Россия молодая. Книга первая, стр. 59
— Скажешь? — спросил Костюков.
— Поглядим!
И, ссутулясь, Сильвестр Петрович ушел к себе в балаган. Костюков дернул Рябова за рукав:
— Что теперь будет?
Рябов молча пожал плечами.
3. Первые матросы
На следующую ночь двуконь к избе бабки Евдохи прискакал посланный от Иевлева офицер — невыспавшийся, весь взъерошенный; велел кормщику немедля, спехом быть на Мосеевом острову…
Не ополоснув лица, позевывая, кормщик животом навалился на коня, перекинул ногу, поскакал рядом с офицером.
— Истинно — собака на заборе! — ухмылялся офицер, поглядывая на Рябова.
Кормщик ответил беззлобно:
— Каждому свое, господин. Мое дело — море, твое — конь.
У перевоза стояла наготове лодчонка. На Мосеевом острову прогуливался в ожидании Сильвестр Петрович Иевлев с Меншиковым, Ворониным и Чемодановым. Еще, видимо, не ложились спать, лица у свитских были закопчены дымом костров, опухли от комариных укусов, глаза слезились.
— Как сквозь землю провалился! — сказал Иевлев, идя навстречу кормщику. — Куда пропал, дружок сахарный? Где матросы новому кораблю? Спускать скоро, а матросов — ни единой души?
Кормщик подумал, сел на лодейку, вернулся в Архангельск, пошел по кривым улочкам и переулочкам, по низким хибарам — искать, кто из рыбаков дома. Многие были в море, другие ушли на дальние промыслы покрутчиками, иные гнули спины грузчиками — дрягилями.
Спящих Рябов будил, вытаскивал из клети, тряс, велел идти за собой.
— Куда? — спрашивали рыбаки, зевая.
— На казенные харчи! — отвечал Рябов.
— В острог, что ли?
— Там поглядим…
— На цареву службу?
— На нее.
Женки цеплялись за мужиков, выли, мужики отшучивались. Одна, чернобровая, румяная, всердцах погнала кормщика вон. Он сел на лавку, сказал со значением в голосе:
— Царь Петр Алексеевич ноне корабль спускает двухпалубный, а она ругается. Вишь, какая! Угощение будет матросам от царя, гульба, почет, а ей не по нутру. Вон какая женка нравная…
И отсюда мужик ушел, но на всякий случай захватил с собою хлеба. Царева служба известная — насидишься с пустым брюхом, наплачешься.
Дед Федор, Аггей, Егорша, Семисадов, Копылов, Нил Лонгинов, даже салотопник Черницын — пошли без отговорок: крепко верили артельному кормщику Рябову. Изрядной толпою, с шутками, быстрым шагом пошли к Соломбале. Шествие замыкал Митенька Борисов, шагал весело, думал — может, и пришло оно, его время, может, и быть ему отныне матросом.
К Соломбале поспели как раз во-время, — царь только начал шуметь, что матросов нет. На верфи всюду развевались цветастые флаги и флажки, щелкали на двинском ветру, шелковая материя блестела на утреннем солнце. Непрерывно играли рожечники, ухали литавры, дробно трещали барабаны. Свитские бояре, не зная куда себя деть, мыкались в дорогих одеждах по двору, старались не попадаться царю на глаза…
Иевлев встретил матросов приветливо, велел быть вместе, не разбредаться, покуда их не кликнут к делу. Матросы расположились на ветерке, степенно, без любопытства оглядывали корабль, обсуждали его статьи, как землепашцы обсуждают коня.
— Кормщиком-то кто на нем пойдет? — спросил Лонгинов. — Из немцев кто али из наших, из рыбарей?
Дед Федор засмеялся, сказал насмешливо:
— Нашего брата на сей корабль и не допустят. Лапотники мы, а там все бархатники. Спихнем его в воду и — по домам. Так, Иван Савватеевич?
Рябов не ответил, загляделся на важных иноземных корабельщиков Николса да Яна, что похаживали вокруг, судна, покрикивали сиплыми голосами, будто и впрямь они построили корабль.
— Корабельщики! — презрительно сказал Аггей. — А те, кому положены честь да слава, да царское спасибо, те и подойти боятся… Вон в лодейке посередь Двины болтаются…
На реке, далеко, то поднимаясь, то опускаясь, покачивалась посудинка с двумя человеками, — то были Иван Кононович и Тимофей Кочнев.
На берегу пальнула пушка, рожечники перестали играть, в тишине на верхний дек корабля поднялись Лефорт, Апраксин, Иевлев, Меншиков и Воронин. Царь снизу, сложив ладони рупором, крикнул:
— Флаг!
Ударили барабаны, по трапу взбежал Чемоданов с кормовым корабельным флагом. Свитские ему отсалютовали шпагами, он миновал ют, поднялся на верхнюю галерею и там остановился. Барабаны смолкли.
— Кормщика на штурвал! — опять крикнул Петр.
Рябов, Семисадов, Копылов, Лонгинов поднялись все враз, не замечая друг друга, пошли к царю. Царь, утирая потное лицо и загорелую шею грязным платком, велел Рябову:
— Наверх!
Рябов побежал по трапу, Апраксин взял его за руку, твердо поставил у штурвала, спросил измученным от волнения голосом:
— Знаешь, чего делать надобно?
Здесь было куда ветренее, чем внизу, нестерпимо ярко блистала под солнцем Двина, совсем над головами с криком проносились чайки.
— Знает, знает! — за Рябова ответил Сильвестр Петрович.
Царь Петр внизу у кормы мыл руки. Мастер Ян ему поливал из серебряного кувшина, мастер Николс держал расшитое полотенце. Опять ударили барабаны. Петр вытер руки, швырнул полотенце, крикнул громким веселым голосом:
— С богом! Руби канаты!
Одно за другими стали падать бревна, поддерживающие корабль по бокам. Мерно, вперебор застучали топоры в умелых ловких руках плотников. Петр поплевал на руки, высоко взмахнул молотком и изо всех сил ударил под киль. Корабль вздрогнул, длинно заскрипел и тронулся, все быстрее и быстрее скользя по смазанным жиром полозьям. Колесо штурвала мерно подрагивало. Рябов стоял напряженно, готовый в любую секунду положить руки на штурвал, но сейчас было еще не время…
Поднятый вал ударил в корму, корабль качнуло, он поплыл.
— Якоря! — крикнул Иевлев.
Рябов, не торопясь, положил руки на штурвал. Не дойдя до середины реки, корабль остановился на якорях, отданных мгновенно. Теперь якоря «забрали». Совсем близко у борта покачивалась лодейка, Кочнев и Иван Кононович, задрав головы, смотрели на судно, о чем-то между собою переговариваясь. Рябов свесился вниз, крикнул корабельным мастерам:
— Славно построен! Слышь, Тимофей!
— В море, я чай, виднее будет! — ответил Иван Кононович и навалился на весла.
К новому кораблю подходили шлюпки царя и свиты, за ними медленно двигалась лодья с плотниками — достраивать корабль на плаву. Петр быстро взбежал наверх, обнял Апраксина, велел ставить столы для пиров. Рябов, отозвав Иевлева, тихо спросил:
— Матросы-то нынче не надобны?
— Нынче могут отдыхать, да завтра чтоб здесь были! — сказал Сильвестр Петрович. — Вооружим корабль — и в море…
Рябов смотрел на Иевлева улыбаясь.
— Чего смеешься? — спросил Сильвестр Петрович.
— Тут делов еще на месяц! — сказал кормщик. — Ранее не управиться. Мачты ставить, пушки, снастить, а ты — завтра! Все у вас спехом, словно бы дети малые…
Сильвестр Петрович порылся в кошельке, отыскал рубль, протянул Рябову:
— На, угостишь матросов для ради праздника спуска корабля. И быть всем в готовности…
Через несколько дней Иевлев опять прислал за Рябовым офицера. Кормщик быстро собрал своих матросов, поднял парус на карбасе корела Игната, подошел к трапу нового корабля, из пушечных портов которого уже торчали стволы орудий, привезенных Петром из Москвы. Дед Федор поднялся наверх первым, обдернул домотканную чистую рубаху, перебрал обутыми в новые морщни ногами, скомандовал:
— Но, робятки, не осрамись, дело такое…
Один за другим мужики-рыбари поднимались по трапу, не зная, куда идти дальше, что делать, кто тут старший — Лефорт ли в своих огромных локонах, Гордон ли, что задумчиво глядел на свинцовые воды Двины, Меншиков ли, что дремал в кожаном кресле…
Навстречу, размашисто шагая, вышел царь Петр, спросил громко:
— Матросы?
— Матросы! — выставив вперед бороденку, ответил дед Федор.
Петр Алексеевич добродушно усмехнулся, покачал головой, спросил: