признался.

— Кто? — сразу спросил инспектор, показав служебную хватку.

Саша пошел в атаку. Он был беспощаден и непримирим. Он заклеймил позором и окончательно разоблачил банду шестерых, возглавляемую дорогостоящим телеприемником. Во всяком случае, ему так показалось. Инспектор хмуро выслушал и сказал, кивнув:

— Да, похоже на правду… Это людисты, сплотившиеся в Систему. Я это предполагал… — Он вдруг начал теребить замочки на пиджаке. Наверное, занервничал.

Саша спросил его в лоб:

— Почему я превратился в телевизор?

— Дело в формодержащей силе…

Саша нетерпеливо перебил:

— А при чем тут форма?

— При том, Токарев, при том. Благодаря этой силе граждане получают и удерживают форму, ведь право на форму имеет каждый гражданин. Когда форма окончательно упорядочивается, становясь устойчивой клеткой, гражданин достигает подотчетности. В данном случае получилось так. Телевизор пытался вытеснить тебя из твоей неустойчивой зыбкой формы, чтобы войти в нее самому и пользоваться ее могучей энергией. Но он не учел, что подействует своей формодержащей силой. Вот и стала твоя форма похожа на его клетку. Тем самым эксперимент был сорван, а ты запомнил процедуру упорядочивания.

Инспектор удовлетворенно окинул взглядом публику, состоящую из одного зрителя. В нем явно пропадал талант лектора общества «Знание». Впрочем, зритель не собирался оценивать его мастерство, он спросил, заикаясь от волнения:

— Зачем телек меня вытеснял?

— Чтобы наполнить тебя собственной целесообразностью, — без запинки ответил инспектор. И пока Саша переваривал эту дикую информацию, поспешил внести ясность: — Подлинно зрелые граждане считают подобную деятельность аморальной. Имеется в виду деятельность той безответственной молодежи, которая, как ни странно это звучит, любит людей. Эти максималисты еще упаковки не сбросили, а уже вознамерились передать людям достоинство и значимость истинного гражданина. Естественно, тем самым принижая себя до уровня этих беспорядочных сгустков вещества. Такие юнцы называют себя «системными», но добропорядочные граждане нелестно именуют их «людистами», а указанную деятельность — «людизмом»…

— Да подождите вы! — перебил его Саша, возбужденный до крайности. — Они что, хотели в меня вселиться? Да? Так это же преступление похуже… Хуже, чем на контрольной не дать списать!

— Это не преступление, — невозмутимо возразил инспектор. — В данном случае уголовно наказуемо только незаконное вытеснение граждан. И наказанием, если оно будет вынесено, никак не может быть демонтаж. Тем более, что их болтовня увлекла и некоторых уважаемых граждан. Они завлекают сказками об объединении в одну большую Систему, для чего людей, как основную помеху, тоже нужно охватить Системой.

— Значит, вы собираетесь нас всех упорядочить?! — заорал школьник. — Как Шери, что ли? Испоганили животное!

Инспектор миролюбиво улыбнулся.

— Знали бы вы, как нам, крепким хозяйственникам, надоели эти крикуны и выскочки, особенно эти новые русские плееры. Придумали же себе девиз: «Не следует ждать любви от людей, взять ее — наша задача!» Недоучки! Они даже не представляют, как можно управлять такой махиной, так что, уверяю вас, никаких правительственных документов на этот счет не существует. Да они просто хотят все растащить и приватизировать. При-хва-ти-зировать!

Саша немного успокоился.

— Думаете, вы первые такие умные? — сказал он веско. — Мы тоже природу изгадили, а все, что плохо лежит, прихватизируем. Поэтому теперь дети дурачками рождаются и в эти самые, в киллеры идут! Вот хотя бы Душман из нашей школы… Между прочим, вашей Системе первой хуже будет! Если всех людей упорядочить, вы зачахнете, неужели непонятно? Раньше у вас, например, какой был срок службы? А теперь?..

— Да, да, — с готовностью откликнулся инспектор, — раньше хорошо было. Жили долго, целесообразности не теряли. А нынче молодых, горячих это вовсе не интересует, они каждые два года меняются согласно моде. Для них главное — Система. Я вам больше скажу, с Чердаком у нас тоже не все в порядке. И некоторые новые сотрудники, ну те, которые себя органайзерами называют, тоже — за Систему. А я бы всех этих органайзеров бибикающих с Чердака поганой метлой повымел, ексель-моксель…

Инспектор явно хотел продолжить, но посмотрел куда-то в угол и остановился на полуслове.

Наступила пауза. Саша не знал больше, что спрашивать, все было сказано. На всякий случай он решил уточнить:

— Значит, мой телевизор — главарь у людистов? Ну, типа олигарх?

Если по-честному, такая мысль доставляла ему некоторое удовольствие. Инспектор отмахнулся.

— Компания в этой квартире — мелочь, системка. Руки до них как-то не доходили. Хотя за ними есть кое-кто повыше — Его лицо неожиданно стало жестким, замкнутым. — Но теперь я ими займусь.

— Александр! — вдруг раздался зычный папин голос. — Ну-ка иди сюда, паршивец!

Разговор закончился. Саша растерянно посмотрел на инспектора, пробормотал: «Я сейчас», — и отправился к родителям. Он был слегка оглушен новыми обстоятельствами дела. Вернее, не слегка, а весьма. У него даже в ушах стучало.

В напряженной тишине родительской спальни прозвучали грозные слова: