Дюна, стр. 105

— Это твой йали, — повторила Хара. — Чего же ты ждешь?

Пауль кивнул и шагнул вперед. Отвел в сторону (с противоположного от Хары края) штору, почувствовав, что в ткань вплетены металлические волокна. Они вошли в короткий коридор, а затем оказались в большой, метров шесть на шесть, квадратной комнате. Полы устелены толстыми синими коврам, синие с зеленым драпировки закрывают камень стен, а под затянутым желтой тканью потолком покачиваются отрегулированные на мягкий желтый свет плавающие лампы.

Все вместе создавало подобие древнего шатра.

Хара встала перед ним, подбоченясь левой рукой, и изучала его лицо.

— Дети сейчас у подруги, — сказала она. — Они придут позже.

Пауль чувствовал себя неловко и, чтобы скрыть смущение, огляделся вокруг. Тонкие занавеси справа прикрывали вход в другую комнату, побольше, со сложенными вдоль стен горами подушек. Из воздуховода тянуло легким ветерком — сама вентиляционная решетка была хитроумно замаскирована узором драпировок.

— Хочешь, чтобы я помогла тебе снять дистикомб? — спросила Хара.

— Нет… спасибо.

— Может, принести поесть?

— Да.

— В соседней комнате — дверь в туалет-регенератор, — показала она. — Удобно пользоваться им, когда не носишь дистикомб.

— Ты говорила, что мы должны будем покинуть сиетч, — вспомнил Пауль. — Разве не надо собирать вещи и всякое такое?

— Успеем, когда придет время, — спокойно ответила она. — Пока что эти мясники еще не добрались до нашей зоны…

Она опять нерешительно посмотрела ему в лицо.

— В чем дело? — строго спросил он.

— Твои глаза — не глаза ибада, — проговорила Хара. — Это так странно и необычно… и притом их и непривлекательными не назовешь.

— Принеси поесть, — буркнул он. — Я проголодался.

Она улыбнулась ему понимающей женской улыбкой, от которой Паулю стало немного не по себе.

— Я — твоя служанка, — сказала она, грациозно повернулась и поднырнула под плотные занавеси, за которыми открылся на миг еще один узкий проход. Потом занавеси опять упали.

Пауль, сердясь на себя, откинул тонкую занавеску и прошел направо, в большую комнату. Мгновение он стоял в нерешительности. Он думал, где Чани… Чани, потерявшая отца.

«Это у нас общее», — подумал он.

Со стороны «улицы» — внешнего коридора — раздался протяжный крик, приглушенный занавесями. Потом крик повторился — теперь кричавший отошел дальше. И опять… Наконец, Пауль понял, что это просто выкликают время. Действительно, он же не видал здесь часов…

Тут он почувствовал слабый запах горящих веток креозотового кустарника, пробивавшийся сквозь вездесущую вонь сиетча. Пауль осознал, что уже немного привык к этому насилию над своим обонянием.

Он вновь подумал о матери. О том, как войдет она в изменяющуюся, путающуюся картину будущего и какое место отведено там для его не рожденной еще сестры. Изменчивые струи времени плясали вокруг. Пауль резко потряс головой и постарался сосредоточиться на признаках, говоривших о глубине и силе принимающей его фрименской культуры.

Культуры, не лишенной некоторых… странностей.

Но в пещерах, в этой комнате… было нечто, расходившееся с его пророческими видениями куда сильнее, чем все, с чем он сталкивался уже на этой планете.

Здесь, например, не было ядоискателя. И в пещерном укрытии он тоже не заметил никаких признаков его применения. И тем не менее он чуял запахи ядов в сложном коктейле здешней вони. Сильных ядов и широко распространенных.

Прошуршали занавеси. Пауль подумал, что это вернулась с едой Хара, и обернулся. Но в дверном проеме с откинутой драпировкой стояла не Хара, а двое мальчишек, наверное, девяти и десяти лет, жадно разглядывавшие его. У каждого висел на поясе маленький крис в форме кинжала — мальчики держали руки на рукоятях своих ножей.

И Пауль вспомнил, что о фрименах рассказывают, что их дети сражаются так же яростно, как и взрослые.

~ ~ ~

Фосфоресцентные трубки под сводами бросали тусклый свет на толпу, собравшуюся в пещере, позволяя оценить истинные ее размеры… да, она была больше Залы собраний в школе Бене Гессерит, прикинула Джессика. Здесь собралось не меньше пяти тысяч человек; Джессика и Стилгар стояли над всеми — на каменном уступе.

Подходили все новые и новые люди. В воздухе стоял гул множества голосов.

— Пришлось оторвать твоего сына от отдыха, сайядина, — сказал Стилгар. — Хочешь ли ты, чтобы он разделил с тобой решение?

— Может ли он изменить его?

— Конечно, воздух, рождающий твои слова, исходит из твоих легких, но…

— Я уже решила.

Но на самом деле она все еще сомневалась. Не лучше ли все-таки воспользоваться случаем и, прикрывшись Паулем, выйти из опасной игры? К тому же нельзя забывать и о нерожденной дочери. Как известно, что опасно матери, угрожает и дочери…

Вышли, покряхтывая и сгибаясь под тяжестью скатанных ковров, несколько мужчин. Сбросили свою ношу на каменный пол уступа, подняв клубы пыли.

Стилгар взял ее за руку и провел в акустическую раковину, замыкавшую сзади их каменный балкончик. Он показал Джессике на каменную скамью в фокусе каменной воронки.

— Здесь сядет Преподобная Мать, но пока ее нет, ты можешь присесть и отдохнуть.

— Я лучше постою, — ответила Джессика. Наблюдая, как фримены раскатывают ковры, застилая балкон; она время от времени бросала взгляды на толпу внизу. Теперь там было не меньше десяти тысяч человек.

И люди все подходили и подходили!

Она знала, что пустыня наверху уже залита красным закатным светом, но тут, в огромном пещерном зале, царил вечный полумрак. Это подземное пространство было переполнено людьми, пришедшими посмотреть, как она будет рисковать своей жизнью.

Справа от нее толпа расступилась, пропуская Пауля; по обе стороны от него шли два мальчика — у обоих был невероятно важный вид. Они держали руки на рукоятях своих ножей и грозно хмурили брови, бросая внимательные взгляды на людей, стеной стоявших по сторонам прохода.

— Сыновья Джамиса. Они стали теперь сыновьями Усула, — объявил Стилгар. — Мальчики весьма серьезно отнеслись к роли телохранителей… — Он улыбнулся Джессике. Она поняла, что вождь фрименов пытается ободрить ее, и почувствовала благодарность к нему. Но не думать о предстоящем ей — не могла.

«У меня нет выбора — я должна, сделать это. Если мы хотим завоевать себе место среди фрименов, мы должны сделать это не откладывая…»

Пауль поднялся к ней на уступ, дети остались внизу. Остановившись перед Джессикой и Стилгаром, он взглянул сперва на вождя, потом на мать.

— Что здесь происходит? Я думал, меня позвали на Совет!

Стилгар поднял руку, призывая к молчанию. Указал налево — там толпа тоже расступилась, освобождая проход. По нему к возвышению шла Чани. На маленьком лице застыла скорбь. Вместо дистикомба она надела оставлявший открытыми руки синий хитон, который был ей очень к лицу, под левым локтем был повязан зеленый платок.

Зеленый — цвет траура, вспомнил Пауль. Он понял это, когда сыновья Джамиса сказали ему, что не носят зеленого, поскольку признали его, Пауля, как отца-опекуна.

— Ты правда Лисан аль-Гаиб? — спросили они его напрямик. И Пауль, услышав за их вопросом далекий рев воинов джихада, не ответил, задав вместо этого встречный вопрос и выяснив, что старшего зовут Калеф и ему десять лет; он — сын Джоффа. А младшего зовут Орлоп, ему восемь, и он — сын Джамиса.

Странный был день… Он попросил мальчиков охранять его — отгонять любопытствующих. Ему нужно было время — подумать, вспомнить свои пророческие видения и попытаться измыслить путь — избежать джихада…

Сейчас, стоя подле матери, он вглядывался в толпу. Да может ли какой бы то ни было план предотвратить дикое буйство фанатичных легионов?..