Муха с капризами (с илл.), стр. 3
Ооо! Ууу! Ах!
Было это несколько лет тому назад.
Как-то так счастливо всё сложилось, что в моем распоряжении оказалась неделя с хвостиком свободного времени. И машина в полном распоряжении. Если бы вы были на моем месте, вы бы, ни минуты не колеблясь, отправились путешествовать, правда? Вот это самое сделал и я.
Я моментально оказался на Мазурах. Ведь хотя вся наша Польша прекрасна, но Мазуры поздней весной — это настоящее чудо! Таких хвойных лесов, таких озёр, такой сочно-зелёной травы и голубого неба вы нигде не увидите. Колесить по этому краю — огромное наслаждение!
Однажды пришлось мне заночевать в лесной сторожке. Хозяева мои были очень милые люди. Мы заговорились с ними до поздней ночи. И сам не знаю как, сболтнул я им, что не прочь бы завести волка, самого настоящего волка прямо из лесу. Конечно, когда утром я садился за руль машины, я и думать забыл об этой фразе.
Еду. Трясёт меня на избитой дороге так, что души в себе не слышу. Проехал километров этак сорок и вдруг слышу сзади, за спиной… детский плач. Оглядываюсь. Лежит, правда, на заднем сиденье куча всевозможных пожитков, но ребёнка среди них, понятное дело, нет. «Померещилось мне», — думаю. И еду дальше, А тут снова раздаётся жалобный писк. Ослышаться я никак не мог. Останавливаюсь, открываю дверь, заглядываю во все корзинки и вижу: из-под какого-то узла смотрит на меня безнадёжно заплаканная мордашка. Хватаю — и вытаскиваю что-то вроде большой муфты из медвежьего меха! С этой муфты смотрят на меня очень жалобно две пуговки. Неужели волчонок?
«Н-да, — думаю, — милые хозяева устроили мне приятный сюрприз. Вот так история!»
Делать нечего.
— Раз уж нам придётся путешествовать вместе, — обращаюсь я к сюрпризу, — то, дорогой друг, начнём с того, что ты умоешься!
И к озеру с господином волком. Едва удалось мне его отмыть! Во-первых, добрые люди его плотно накормили на дорогу; во-вторых, просёлок был чересчур неровный для волчьего младенца.
Умылись мы, поцеловались — волчонок оказался очень ласковым. Я положил его рядом с собой на сиденье.
Едем дальше. Заехали на хутор, напились молока. Всё превосходно. Только ночью — скандал! О том, чтобы спать где-нибудь, кроме как со мной в постели, не может быть и речи! Иначе — рыдания. Не знаю, устояли бы вы перед слезами сироты, у которого нет другой опоры, кроме вас, — я оказался неспособным на такую жестокость. И вот с той ночи всю дорогу спал я в одной постели с волком. С настоящим серым волком!
И если меня не постигла участь бабушки Красной Шапочки, то лишь потому, что мой серый волк прекрасно помещался у меня под мышкой. А голову клал всегда на подушку.
Мой Рекс — так мы назвали волчонка — был и позже самым ласковым существом на свете. Любил лизаться, ласкаться больше любого щенка. Единственное огорчение, которое он мне причинил, было разве то, что он поразительно быстро пришёл к убеждению, что я в сравнении с Крисей, дамой в вашем возрасте, просто нудный старик.
И всю свою любовь отдал он моей племяннице. Её он любил, а меня только уважал. А выбивалку совсем не любил.
С нашими дворовыми собаками волчонок жил в мире и согласии. Как и они, получал нахлобучки от Имки, кошки, суровой воспитательницы наших щенят. Да и в других отношениях его судьба ничем не отличалась от судьбы любого другого щенка, проводившего свою собачью молодость на нашем дворе. А по виду Рекс так напоминал собаку, что я не очень верил в его дикое, лесное происхождение и кровожадные инстинкты.
Отличался наш волчонок от щенят разве только удручающей худобой. Прямо стыдно было его людям показывать. Иной мог подумать, что мы морим беднягу голодом. А Рекс наш жрал столько, что это превосходит человеческое понятие. Четыре взрослые собаки не управились бы с тем, что наш волк проглатывал единолично!
В этом раннем возрасте он не совершил ничего такого, что свидетельствовало бы о его волчьем характере. Задушил курицу? Великое дело! Случалось такое и с самыми породистыми псами.
Только волчонок приступил к охоте несколько иным способом. Щенята, как вы, конечно, сами знаете, гоняются за курицей с визгом и лаем. Больше тут шума и баловства, чем дела. Если курица и погибнет, то скорее всего по собственной оплошности.
Рекс, наоборот, вовсе не гонялся за курицей. Он напал на неё исподтишка. Подкрался, задушил и слопал. Прямо с перьями. И это как раз нас насторожило.
Мы решили, что отныне курам лучше не выходить из курятника. Нам казалось, что этим мы оградим их от серого разбойника.
Ни капельки, однако, это не помогло. Обнаружилось, что Рекс, особенно когда ему кажется, что никто его не видит, способен целыми часами смотреть в курятник сквозь решётку. Он сидел, как привязанный, не сводя с кур зорких глаз, сидел день за днем.
Однажды зимой волк внезапно вскочил на крышу дровяного сарая. Перемахнул через ограду. И, прежде чем я успел выбежать во двор, — передушил у меня всех кур! Всех до единой!
Как вы можете догадаться, я схватил что попало под руку и кинулся на место происшествия. Рекс забился в угол, глядя на меня зелёными от страха глазами. И защёлкал зубами, как в лихорадке.
В наказание я целый день продержал его в пустом курятнике. И за весь день он ни разу не пошевелился, не вышел из угла, только водил за мной ошалелыми от страха глазами. И щёлкал зубами.
В этот вечер он впервые в жизни завыл. Вой начинался протяжным «ооо, ууу…» и заканчивался коротким, как вздох, «ах!»
Я не знаю волчьего языка, а потому не могу с полной уверенностью утверждать, что этот вой означал. Но все-таки мне кажется, что волк звал на помощь. На волчьем языке этот зов скорее всего означал: «Крися! Крися!»
Ведь и позже Рекс всегда заводил это своё «Ооо! Ууу! Ах!», когда его маленькой хозяйки не было поблизости.
Крися поняла зов волка иначе.
Она убеждала меня, что Рекс даёт торжественное обещание исправиться. И она была по-своему права. Рекс вышел из курятника совсем другим. Во всяком случае, наши куры с той поры были в полной безопасности. Они могли разгуливать перед самым волчьим носом без малейшего опасения!
Совсем по-другому, однако, поняли это первое вечернее волчье слово городские собаки. Все они — маленькие, большие, лохматые, гладкие, — словом, все, у кого были четыре ноги, хвост и собачье сердце в груди, немедленно выбежали на двор или на улицу. И все наше местечко огласилось в эту ночь яростным лаем, тявканьем, воем. С этой минуты я уже не мог сомневаться, что Рекс действительно самый настоящий серый волк.
Рекс рос, хорошел, наливался силой. Был он, впрочем, по-старому ласков, мил, послушен. И, пожалуй, даже трусоват. От чужих собак держался на почтительном расстоянии. По улице трусил своей волчьей рысцой, всегда держась у самых стен домов, словно не хотел никому попасться на дороге. Людей не боялся, но тоже держался от них поодаль. Зато обожал детей. Он позволял им вытворять с собой всё, что им было угодно. Наша соседка, маленькая Труда, представьте себе, даже ездила на волке верхом и запрягала его в кукольную тележку. Одним словом, чудесный был волчонок!
Умел он быть также верным другом. И это как раз его и погубило.
Неподалёку от нас жил доберман. Тоже Рекс, тёзка нашего волка. Пёс этот был злой и глупый. Целыми днями он брехал неведомо на что. С собаками не умел ужиться — постоянно устраивал нелепые драки. И, будучи трусом, нападал только на таких собачонок, которых мог повалить одним ударом лапы.
Однажды Рекс-доберман ни с того ни с сего налетел на нашего фокса Чапу — крошку в сравнении с рослым доберманом. Это заметил волк. И, прежде чем я успел вмешаться, доберман уже лежал на земле с перегрызенным горлом…
Скандал вышел ужасный. Доберман оказался очень ценным псом. Он, как уверяли хозяева, целыми пудами собирал медали на собачьих выставках. Словом, мне пришлось очень, очень дорого заплатить за насильственную смерть этого собачьего аристократа.