Дети Дюны, стр. 54

— Будет сделано, — Тайканику нравилась жилка осторожности в Фарадине, но, он надеялся, она не повлияет на те военные решения, где требуются точность и быстрота.

С кажущейся неуместностью, Фарадин спросил:

— Вы знаете, что самое интересное в истории Арракиса? Обычай свободных дикарских времен — убивать каждого, попавшегося на глаза без стилсьюта с его легко различимым и характерным капюшоном.

— Что тебя восхищает в стилсьюте? — вопросил Тайканик.

— Значит, ты уловил, да?

— Да что мы могли уловить — спросила Вэнсика.

Фарадин бросил на мать раздраженный взгляд — и что она вмешивается этаким образом? И сосредоточил свое внимание на Тайканике:

— Стилсьют — ключ к характеру планетянина, Тайк. Это — отличительная черта Дюны. Люди склонны сосредоточиваться на физических характеристиках: стилсьют сохраняет влагу тела, замыкает ее в цикле и делает возможным существование на этой планете. Ты ведь знаешь, у Свободных был обычай иметь по одному стилсьюту на каждого члена семьи, КРОМЕ собирателей пищи. Те еще имели и запасной. Но, оба вы, заметьте, пожалуйста… — он сделал жест, охватывающий и его мать. — Насколько по всей Империи вошли в моду одеяния, имеющие видимость стилсьютов, но ими на самом деле не являющиеся. Одна из главенствующих людских черт — подражать завоевателю!

— Ты действительно считаешь, что эта информация полезна? озадаченным тоном спросил Тайканик.

— Тайк, Тайк, нельзя править, не имея такой информации. Я сказал, что стилсьют — ключ к характеру, и так оно и есть! Это вещь консервирующая. И те ошибки, что они совершат — будут ошибками консервативности.

Тайканик бросил взгляд на Вэнсику, встревоженно и хмуро смотревшую на своего сына. Предложенные Фарадином характеристики и привлекали, и беспокоили Башара. Совсем непохоже на старого Шаддама. Нет, тот был по сути своей сардукаром — воякой-убийцей почти без сдерживающих центров. Но Шаддам пал перед Атридесами, сокрушенный этим проклятым Полом. Да, то, что Тайканик читал о Поле, указывало на те же черты, какие были сейчас обрисованы Фарадином. Вполне вероятно, что Фарадин будет меньше колебаться, чем Атридесы, если жестокость будет необходима — но это его сардукарская выучка.

— Многие правили и не пользуясь информацией такого рода, — сказал Тайканик.

Фарадин только пристально поглядел на него одно мгновение. Затем сказал:

— Правили и терпели провал.

Рот Тайканика сузился до жесткой линии при этом явном намеке на крушение Шаддама. Это ведь было и крушение сардукаров — и ни один сардукар не способен был вспоминать о нем с легким сердцем.

Отпустив это замечание, Фарадин сказал:

— Видишь ли, Тайканик, влияние планеты на массовое бессознательное ее обитателей никогда полностью не осмыслялось. Чтобы нанести поражение Атридесам, мы должны понимать не только Келадан, но и Арракис: одна планета приветлива, другая — тренировочная площадка для крутых решений. Союз Атридесов и Свободных — это явление уникальное. Мы должны разобраться, как оно работает, или мы не сможем поравняться с ними, не говоря уже о том, чтобы их победить.

— Что это имеет общего с предложением Айдахо? — спросила Вэнсика.

Фарадин жалостливо глянул на мать.

— Их поражение начнется с того потрясения, которое мы подкинем в их общество. Это очень могучее оружие — потрясение. И отсутствие его тоже важно. Разве вы не замечали, что Атридесы способствуют легкому и беспрепятственному развитию здесь, у нас?

Тайканик позволил себе коротко кивнуть в знак согласия. Хорошее замечание. Нельзя было бы позволять сардукарам развиваться так беспрепятственно. Но предложение Айдахо продолжало его смущать. Он сказал: — Может быть, лучше всего было бы отвергнуть это предложение.

— Пока еще нет, — возразила Вэнсика. — Перед нами — широкое поле выбора. Наша задача — исследовать все вероятности, какие только возможно. Мой сын прав — нам нужно больше информации.

Фарадин пристально на нее поглядел, оценивая ее намерения, точно так же, как и внешнюю словесную оболочку ей сказанного.

— А мы сообразим, когда минуем ту точку, за которой больше нет свободы выбора? — спросил он.

— Если меня спросите, мы давно уже миновали эту точку, и возврата нет, — кисло хмыкнул Тайканик. Фарадин запрокинул голову и громко расхохотался.

— Возврата нет, но выбор есть, Тайканик! Когда мы дойдем до конца каната — трудно будет не понять, где мы находимся!

Глава 29

Ганима пробиралась назад, в Табр, очень медленно и осторожно, держась в глубочайших тенях дюн, неподвижно съеживаясь, когда к югу от нее проходил поисковый отряд. Сознание ее было охвачено ужасом — червь, пожравший тигров и тело Лито, опасности впереди. Он погиб — ее брат-близнец погиб. Она подавила слезы, нянча свою ярость. В этом она была чистейшей Свободной. И она знала это — этим упиваясь.

Она поняла то, что говорилось о Свободных. Они, якобы, не имели совести, утеряв ее в жгучей жажде мести тем, кто гонял их с планеты на планету в их долгих странствиях. Глупость, конечно. Только у самых диких первобытных нет совести. У Свободных — высокоразвитая совесть, сосредоточенная на их благополучии как народа. Только пришельцам они кажутся зверями — точно так же, как пришельцы кажутся зверями Свободным. Всякий Свободный очень хорошо знает, что способен совершить жестокость, не испытав чувства вины. Свободные не чувствуют вины за то, что пробуждает это чувство в других. Их ритуалы обеспечивают им избавление от чувства вины, иначе бы оно могло их погубить. Потаенными глубинами своего сознания они понимают, что всякий проступок может быть приписан, хотя бы частично, хорошо известным извинительным обстоятельствам: «несостоятельности власти» или «ЕСТЕСТВЕННОЙ дурной склонности» ли — разделяемой всеми людьми, или «невезению», которое любое ощущающее создание должно быть способно распознавать как столкновение между смертной плотью и внешним хаосом мироздания.

В этом отношении Ганима чувствовала себя чистой Свободной, побегом, тщательно усвоившим племенную жестокость. Ей нужна была только цель — и целью, явно, был Дом Коррино. Она жаждала увидеть, как брызнет на землю к ее ногам кровь Фарадина.

У канала ее не подстерегали никакие враги. Даже поисковые отряды ушли еще куда-то. Она пересекла канал по земляному мосту, прокралась сквозь высокую траву к тайному выходу из съетча. Внезапно впереди нее полыхнул свет, и Ганима ничком распростерлась на земле. Она пригляделась сквозь высокие стебли алфалфы. Снаружи в проход вошла женщина, и кто-то позаботился приготовить ей вход так, как следовало быть приготовленным любому входу в съетч. В тревожные времена всякого приходящего в съетч встречали яркой вспышкой света, чтобы на время ослепить пришельца и дать охране время на принятие решения. Но такой свет никогда не должен был светить далеко в пустыню. Видимый здесь свет означал, что отомкнуты внешние запоры.

Ганиме горько стиснуло сердце, это нарушение законов безопасности съетча — струящийся свет. Да, везде и всюду признаешь этих Свободных в кружевных рубашках!

Свет продолжал светить веером на землю перед основанием кручи. Из тьмы сада на свет выбежала девушка, что-то боязливое было в ее движениях. Ганиме виден был яркий круг глоуглоба внутри прохода и ореол насекомых вокруг него. Свет освещал две темные фигуры в проходе — мужчину и девушку. Они стояли, взявшись за руки и глядя в глаза друг другу.