Белая чума, стр. 115

– Ты все исправил, да, Стивен? – прошептала Кети.

– Да, любовь моя.

– Я знала, что ты все можешь.

«Вера, – подумал он. – Во что бы то ни стало, она остается».

59

Молекулярный биолог, мечтавший прославиться благодаря своему впечатляющему вкладу в точную химию ДНК, – это было явление, не учтенное брокерами от власти в этом мире.

Д.Хапп

Сразу после полудня на пятый день после того, как Кевин О'Доннел захватил лабораторию Киллалу, Джон был переведен из подвальной комнаты, где содержался под стражей. Эта тюремная камера была одной из трех комнат с каменными стенами, ниже старой крепостной башни – зловонное место, с плесенью на стенах и влажным полом. Окна с решетками на трех одинаковых дверях навевали мысль о том, что когда-то здесь размещалась темница. Доэни некоторое время располагался во второй камере, но его увели раньше. Священник и мальчик были помещены в третью. Верхние стропила внешней камеры были покрыты паутиной. Стена напротив была загромождена доверху кучей старого хлама – сломанные кровати, покоробленные столы, ржавые керосиновые лампы, газовая печка на трех ножках, странные куски железных труб, автомобильное колесо с клочьями резины, свисающими с обода. Груда прогнивших досок лежала в углу.

За Джоном пришли два охранника в униформе. Он не знал их имен, но они постоянно приносили еду заключенным. Про себя Джон называл их Тощим и Плешивым. Охранники приказали Джону раздеться, и когда он повиновался, сложили его одежду в угол и передали ему халат, одежду уборщиков. Он был скорее серым, чем белым. Джону было разрешено оставить только свои туфли.

Был холодный серый день, и дул пронизывающий ветер, когда Джона препроводили во дворик крепости. Он дрожал, поскольку легкий халатик не спасал его от холода. Толстая пелена облаков сделала дворик довольно-таки непривлекательным местом. Через арочный выход по направлению к озеру Джон видел, как ветер гонит рябь по воде. Этот же неуемный ветер закручивал халат, явно великоватый для Джона, вокруг его ног.

– Куда вы меня ведете? – поинтересовался он.

– Заткни пасть, арестованный, – процедил Тощий.

Сама крепость поднималась мощной монолитной громадой в сером освещении. Только несколько пятен желтого цвета мелькало в узких окнах, обозначая жилые комнаты на фоне общего безлюдья. Однако на подоконниках и карнизах кое-где виднелись белые цветы, и воздух казался свежим после затхлой атмосферы тюрьмы.

Тощий и Плешивый крепко держали Джона за руки выше локтя, когда вели его через дворик к административному крылу, а потом по желтому коридору и вверх по ступенькам в библиотеку крепости.

Все светильники в библиотеке были зажжены. Хрустальные канделябры сверкали, как бриллианты. Лампы для подсветки были сфокусированы на поднятую платформу, построенную вблизи камина из листов фанеры, прикрепленных к тяжелой дубовой опоре. На подмостках стоял стол, вокруг него и позади – кожаные кресла. Кевин О'Доннел и Джозеф Херити занимали два из них. Отец Майкл сидел в конце стола, а мальчик пристроился около него. Финтан Доэни стоял перед столом, спиной к Джону. Шесть стульев были выставлены с одной стороны и выглядели как места для присяжных. Стойка, вроде скамьи подсудимых, сконструированная из труб, была прикреплена болтами к полу недалеко от того места, где стоял Доэни. Охранники пристегнули наручники Джона на стойке и отошли на два шага.

Джон внимательно осмотрел комнату. В библиотеке находились люди, стоявшие группами у книжных стеллажей и пристально глядевшие на него. В передних рядах стоял Адриан Пирд в своем дурацком зеленом твиде. Пирд упорно не хотел встречаться взглядом с Джоном.

Доэни и Кевин О'Доннел вели очень тихий разговор, когда Джон вошел. Они не обратили внимания на прибытие арестованного и продолжили свою беседу. Херити потягивал виски прямо из бутылки. Несколько папок с бумагами лежали в беспорядке на столе между Кевином и Херити. Справа от О'Доннела на стуле стояла большая картонная коробка.

Джон почувствовал, что в нем начались какие-то странные перемены настроения, когда он стоял в ожидании ритуала, придуманного специально для него. Сцена была одновременно смехотворной и сохраняющей внешние атрибуты, взятые напрокат у беспощадных судебных процессов.

Отец Майкл уставился неподвижным взглядом на стол перед собой, не отреагировав на легкий толчок мальчика, известившего о появлении Джона. Мальчик смотрел на Джона с откровенной скукой.

Джон направил свою мысль О'Нейлу-Внутри: «Они хотят убить меня, потому что думают, что я – это ты».

О'Нейл-Внутри ничего не ответил.

Кевин внезапно повысил голос:

– Мальчик является свидетелем и скажет то, что должен, когда я прикажу!

Мальчик повернул голову и посмотрел на Кевина. Он истерично завопил:

– Ты дерьмо! Твоя мать думала, что родила ребенка, а вместо этого родила дерьмо!

Собравшиеся нервно рассмеялись. Кевин просто гадко ухмыльнулся.

– Ничего, пусть пока живет, – сказал он. – Мы знаем, что его слова взяты на помойке, как у всякой уличной шпаны.

Херити опрокинул бутылку виски и сделал большой глоток. Потом он осторожно поставил бутылку на стол и уставился на нее. Та была опустошена почти наполовину.

Отец Майкл посмотрел на Херити и Кевина.

– Вы не люди, а исчадья ада. Клятва ничего не значит для вас – будь она ваша собственная или чья-либо. Я хочу спросить тебя, Джозеф. Почему ты, зная, что в Америке есть отпечатки пальцев и зубные карты, угрожаешь этому мальчику и требуешь от меня нарушить тайну исповеди? Почему?

– Я делаю это потому, что хочу, чтобы этот мальчик заговорил, а не ты, – ответил Херити. – Никто не должен идти по жизни подобно молчаливому привидению!

– Я предаю тебя анафеме, – произнес отец Майкл глухим голосом. – Ты будешь проклят вечно, Джозеф Херити, и ты, Кевин О'Доннел. Я налагаю на вас проклятие из-за ваших грехов, и оно будет непрерывно расти с каждым вашим вздохом.

– Твое проклятие для нас ничего не значит, – ухмыльнулся Херити. Он сделал еще один глоток из своей бутылки.

В голосе Кевина проскользнула нотка нервозности.

– Жизнь и смерть находятся в наших руках, а не в ваших!

Отец Майкл повернулся к Джону.

– Прости меня, сынок, прошу тебя. Они бы стали пытать этого бедного мальчика. Я не мог этого допустить. Я нарушил тайну исповеди, прости меня за это.

Грудь Джона словно перетянуло стальным обручем. Тайну исповеди? Как это могло относиться к нему? Пот начал заливать ему глаза.

Кевин О'Доннел ухмыльнулся и открыл коробку на стуле возле него. Он вынул оттуда большой кувшин с толстыми стенками и поставил его на стол. Джон уставился на этот странный сосуд. Он был наполнен янтарной жидкостью, в которой что-то плавало. О'Доннел слегка повернул сосуд в сторону Джона, чтобы тот смог внимательно рассмотреть его содержимое. На Джона уставилось чье-то лицо.

Это была голова!

Глаза были закрыты, но губы слегка раздвинуты. Джон узнал третьего всадника, ехавшего вместе с Херити и Кевином.

– Познакомься с Алексом Колеманом, – сказал Кевин. – Наконец он замаринован в виски. Я уверен, что сбылась его мечта о райском блаженстве.

– Кевин сфокусировал взгляд прищуренных глаз на Джоне, дав знак Доэни не двигаться. – Он был предателем, чье предупреждение позволило Фину похитить у нас гордость Ирландии.

– Кевин, ты… – начал говорить Доэни.

– Не прерывай меня! Ты находишься здесь только потому, что мы тебя пока еще терпим, но скоро наше терпение кончится!

По сигналу Кевина из толпы вышли шестеро мужчин и заняли места в ряду стульев, усаживаясь со скрипом деревянных ножек по полу, покашливанием и приглушенными комментариями.

Кевин резко ударил по столу кусочком дерева, потом поднял его над головой.

– У меня в руках кусок корня лесного дерева из Кешелла. Это знак того, что здесь правит Ирландский Закон. – Он осторожно положил кусок дерева на стол. – Согласно старому обычаю, мы прибыли сюда на лошадях, как древние короли, подлинные завоеватели. Древние законы будут восстановлены. – Кевин еще раз оглядел комнату. – Присутствует ли здесь О'Нейл?