Дети Дюны, стр. 67

— Разумеется, мы постарались его схватить!

Он явно был выведен из себя ее нападением:

— Он богохульствует! Мы знаем твои приказы, но мы слышали его собственными ушами!

— И не сумели его схватить, — тихим и обвиняющим голосом сказала Алия.

Одна из стражей, невысокая молодая женщина, попробовала защититься:

— Там была густая толпа! Клянусь, люди нам намеренно встревали на пути!

— Мы до него доберемся, — сказал Каделам. — Не вечно же нам терпеть неудачу.

Алия нахмурилась.

— Вы что, не понимаете меня и мне не повинуетесь?

— Миледи, мы…

— Что ты сделаешь, Каделам, если схватишь его и обнаружишь, что он и в самом деле мой брат?

Он явно не уловил оттенков интонации в ее вопросе, хотя не мог он стать жреческим стражем, не имея достаточно образования и сообразительности, чтобы соответствовать своей работе. Он желает пожертвовать собой?

Стражник сглотнул и сказал:

— Мы сами должны убить его, поскольку он сеет смуту.

Остальные воззрились на него с ужасом, отвращением — и все с таким же непокорством. Они понимали, что именно они слышали.

— Он призывает племена сплотиться против тебя, — сказал Каделам.

Алия теперь понимала, как его укротить. Она сказала спокойно и с будничной деловитостью:

— Понимаю. Что ж, если ты должен пожертвовать собой таким образом, открыто его настигнув, чтобы все видели, кто ты такой и что ты сделал наверно, ты и вправду должен, как я понимаю.

— Пожертвовать со… — он осекся, поглядел на товарищей. Как Каза отряда, его назначенный руководитель, он имел право говорить за них, но тут он проявил признаки того, что предпочел бы промолчать. Другие стражи неуютно заерзали. В пылу преследования, они открыто пренебрегли приказом Алии. Можно было только размышлять над тем, чем обернется такое неповиновение «Чреву Небесному». После того, как они явно почувствовали себя неуютно, между ними и их Казой образовалось небольшое расстояние.

— Ради блага Церкви, наша официальная реакция должна будет быть сурова, — сказала Алия. — Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Но он…

— Я сама его слышала, — сказала она. — Но это особый случай.

— Он не может быть Муад Дибом, миледи!

«Как же мало ты знаешь!» подумала она. И сказала:

— Нам нельзя рисковать, захватывая его на людях, где другие смогут увидеть причиненный ему вред. Если предоставится другая возможность тогда конечно.

— Он все эти дни непрестанно окружен толпой!

— Тогда, я боюсь, мы должны быть терпеливы. Конечно, если ты настаиваешь на неповиновении мне… — она оборвала фразу, предоставив ему из воздуха выловить недосказанное о последствиях — но он хорошо понял. Каделам был честолюбив, перед ним открывалась блестящая карьера.

— Мы не имели в виду явить себя непокорными, миледи, — он теперь овладел собой. — Мы действовали поспешно — теперь я это вижу. Простите нас, но он…

— Ничего не произошло — нечего прощать, — ответила она, пользуясь принятой формулой Свободных: одним из многих способов, при помощи которого племя поддерживало мир в своих рядах, и этот Каделам еще достаточно имеет от Старого Свободного, чтобы это помнить. В его семье — долгая традиция править. Вина — это тот хлыст наиба, которым надо пользоваться скупо. Свободные служат лучше, когда избавлены от вины и упреков. Он показал, что осознает ее приговор, склонив голову и сказав:

— Ради блага племени — я понимаю.

— Идите и освежитесь, — сказала она. — Процессия начнется через несколько минут.

— Да, миледи, — и они заспешили прочь, каждое их движение выдавало, с каким облегчением они уходят.

Внутри Алии пророкотал бас:

«Ага! Ты донельзя искусно с этим справилась. Один-двое из них до сих пор верят, что ты хочешь смерти Проповедника. Они найдут способ». «Заткнись! — прошипела она. — Заткнись! Мне бы никогда не следовало к тебе прислушиваться. Смотри, что ты натворил…?

«Направил тебя на путь безнравственности», — ответил бас.

Она ощутила как этот голос откликается в ее черепе отдаленной болью, подумала: «Где мне спрятаться? Мне некуда идти!?

«Нож Ганимы остр, — сказал Барон. — Помни это».

Алия моргнула. Да, это то, что стоит помнить. Нож Ганимы остр. Может, этот нож еще избавит их от нынешних затруднений.

Глава 37

Ум Лито плавал в густейшем настое запахов. Он распознал тяжелый коричный запах меланжа, застоявшийся пот работающих тел, едкий запах из сборника воды мертвых со снятой крышкой, пыль многих видов — кремневая преобладала. Запахи образовывали шлейф через пески грез, творили туманные формы в мертвой стране. Он знал, что эти запахи должны что-то ему поведать, но часть его еще не могла слушать.

Мысли призраками проплывали в его мозгу: «В данное время у меня нет законченных черт — я весь состою из предков. Солнце, опускающееся в песок — это солнце, опускающееся в мою душу. Некогда это множество внутри меня было великим, но с этим кончено. Я — Свободный, и приму наконец Свободного. Золотая тропа кончилась, не начавшись. Ничего нет, кроме заметаемого ветром следа. Мы, Свободные, знали все уловки, чтобы скрыть себя — не оставляли ни экскрементов, ни воды, ни следов… Смотри теперь, как тает мой след».

Мужской голос повторял у его уха: «Я мог бы убить тебя, Атридес. Я мог бы убить тебя, Атридес». Это повторялось снова и снова, пока потеряло значения, не стало чем-то вроде бессловесного заклинания, запавшего в дремоту Лито: «Я мог бы убить тебя, Атридес».

Лито прокашлялся — и ощутил, как потрясла его чувства реальность этого простого действия. Его пересохшее горло сумело выдавить:

— Кто?..

Голос рядом с ним сказал:

— Я — образованный Свободный, и я убивал уже. Вы забрали наших богов, Атридесы. Что нам печься о вашем вонючем Муад Дибе? Ваш бог мертв! Настоящий это голос урабы или еще один кусок его сна? Лито открыл глаза, обнаружил, что лежит несвязанным на жесткой кровати. Он посмотрел вверх — на камень, на тусклые глоуглобы, на лицо без маски, разглядывая его так близко, что он ощущал, как пахнет дыхание человека обычной едой съетчей. Лицо — Свободного: не могло быть ошибки насчет темной кожи, резких черт и обезвоженной плоти. Это был не упитанный горожанин. Это был Свободный пустыни.

— Я — Намри, отец Джавида, — сказал Свободный. — Теперь ты знаешь меня, Атридес?

— Я знаю Джавида, — сипло проговорил Лито.

— Да, твоя семья хорошо знает моего сына. Я им горжусь. Возможно, вы, Атридесы, скоро узнайте его еще лучше.

— Что…

— Я — один из твоих школьных наставников, Атридес. У меня только одна задача: я — тот, кто мог бы тебя убить. Я бы с радостью это сделал. В этой школе, окончить успешно — означает жить, провалиться — означает попасть в мои руки.

В его голосе Лито услышал неумолимую искренность. Его пробрало морозом. Это — Гом Джаббар в человечьем обличьи, высокомерный враг, для испытания его права на вход в человеческое сообщество. Лито ощутил в этом руку своей бабушки, а за ней — безликие массы Бене Джессерит. Его скорчило при этой мысли.

— Твое образование начинается с меня, — сказал Намри, — это справедливо. Это соответствующе. Потому что на мне оно может и кончиться. Теперь слушай меня внимательно. Каждое мое слово несет в себе жизнь. Все во мне несет смерть.

Лито стрельнул глазами по комнате: каменные стены, голо — только его кровать, тусклые глоуглобы и темный проход позади Намри.

— Мимо меня не проскочишь, — сказал Намри. И Лито ему поверил.

— Зачем ты это делаешь? — подумал Лито.

— Это уже объяснено. Подумай, какие замыслы в твоей голове! Ты здесь, а в состояние настоящего нельзя вставить будущее. Несочетаема эта пара -«теперь» и «в будущем». Но если ты доподлинно узнаешь свое прошлое, если ты посмотришь вспять и увидишь, где ты побывал, то, может быть, опять найдешь в нем разумное. Если нет — это будет твоя смерть.