На чужой территории, стр. 12

Здесь не принято улыбаться незнакомым мужчинам, а то ещё подумают черт знает что, и уж упаси Бог, улыбнуться негру. Их вообще не принято замечать. Зато в общении с «равными» просто необходимо излучать дружелюбие. Видимо, привычка ведёт свою историю со времён освоения Дикого Запада, когда за кривой взгляд могли и пристрелить, а улыбка в тридцать два зуба спасала от такого исхода.

Ещё неделя прошла в поисках, чем заняться, ну не сидеть же в самом деле с утра до вечера перед радио. Эрика вспомнила совет Судостроева о том, чтобы направить свои усилия на творческую стезю, но из её опыта на ниве живописи остались настолько страшные произведения, что никаким авангардизмом или кубизмом не прикроешь полное отсутствие маломальского навыка, не говоря уже о таланте. В поэтессы она даже и не пробовала «пойти», точно зная не только о своей нелюбви к рифмованному слову, но и помня, с каким трудом давалось ей заучивание в школе даже самых простых стихотворений.

Про свои спортивные успехи ей ещё в Союзе, в разведшколе, приказали забыть. И Штольц подтвердил – негоже богатой наследнице махать руками и ногами, ещё увидит кто, и ладно, что примут за оригиналку, а если заподозрят в чем. Сразу же быть стуку в полицию. Национальным спортом американцев всегда был и навсегда останется донос, по какому бы поводу он ни случился.

И вот на исходе следующей недели в дом к Эрике постучалась старушка в чепчике. Представилась миссис Эмилией Стоун, председательницей местного общества женщин-протестанток.

Штольц сразу же проводил Эмилию в гостиную, налил чаю и представил ей Эрику Фон, наследницу, беженку из Европы. Эмилия о Европе знала только что та где-то существует. Ей гораздо интереснее было, что это за новая девица появилась в их квартале. И какая от неё польза может быть организованному лично ею, Эмилией, обществу. Она оценила на пять баллов убранство дома, одобрила выбор дворецкого, который, несмотря на классовую неприязнь, изо всех сил старался понравиться, хотя едва удержался, чтобы не плюнуть в чай старой гарпии. В завершение визита старая дама пригласила Эрику на заседание клуба, которое состоится в ближайшую среду. И предложила подумать о сумме взноса в общество, а также прихватить с собой для чаепития вон того печенья, очень оно у вас вкусное.

В следующую среду Эрика в чепчике и с корзинкой печенья отправилась в библиотеку, служащую клубом для положительных женщин городка.

Эмилия долго и нудно знакомила её с такими же бабушками, как и она сама, предлагала им попробовать печенья и с гордостью рассказывала о приключениях Эрики во время бегства из Австрии через всю Европу в Америку. При этом Эрике трижды пришлось объяснять, почему она просто не взяла такси или просто не села на поезд. После этого женщины приняли её в своё маленькое сообщество и пообещали, что в этом городке, а тем более в квартале, все её проблемы будут разрешены в самое кратчайшее время. И одна из них натолкнула Эрику на мысль открыть кондитерскую лавку. Уж больно печенье вкусное…

Москва, Кремль. Осень 1941 года

У французского генерала голова кругом шла от всех этих встреч, совещаний, фуршетов. Он жал руки тем самым людям, о которых читал ещё в Академии. Будённый, отец стратегии «глубокой наступательной операции», прообраза «блицкрига». Шапошников, его труд «Мозг Армии» о работе штабов во время войны де Голль мог цитировать страницами наизусть. Жаль, не дожил, погиб, убитый заговорщиками Триандафиллов. Именно его труды – развитие теории Будённого – и положил в основу своей концепции современной войны французский генерал.

О де Голле заговорили в Европе, о нем стали писать американские, английские и французские газеты, его признали лидером не только подпольной «Свободной Франции», но и, в пику правительству в Виши, лидером самой Франции. Как кусали себе локти англичане, можно только догадываться, но Шарль помнил их холодные улыбки и напускное непонимание, когда он, чудом вырвавшись из лап немецких оккупантов, обивал пороги английских ведомств. Тогда английская бюрократия сработала на пять: обозначили противника для немцев, поставили галочки в пропагандистских отчётах, что французы и после падения Франции остаются союзниками, и на этом – все.

А Сталин и не торговался вовсе. Все что надо – на, бери. Оружие? Пожалуйста! Средства связи? Да сколько душа потребует! Униформа? С этим труднее, но есть трофейная польская, если подойдёт – нет проблем! Только ордерочек подпиши. И де Голль подписывал. Списал долги царского правительства, резонно полагая, что возврата их уже никогда не будет. Если Россия, обессиленная Гражданской войной, не пошла на это, то победив всю Европу, не пойдёт и подавно.

Сталин сам завёл разговор о бронетанковом вооружении будущей французской армии и, как туза из рукава, достал предложение выкупить французские танки, которые сначала были захвачены Гитлером, а потом достались Советам в качестве трофеев при их первом ударе по Германии. Всего их набралось три с половиной тысячи, чуть ли не больше, чем собственно немецких. Де Голль был поражён масштабом предательства Франции. Такая силища, а он прекрасно знал боевые свойства этих танков, не сломала хребет немецким танковым группам и была сдана врагу.

Ещё больше он был поражён Советским Союзом. Чем основательнее он знакомился со страной, тем яснее он представлял все преимущества, которые дал России социализм. В его восприятии, сформированном вековыми совокупными пропагандистскими усилиями европейцев, Россия – это страна варваров, и никогда ей не светит никакое будущее. Ну, может, лишь в качестве колонии или младшего партнёра одной из европейских держав. Пусть поставляет пушечное мясо и отобранное у голодных крестьян масло по дешёвке в Европу.

А здесь! Одной поездки на метро хватило, чтобы потрясти до основания все его жизненные устои. А новые здания, а широкие проспекты? А люди, все как один читающие что-то? Он в вагоне метро ухитрился подглядеть, что читал молодой крепыш в футболке, и был поражён ещё больше, когда увидел, что тот изучает книгу по французскому средневековому зодчеству.

В магазинах самый полный набор продуктов, и, судя по всему, цены, даже в связи с войной, не поднялись, ну разве что за счёт инфляции. В Большом театре, расположенном совсем недалеко от «Метрополя», премьеры спектаклей. Театралы, как и на парижских премьерах, ищут лишний билетик, и так же, как в Париже, у некоторых личностей таковой «случайно» находится, правда, по цене несколько более высокой, чем в кассе.

Борис Шапошников на следующей встрече в Генштабе объявил де Голлю, что командование РККА из взятых в плен солдат французской армии уже сформировало три пехотные (точнее, стрелковые, так он выразился) дивизии. Они полностью вооружены своим оружием, обмундированы в свою форму и управляются своими же командирами. Правда, пришлось самых старших офицеров сместить, а среди других произвести повышение на одну ступень, да ввести кое-какие изменения в обмундирование, но в остальном дивизии полностью боеготовны.

Де Голль поблагодарил Советский Генштаб за заботу и вечером вновь встретился со Сталиным, Калининым и Молотовым. Сначала они подвели итоги своей совместной работы, а потом Сталин пригласил их на «обед», и они все вместе поехали к нему на дачу.

Чем больше де Голль узнавал Сталина, тем больше он ему удивлялся. Скромность, не показная, а настоящая, какую не сыграешь, была у него во всем. И в одежде, и в поведении, и в убранстве жилья и кабинетов. И везде книги, десятки, сотни книг. По их корешкам видно, что это не «парадные» тома, а постоянно используемые. И незачем удивляться тому, что вся страна учится – каков поп, таков и приход.

За столом на даче у Сталина прислуживала пожилая женщина. По всему было видно, что это не специальная прислуга, как бывает у руководителей других государств, а так, домосмотрительница. Более того, Сталин, после того как женщина принесла на стол множество всякой снеди, её отпустил, взяв на себя труд разливать вино и подкладывать в тарелки гостям ароматное мясо, густо приправленное специями.