Ловец душ, стр. 34

– Сними с меня эту немочь, – пробормотал он.

– Что?

– Я не хочу, чтобы эта болезнь убила меня.

– Что случилось?

Катсук уставился на мальчика через пламя костра.

– Что делает меня таким несчастным?

– Ты несчастен?

Дэвид никак не мог уловить сути этих слов, но чувствовал, что должен принять участие в разговоре.

– Это сильнее меня, – сказал Катсук. – Меня обнаружил Укорачивающий Жизнь.

– Катсук, ты говоришь какие-то непонятные мне вещи.

– На меня наслали злые слова, наговор.

– Какие слова?

– У меня есть враги. Они выследили меня. Они хотят, чтобы я как можно скорее умер. Люди моего же племени! В них нет ни капли сострадания.

Дэвид обошел костер, присел рядом с лежащим Катсуком. Он прикоснулся к свирели.

– Мне понравилась эта музыка. Ты не поиграешь еще?

– Нет!

– Почему?

– Потому что я обнаружил дерево, что принесет мне беду.

Мальчик огорошенно уставился на него.

Катсук закрыл глаза. Он представил кедр – величественный, с узловатыми, могучими корнями, глянцевыми иглами, растущий в лесной чаще, высасывающий соки из земных недр и высоко вздымающий свои ветки; представил могучую поросль молодых деревьев у подножия великана.

– Дерево, предвещающее мне беду, – прошептал он.

– Что это за дерево такое, почему оно принесет беду?

– Я был первым ребенком у своей матери, – сказал Катсук. Он открыл глаза и уставился на клубящийся дым. – Ее брат вырезал для меня маленькое каноэ. Он же сделал игрушечную острогу, погремушку. Все это он сделал из кедра.

– И это сделало его деревом, предвещающим для тебя беду?

Каким-то отстраненным, далеким голосом Катсук продолжил:

– Когда мои родители погибли, они были в кедровом каноэ. Яниктахт украла кедровое каноэ, когда она… А еще заноза! Как-то я занозил колено и очень долго болел. Говорили, что я даже мог потерять ногу. Так вот, это была кедровая заноза! Все ясно, Хокват. Кто-то из моей семьи обидел кедр. И теперь мне конец.

– Ты и вправду веришь в это?

– Только не надо говорить, во что мне верить! – свирепо глянул на мальчика Катсук.

Дэвид отпрянул от него.

– Но…

– Мы сжигали кедр, мы ранили его ножами. Из кедра мы делали основы для своих домов, шесты, трещотки, чтобы отгонять дождь. Но никогда мы не проявляли ему свою благодарность. И у кедра заболело сердце. Мы наступали на его корни, шрамами отмечали его кору, и никогда не думали об этом. Вот прямо сейчас я развалился на кедре. Какая глупость!

Он скатился со спальника, отшвырнул его в сторону и начал собирать ветки. Потом он вынес их на дождь. Когда он вернулся, его кожа блестела от влаги. Катсук присел в углу, собрал опавшие кедровые иголки, выискивая по одной, и сгреб в кучку. Сделав это, он и их вынес на дождь.

– О, Кедр! – крикнул он. – Я возвращаю тебе все, что брал у тебя! И я прошу прощения! Я прошу у своего духа, чтобы он передал тебе мои слова. Я вовсе не хотел вредить тебе. Прости меня, Кедр!

Дэвид съежился у костра, следя за всем широко раскрытыми глазами. Нет, Катсук точно сошел с ума.

Индеец вернулся к костру и подкинул в огонь разлапистую еловую ветку.

– Погляди, – сказал он. – Я не жгу кедр.

Дэвид поднялся, прижался спиной к каменной стене.

Катсук склонил голову над костром. Из его горла полились пискливые звуки, какой-то монотонный вой.

– Это ты молишься? – спросил Дэвид.

– Мне нужен иной язык, чтобы объяснить свои чувства. Мне нужен язык, который до сих пор никто не слыхал. Но Кедр должен услышать меня и узнать мою мольбу.

Дэвид пытался разобрать слова, но так ничего и не добился. Издаваемые Катсуком звуки действовали гипнотически. Мальчик почувствовал, что у него смыкаются веки. Теперь уже он сам пошел к спальному мешку, лег на него и свернулся клубочком на жесткой земле.

А Катсук продолжал свое странное пение, урчание и вой. Даже когда костер почти уже догорел, и в нем оранжево мерцали только отдельные угольки, звуки все продолжались и продолжались. Какое-то время мальчик еще слышал их, а потом заснул окончательно.

24

Только без отца и матери Хокват остается невинным. Он говорит, что его отец заплатит мне. Но как могут заплатить люди, которые уже не существуют? С другой стороны, я и не требую выкупа. У меня есть одно преимущество над вами. Я понимаю вашу экономику. Вы не понимаете моей. Моя система сводится к суете, престижу и насмешке над врагом. Так же и у хокватов. Но ведь я вижу эту суету. Я вижу этот престиж. Я вижу эту насмешку. Вот как мои соплеменники делают потлач. У хокватов потлача нет. Мне известны имена и формы всего того, что я делаю. Я понимаю все силы, всю мощь духов и то, как они действуют. Вот каково положение вещей.

Из записки, оставленной Катсуком в заброшенном приюте на Сэм Ривер

Первое, что увидал Дэвид, проснувшись, это струи дождя, завешивающие вход в пещеру. Внешний мир был наполнен предрассветным молочно-серым туманом. Катсука нигде не было видно, но где-то снаружи каркали вороны.

Услышав их, Дэвид задрожал.

Он поднялся со спальника. Было холодно. Воздух напоен сыростью. Мальчик подошел к выходу из заброшенной шахты, огляделся по сторонам, поежился.

Дождь уже заканчивался.

Дэвид повернулся, поглядел в глубину выработки. Не похоже, чтобы Катсук пошел туда. Но где же он был?

В деревьях над озером заорали вороны, но туман скрывал их. Дэвид чувствовал, как от голода играют кишки. Он закашлялся.

Ветер был таким же сильным. Он дул с запада, гоня тучи к вершинам гор за озером. Здесь же ветви на деревьях прямо стонали под напором стихии.

«Смогу ли я спуститься вниз, к хижинам?»

Он видел узкую тропку, по которой они карабкались вчера ночью. Дождь уже закончился, но с каждого листика текла вода.

Дэвид подумал о несчастных хижинах, о людях, которые в них жили. Они заставили Катсука уйти вместе с пленником. Нет, они бы не помогли Дэвиду. Кэлли сказала об этом прямо.

Он услыхал хлюпание грязи на тропинке.

Показался Катсук. На нем была все та же набедренная повязка и мокасины. На каждом шагу ножны били его по ноге. Тело его блестело от влаги, но, похоже, он не ощущал ни сырости, ни холода. Индеец уже поднялся к самому входу в пещеру, и Дэвид увидал, что он несет какой-то сверток, завернутый в грязную тряпку.

Катсук протянул сверток мальчику.

– Копченая рыба, – сказал он. – Это Кэлли прислала.

Дэвид взял у него сверток, развернул своими промерзшими пальцами. Рыба была ярко-красной, жирной и твердой. Он оторвал кусочек, пожевал. На вкус рыба была соленой, но очень вкусной. Дэвид проглотил кусочек и сразу же почувствовал себя лучше.

Теперь уже он набрал полный рот и, пережевывая рыбу, спросил:

– Ты спускался, чтобы повстречаться с приятелями?

– С приятелями, – ровным голосом ответил Катсук. В это время он думал, а может ли шаман иметь друзей. Скорее всего, нет. Когда ты впускаешь в себя силу духов, ты начинаешь сторониться людского общества. Потом он глянул на мальчика и сказал:

– Ну что, больше ты не будешь пробовать убегать?

– Я еще подумаю об этом, – дерзко ответил мальчик.

– Почему же ты не попытался сделать это сейчас?

– Я услыхал воронов.

Катсук кивнул головой – логично. Он сказал:

– Эти молнии вчера ночью – одна из них ударила в елку возле дома, где толковали мои приятели. Они как раз спорили, что может стоило бы схватить меня и сдать хокватским полицейским, и в этот миг обломки дерева пробили крышу.

Он усмехнулся, но веселья в улыбке не было.

Дэвид проглотил еще один кусок рыбы.

– Кого-нибудь ранило?

– Стойка для сушения рыбы упала на Тсканай и поцарапала ей руку. А Иш загорелся, когда пробовал перепрыгнуть через огонь. Особой беды ни с кем не случилось, но они уже не обсуждали, что делать со мной.

Дэвид молча жевал, внимательно глядя на своего похитителя, пытаясь не выдать того ужаса, который вызвали в нем эти известия. Еще одно доказательство, что Катсук управляет страшными силами. Он умел даже молнии насылать.