Бриг «Артемида», стр. 24

3

Двое были ростом с Гришу, третий поменьше, вроде Агейки, четвертый совсем мал ой, лет четырех. Они подходили неспешно, осторожно даже. В их движениях и лицах Гриша не увидел никакой задиристости и вражды. Только вежливое любопытство и вроде бы желание сказать: если мы тебе мешаем, то уйдем… Тогда он улыбнулся им навстречу.

И они улыбнулись ему, хорошо так. И пошли быстрее. И стали в двух шагах. Младшие были смуглые, а те, что постарше, – светлые, чуть рыжеватые, круглолицые (совсем, как туренские пацаны). Похоже, что братья. Все четверо в мешковатых подвернутых штанах и с голыми загорелыми плечами. Один из старших что-то негромко проговорил и показал на стоявший в трех кабельтовых от берега бриг. Конечно, он спрашивал: «Ты оттуда?» Гриша закивал. И, вспомнив про «международный этикет» (о нем недавно говорил доктор), показал большим пальцем себе на грудь. Отчетливо произнес:

– Гри-ша…

Все четверо заулыбались шире и тоже закивали. Один из старших показал на себя:

– То-маш… – И на другого: – Жо-ао… («Как староста», – мелькнуло у Гриши.)

Тот, что поменьше, застеснялся и неразборчиво назвал свое имя. Малыш тоже назвал себя сам – солидно и так же неразборчиво, с важной хрипловатостью.

Потом все замолчали. Переминались и не знали, что делать дальше. Но Томаш почти сразу нашел выход. Быстро заговорил, показывая через плечо на воду, замахал руками, делая частые гребки: айда, мол, купаться. И в подтверждение этих слов одним движением сбросил на черный песок штаны. И трое других тоже. Грише что делать-то, если зовут? Он тоже стряхнул свои матросские штаны, скинул через голову рубаху. Опять оглянулся на «своих», на Митю. Но тех теперь не было видно за камнями. Ну и ладно! Пока Митя преодолеет лень и, чертыхаясь, доберется сюда, Гриша сумеет побултыхаться, поплавать с ребятами…

Искупаться очень хотелось!

Ведь он купался в море всего один раз. Когда наступили жаркие дни и случилось однажды короткое безветрие, лейтенант Стужин приказал спустить на воду запасной марсель, привязав к шкаторинам несколько балластин. Получилась этакая купальня с небольшой глубиною. И Гриша вместе с матросами плескался там от души. Можно было не опасаться ни океанской глубины, ни акул, чьи треугольные плавники иногда были различимы с палубы брига… А потом еще случалось, что обливали друг друга на палубе из парусиновых ведер, и Гриша вполне узнал вкус морской соли. Но вот такого, чтобы с берега и прямо в океан, – еще не было…

Гриша сам не заметил, как оказался среди невысокой крутой ряби с гребешками, в шелковистой прохладе. Маленькие волны, дурачась, подталкивали его, отрывали от дна, несколько раз плеснули в рот. Вода несильно, шутя, щипала царапины и щекотала в ноздрях. В брызгах загорались радужные искры. То отталкиваясь ступнями от дна, то пробивая головой волну, Гриша беспорядочными гребками толкал через воду свое тело, стараясь держаться рядом с ребятами. Он умел плавать и нырять неплохо, у себя в Турени – на реке или у запруды в логу – ничуть не отставал от приятелей. Правда, там не было таких вот дурашливых волн с гребешками, но здесь Гриша к ним привык очень быстро.

Здешние мальчишки плавали здорово, прямо как дельфины. Даже малыш был ничуть не хуже остальных. Он даже попытался рвануть подальше от берега, но один из старших (то ли Жоао, то ли Томаш) догнал его, развернул и добродушным подзатыльником отправил обратно.

Да, радость была не в дальних заплывах, а в игре. В том, как хлопками срываешь с волн гребешки и швыряешь их в соседа. В том, как со смехом забираешься к кому-нибудь на скользкие плечи и бултыхаешься вниз головой в глубину (а в этой зеленовато-прозрачной глубине – качание водорослей, юркие тела рыб, большущий, удирающий от твоей разлапистой зыбкой тени краб…). В том, как наперегонки устремляешься к торчащему из воды камню, на который опустились две серые узкокрылые птицы… В мгновенно возникающей дружеской привязанности каждого к каждому. И в радости от того, что ты есть на свете, что есть эти ребята, море, небо, птицы, жаркие лучи…

Под этими лучами они, веселые и порядком уставшие, выбрались на берег, и Гриша предвкушал, как плюхнется животом на теплый песок. Но… Жоао что-то смешливо вскрикнул и показал вдоль берега.

По песку и гальке шла к ним босая девочка с длинными волосами. В обтрепанной юбке до колен, в коротенькой расстегнутой безрукавке. Прямая такая, тоненькая, деловитая. Видать, того же возраста, что Гриша и старшие мальчишки. Она несла плоский бумажный сверток.

Томаш что-то сказал, остальные обрадованно закивали. Все смотрели, как она подходит, и Гриша смотрел, и ему было хорошо, словно вдруг здесь, на берегу, появилась одна из сестер Максаровых (лучше всего, если Танюшка). И он не сразу охнул от испуга. Но охнул наконец (про себя, но с колючим ознобом!): батюшки, он, как купался, так и стоит сейчас – без единой ниточки на себе, только с прилипшей к животу прядкой водоросли. Что же теперь? С разбега прыгать в воду или с отчаянной поспешностью натягивать штаны? И то, и другое было бы еще смешнее и хуже, чем стоять вот так, на виду у всего солнечного мира. Лучше уж стоять. Ведь и мальчишки вели себя так, будто ничего не случилось. И девчонка…

Ну что ж, если здесь такие порядки… Да ведь и в Турени порядки были похожие. Год назад в логу у запруды Гриша и другие мальчишки и девчонки бултыхались все вместе, не думая о всякой там ерунде. А здесь что? «Международный этикет»? Больно надо…

Девочка, видимо, думала так же. Подошла, глянула на Гришу с любопытством (незнакомый же), но быстро, потом что-то сказала остальным. Томаш нетерпеливо ответил и протянул руку к ее бумаге (кажется, это были потрепанные газеты). Девочка хлопнула его свертком по руке – не торопись, мол. Потом что-то спросила и снова посмотрела на Гришу. Глаза у нее были карие с желтыми (будто солнечными) точками, а волосы – пепельными, с лежащими на плечах прядками. А пухлые губы – в трещинках.

– Гри-ша, – разъяснил ей Томаш и старательно показал на него, а потом на стоящий в бухте бриг. Девочка понятливо закивала. И вдруг засмеялась, сунула Грише в руки свернутые газеты. Быстро заговорила, показывая то на мальчишек, то себе за спину. И Грише показалось, будто он знает, про что девочка говорит: не отдавай, мол, бумагу этим бестолковым людям, пока я не приду снова…

Гриша смеялся в ответ. Он держал газеты перед собой, в опущенных руках, и чувствовал себя теперь уверенней.

Девочка повернулась, побежала за камень, все смотрели ей вслед. Почти сразу она выскочила из-за камня, уже без одежды, как золотистая рыбка. Мелькнула, прыгнула головой в гребешки, замахала тонкими руками.

Малыш запрыгал, закричал – подожди, мол, я тоже хочу, я не наплавался! – и бросился за ней.

Жоао покачал головой (вот неугомонные!) и протянул к газетам руку. Гриша, конечно, отдал. Мальчишки круглым окатышем придавили сложенные листы к песку. Кроме одной газеты. Ее они развернули на плоском камне. Бумага была желтая, с латинскими буквами разной величины, хрупкая от старости. Ребята стали зачем-то разрывать ее на прямоугольники, а она рвалась не там, где надо, непослушно…

– Подождите! – крикнул Гриша. Сбегал к своим брошенным штанам, вернулся с ними к камню. Нашарил в кармане складной самодельный ножичек с жестяной ручкой (подарок матроса дяди Арсентия). Сунул штаны под мышку, а ножичек раскрыл. И – вот, смотрите: надо не рвать, а складывать и потом резать по сгибу.

Это дело сразу одобрили, Жоао попросил ножик и начал аккуратно резать газету на прямоугольники…

Гриша будто между делом (мол, не бросать же их снова) натянул штаны и теперь чувствовал себя совсем великолепно. С интересом следил за ребятами. Он был уверен, что из кусков бумаги ребята станут мастерить кораблики. Может, и ему дадут листик, он умеет…

Но оказалось – не кораблики. Жоао и Томаш разом сделали бумажные стрелы. Ну, простые такие – с острыми носами и узкими крыльями, которые расширяются к хвосту. Разом махнули руками. Стрелы взметнулись, ветерок понес их над песком и камнями в сторону поселка. Ребята догнали, принесли их слегка горделиво – полет и в самом деле был неплох. Младший (ростом с Агейку) мальчик тоже смастерил стрелу. Тоже пустил. Ему не повезло. Стрела взлетела невысоко и почти сразу уткнулась в черные крупные песчинки. Мальчик виновато оглянулся на Гришу.