Ящик Пандоры, стр. 38
– Какие решения? Вы говорите…
– Я не стал бы тратить силы, пытаясь понять существа, которые нас убивают! Требовалась полная стерилизация окрестностей, а Эдмонд Кингстон не смог заставить себя отдать такой приказ. Он заплатил за ошибку жизнью… а с ним и множество невинных.
Рашель все еще пыталась взывать к рассудку.
– Как можно бороться с тем, чего не понимаешь?
– Убивать, – ответил Оукс, оборачиваясь к ней. Он снизил громкость мегафона до минимума. – Все очень просто. Его надо убивать.
Беспредельность, ее безграничный хаос вселяет в нас страх. Но эта бесконечность служит и неисчерпаемым источником того, что вы зовете талантом, способности отрешаться от страха, обнажая структуру и форму, творя красоту. Поэтому талант так страшит вас. Бояться неизведанного мудро, но только до той поры, пока новообретенное бесстрашие не выявит его неповторимой красоты.
Долгое, стянутое в точку мгновение Хали Экель стояла перед толпой, глядя на троих страдальчески вытянувшихся мужчин. Словно сцена кошмара – кровь, пыль, оранжевый свет, бросающий на обреченных гротескные тени, ощущение разлитого в воздухе насилия.
«Я наблюдаю, наблюдаю, наблюдаю…»
Грудь болела при каждом вздохе, и в ноздрях стоял запах стекающей с пробитых ног Иешуа крови.
«Я могу спасти его». Она сделала шажок вперед.
«Не вмешивайся», – остановил ее Корабль.
Она не смогла противиться – слишком сильны были оковы богоТворения.
«Но он умрет там, а он такой же, как я!»
«Нет, Экель. Когда придет час, он вспомнит себя и вернется, как вернешься ты. Но вы двое кардинально различны».
«Кто он?»
«Иешуа, говорящий с Богом».
«Но он… то есть почему они с ним так? Что он такого натворил?»
«Пересказал наши беседы. Теперь они пытаются шантажировать Бога. Наблюдай. Бог шантажу не поддается».
«Но Бог есть Корабль, и Корабль суть Бог!»
«А бесконечность суть бесконечность».
«Почему Ты не позволишь мне спасти его?»
«Ты не сможешь».
«Я попытаюсь».
«Ты лишь причинишь лишнюю боль взятой тобой взаймы дряхлой оболочке – а она и так исстрадалась. Зачем доставлять ей новые мучения?»
Хали только сейчас пришло в голову, что где-то в другом месте другое сознание ждет, чтобы вернуться в тело, которое она заняла… «Взяла взаймы». Ей в голову не пришло подумать об этом вот так, и мысль эта наполнила ее чувством ответственности за тело. Она с трудом, но сумела оторвать взгляд от болтающегося на гвоздях Иешуа, от кровоточащих ладоней и ступней.
Двое его собратьев по несчастью бились в оковах. Теперь Хали поняла смысл жестокой пытки. Со временем они задохнутся, перестанут дышать, когда откажут от непосильной натуги мышцы грудной клетки. Привязанные пытались опереться о гладкие столбы, приподняться, вдохнуть полной грудью, выгадывая последние предсмертные минуты.
Один из солдат, заметив это, расхохотался.
– Ишь, ерзают, разбойники!
– Небось, времени немного украсть хотят! – глумливо откликнулся кто-то из толпы.
Один из привязанных опустил взгляд на своего мучителя.
– А ты и родную мать готов повесить! – простонал он, задыхаясь, и Хали увидела, как набухают напряженные мышцы. Обмякнув, несчастный мотнул головой в сторону Иешуа: – Этот-то парень ничего худого не сделал.
Солдат размахнулся и ловким ударом древка перебил говорившему голени. Разбойник обвис и задергался в предсмертных муках. Иешуа обернул к нему лицо.
– Ныне же будешь со мною в раю, – проговорил он негромко, но как-то так получилось, что вся толпа услыхала. Тем, кто не обратил внимания, эти слова тут же повторили остальные.
– Вранье! – хохотнул стражник и, подняв копье, перебил ноги и второму разбойнику. Тот тоже обвис на веревках, корчась в последних судорогах.
Иешуа поднял голову.
– Жажду… – прохрипел он.
Копейщик глянул на него.
– Бедняга пить хочет! Угостим, что ли?
Хали хотела отвернуться – и не могла. Что превратило этих людей в чудовищ? Она поискала взглядом, из чего можно было напоить умирающего.
«Пусть все случится, как должно, Экель, – предупредил Корабль в очередной раз. – Это необходимый урок. Людям необходимо научиться жить».
Толпа начинала расходиться. Спектакль закончился. Хали обнаружила, что стоит в одиночестве обок умирающего и только кучка женщин выжидает по другую его руку… да еще солдаты, караулящие несчастного. Примчался мальчишка с кувшином, сунул тому стражнику, что ломал ноги разбойникам, получил от него монетку, прикусил ее и бросился прочь, даже не глянув на приговоренных.
Солдат намотал тряпицу на копье, полил жидкостью из кувшина и ткнул в губы умирающему. До Хали долетел кислый запах. «Уксус!»
Но Иешуа жадно припал к тряпице, втягивая влагу растрескавшимися окровавленными губами. Когда тряпку отняли, он снова обвис, потеряв сознание.
– Лучше бы ему умереть до заката, – проговорил старик напротив Хали. – Не оставлять же его тут на субботу.
– Легко. – Стражник снял тряпку с копья и примерился, собираясь раздробить Иешуа голени.
В тот же миг померк свет. Землю окутала мгла. Толпа в один голос застонала. Хали подняла глаза – начиналось затмение скрытого облаками солнца.
Из толпы напротив Хали вырвалась девушка, вцепилась в занесенное копье.
– Не надо! – вскричала она. – Оставь! Он уже умирает.
– Что в нем тебе?
Девушка глянула на Иешуа, дернувшегося в предсмертных корчах, потом снова на копейщика. К подругам она стояла спиной, и только Хали видела, как девушка направила руку солдата под складки своего платья, к юной груди.
И в этот момент Иешуа, изогнувшись дугой, крикнул небесам:
– Боже! Боже мой, для чего ты меня оставил?!
Все тело его содрогнулось. Открылись глаза, пронзив Хали Экель насквозь.
– Свершилось, – прохрипел Иешуа.
Он обвис на гвоздях и больше не вздохнул.
Наступившую тишину разорвали стоны плакальщиц. К ним присоединились остальные в толпе, принялись раздирать одежды. Солдат отнял руку от груди девушки.
А Хали стояла, застыв и не сводя взгляда с умершего. Разгорался свет солнца, и леденящий ветер затеребил край рваного платья. Стражники расходились; один из них держал за плечи девушку, остановившую его. Хали отвернулась, не в силах смотреть больше, и двинулась вниз с холма.
«Корабль!» – позвала она на ходу.
«Да, Экель?»
«Сохранились ли сведения об этом в бортовых архивах?»
«Они доступны всякому, кто их затребует. Но у вас, выросших на борту, не было причины спрашивать, особенно у тех, у чьих предков эта история не была общеизвестна».
«Это все взаправду – его смерть?..»
«Так же взаправду, как то тело, что ждет тебя на борту».
Она ощутила притяжение забытой плоти. Каким же дурным вместилищем казалось ей это старческое тело! При каждом неловком шаге болели суставы.
«Я хочу вернуться, Корабль».
«Рано».
«Если Иешуа был лишь проекцией, почему после смерти его тело не рассеялось?»
«Его поддерживает сознательное усилие. Это существенный элемент подобных явлений. Будь Мне под силу забыть о том теле, что ждет на борту, или том, что ты населяешь сейчас, забытая плоть исчезла бы».
«Но он уже мертв. Что толку сохранять труп?»
«Живущие должны похоронить его. Потом они вернутся к могиле и обнаружат, что она пуста. Это сочтут чудом. Скажут, будто он воскрес и покинул гробницу».
«Так и будет?»
«Это не входит в твой урок, Экель».
«Если это урок, я хочу знать, что с ним станет!»
«Ох, Экель, как многого ты хочешь!»
«Ты мне не скажешь?»
«Я отвечу вот что: те, кто помнит Иешуа, обойдут весь этот мир с проповедью мира и любви. За эту проповедь они претерпят муки и примут смерть, и ради нее зачнут великие войны, и прольют крови куда больше, чем ты видела только что».
Хали остановилась. Впереди виднелись неряшливые постройки, и ей казалось, что там будет уютнее, – они больше походили на коридоры, на проходы внутри самого Корабля. Но гнев переполнял ее.