Смертницы, стр. 42

Маура вздохнула и стянула грязные перчатки.

— Скорее всего это пустая трата времени, но зато мы сразу же снимем этот вопрос.

Выйдя в приемную морга, Маура и Габриэль в окно наблюдали, как Йошима колдует над рентгеновским аппаратом. Маура права, думал Габриэль, возможно, это пустая трата времени, но необходимо нащупать границу между страхом и паранойей, правдой и заблуждением. Он заметил, что Маура поглядывает на стенные часы, и понимал, что ей нужно продолжить вскрытие. Впереди была самая важная процедура — исследование головы и шеи.

Йошима вынул кассету с пленкой и исчез в проявочной.

— Все, он закончил. Давайте вернемся к работе, — предложила Маура. Она надела новые перчатки и вернулась к столу. Встав в изголовье, она погрузила руки в спутанную копну черных волос и начала пальпировать череп. Затем одним точным движением скальпеля надрезала кожу головы. Габриэль с отвращением наблюдал, как искажалось это красивое лицо. Оно было всего лишь натянутой на мышцы и хрящи кожей, которая без сопротивления подчинилась ножу патологоанатома. Маура подхватила надрезанные края кожи и потянула их вперед. Волосы черным занавесом упали на то, что некогда было лицом.

Из проявочной вышел Йошима.

— Доктор Айлз!

— Снимки готовы?

— Да. И здесь кое-что есть.

Маура подняла глаза на ассистента.

— Что такое?

— Это видно под кожей. — Он поместил снимок на экран. — Вот, — указал он.

Маура подошла к проектору и молча уставилась на тонкую белую полоску, проходящую сквозь мягкую ткань. Таким прямым и ровным естественное образование быть не могло.

— Это что-то искусственное, — заметил Габриэль. — Как вы думаете…

— Это не микрочип, — возразила Маура.

— Но там что-то есть.

— Это не металл. Плотность не та.

— Ну, и что это?

— Давайте посмотрим. — Маура вернулась к трупу и взялась за скальпель. Развернув левую руку, она обнажила шрам. Надрез, который она сделала, был на удивление быстрым и глубоким — едва взмахнув скальпелем, она прорезала кожу и подкожный жир до самой мышцы. Эта пациентка уже никогда не пожалуется на уродливый рубец или поврежденный нерв; ее плоть бесчувственна к мучениям, которым она подвергалась в этой комнате, на этом столе.

Маура взяла в руки пинцет и просунула его в рану. Габриэль с ужасом наблюдал за тем, как она копалась в истерзанных тканях, но и отвернуться не мог. Услышав ее удовлетворенное бормотание, Дин увидел, как вынырнул пинцет, сжимавший какую-то блестящую спичку.

— Я знаю, что это, — заявила она, выкладывая предмет в лоток. — Это резиноподобная трубка. Просто она опустилась глубже, чем следовало. И заросла рубцовой тканью. Вот почему не удалось ее прощупать под кожей. Чтобы обнаружить ее, понадобился рентген.

— И для чего эта штука?

— Это норплант. В этой трубке помещается прогестин, который постепенно выходит в организм, предотвращая овуляцию.

— Контрацептив.

— Да. Сейчас такие уже не вживляются. В Штатах это вообще запрещено. Как правило, их вживляют сразу по шесть штук, по веерообразной схеме. Похоже, их удаляли, а этот по какой-то причине забыли.

Вновь раздался сигнал интеркома.

— Доктор Айлз! — снова произнес голос Луизы. — Вам звонят.

— Ты можешь принять сообщение?

— Думаю, вам нужно ответить на этот звонок. Это Джоан Анстед из приемной губернатора.

Маура резко вскинула голову. Посмотрела на Габриэля, и он впервые увидел промелькнувшее в ее глазах напряжение. Она отложила скальпель, сдернула перчатки и подошла к телефону.

— Доктор Айлз слушает, — произнесла она в трубку. Хотя Габриэль не мог слышать ее собеседника, по виду Мауры можно было понять, что разговор был не из приятных. — Да, я уже начала. Это наша работа. Почему ФБР считает, что они могут… — Долгая пауза. Маура отвернулась лицом к стене, и было видно, как напряжена ее спина. — Но я еще не закончила вскрытие. Я приступаю к исследованию черепа. Если вы дадите мне еще полчаса… — Опять пауза. И ее холодный голос: — Понимаю. Мы подготовим останки к отправке в течение часа. — Она повесила трубку. Глубоко вздохнула и повернулась к Йошиме. — Пакуй ее. Они хотят получить ее и Джозефа Роука.

— Что происходит? — удивился Йошима.

— Трупы отправляют в лабораторию ФБР. Им нужно все — и органы, и образцы тканей. Агент Барсанти берет это дело под свой контроль.

— Такого еще никогда не было, — заметил Йошима.

Маура сняла маску и принялась развязывать халат. Стянув, бросила его в бак для грязного белья.

— Приказ пришел прямо от губернатора.

23

Джейн резко проснулась, напрягшись каждой клеточкой своего тела. Она уставилась в темноту, прислушиваясь к отдаленному рычанию автомобиля на улице, к ровному дыханию Габриэля, который крепко спал рядом. Я дома, подумала она. Я в своей постели, в своей квартире, и мы все в безопасности. Все трое. Она жадно втянула воздух и подождала, пока утихнет сердцебиение. Пропитанная потом ночная сорочка начинала холодить кожу. Со временем эти кошмары уйдут, подумала она. Это всего лишь угасающее эхо ужаса.

Она повернулась к мужу, чтобы ощутить тепло его тела, ощутить его такой знакомый запах. Но едва она успела обнять его, как в соседней комнате заплакал ребенок. Только не сейчас, подумала она. Всего три часа прошло с тех пор, как я тебя покормила. Дай мне поспать еще минут двадцать. Ну хотя бы десять. Дай полежать еще чуть-чуть, прийти в себя после всех этих кошмарных снов.

Но плач не смолкал, напротив, становился все громче и настойчивее.

Джейн встала и выскользнула из темной спальни, плотно прикрыв за собой дверь, чтобы не потревожить Габриэля. Она включила ночник в детской и посмотрела на красное личико орущей дочери. Тебе всего три дня от роду, а я уже без сил, подумала она. Подняв дитя из колыбели, она почувствовала, как жадный маленький ротик ищет ее грудь. Стоило Джейн опуститься в кресло-качалку, как розовые челюсти сомкнулись на ее соске. Но грудное молоко оказалось лишь временным утешением; вскоре ребенок опять завозился, и, сколько Джейн ее ни баюкала, девочка не затихала. «Что я делаю не так?» — недоумевала она, глядя на разочарованного младенца. Почему я такая неуклюжая? Никогда еще Джейн не чувствовала себя такой никчемной и беспомощной, и вот сейчас, в четыре утра, ей вдруг неудержимо захотелось позвонить маме и попросить поделиться материнской мудростью.

Той самой мудростью, которая должна быть врожденной, Джейн почему-то не досталась. Хватит плакать, малыш, хватит плакать, подумала она. Я так устала. Мне хочется только одного — вернуться в постель, но ты меня не отпускаешь. И я не знаю, как успокоить тебя.

Она встала с кресла и начала бродить по комнате, укачивая дочь. Чего она хочет? Почему плачет? Она пошла на кухню и, измученная, полусонная, уставилась на неприбранный стол. Она вспомнила свою жизнь до материнства, до замужества, когда приходила домой с работы, открывала бутылку пива и усаживалась с ней на диван, задрав ноги. Она любила свою дочь, любила мужа, но усталость затмевала все чувства, и сейчас ей хотелось только одного: спать. Ночь казалась бесконечной пыткой.

«Я не выдержу. Мне нужна помощь».

Она открыла кухонный шкаф и уставилась на банки с детским питанием — бесплатные образцы, которые ей дали в больнице. Детский плач усилился. Она уже не знала, что делать. В смятении она потянулась к банке. Налила смесь в бутылочку, поставила ее в кастрюлю с теплой водой — такой вот памятник собственному поражению. Символ ее полной несостоятельности как матери.

Стоило ей предложить ребенку бутылку со смесью, как розовые губки сразу же впились в резиновую соску, и кроха принялась жадно и шумно сосать. Девочка была счастлива.

Ух ты! Волшебная баночка.

Джейн устало опустилась на стул. Сдаюсь, подумала она, наблюдая за тем, как быстро опорожняется бутылка. Банки победили. Взгляд ее упал на книгу «Выбираем ребенку имя», лежавшую на кухонном столе. Она все еще была раскрыта на букве Л — здесь Джейн остановила поиск имени для девочки. В больнице они так и не дали ребенку имени, и Джейн уже отчаялась от долгих поисков.