Коллеги, стр. 21
– Неужели он тебе не говорит? – спросил Капелькин.
– Он скрытный, черт.
Алексей в это время, прикрыв ладонью трубку, стоял у телефона.
– Можно попросить доктора Максимова?
«Напрасно она пытается изменить голос, Владька узнал бы ее так же легко, как и я».
– Мадам? – сказал он.
– Лешка, это ты, – засмеялась Вера. – Я говорю из библиотеки.
– Из Публичной? Хорошо, я буду ждать около подъезда через час.
Он вбежал в комнату, схватился за рубашку. Сырая, а все остальные в грязном.
– Владька, дай-ка мне свою рубашку.
Карпов вздрогнул и умоляюще взглянул на него:
– Макс, две недели я хранил ее под подушкой. Неужели ты... Хочешь, возьми мой свитер?
«Как будто Вера не знает твоих свитеров».
– У меня есть чистая рубаха, – сказал Капелькин. – Только нужно погладить. Принести?
– Не надо, я пойду в своем свитере. Слушай, Вениамин, раз уж ты сегодня такой добрый, может быть, одолжишь на один вечер свой экзотический шарфик и пятьдесят рублей?
Алексей заметался, вытаскивая из чемодана свежие носки, освобождая от газетной оболочки висевший на стене костюм и одновременно пытаясь взболтать пену в мыльнице.
– Интересно, – проговорил Карпов, – что это находят девушки в таких суетливых и напуганных парнишках?
Максимов запнулся и взглянул на друга. Тот стоял в одних трусах у стола и гладил брюки. На его стройных ляжках пружинились мускулы.
– Не все же вам, гусарам, – смущенно проворчал Алексей.
«Кажется, Владька предлагает раскрыть карты. Нет, это невозможно».
Через двадцать минут друзья выскочили на шоссе. Вокруг шеи Максимова был обмотан шикарный норвежский шарф. Капелькин на прощание поразил его, сказав:
– Дарю. Не надо слез. У меня есть еще один.
– Отразим ли я? – спросил Максимов у Карпова.
– Что ты, Макс! Ты первый парень на Частой Пиле.
Они пустились бегом. Теперь они уже знали все ходы и выходы порта и научились сокращать расстояние, пробираясь через путаницу железнодорожных путей. Сегодня особенно повезло: они прицепились к медленно идущему составу, который за десять минут довез их до главных ворот. Здесь Карпов сел в трамвай, а Максимов в автобус.
Осень, весна?
Зябко поеживаясь, Максимов прохаживался возле Публичной библиотеки. Туман значительно поредел, и в высоте даже различались холодные, как снежинки, звезды. Однако помпезные фонари все еще были окружены оранжевыми кольцами и высились вокруг, как обалдевшие полководцы древности. Массивные двери библиотеки ни на минуту не оставались в покое. Здесь публика была иной, чем в студенческом филиале на Фонтанке: солидные мужи с тяжелыми портфелями, деловые, быстрые женщины, заморенные аспиранты в цигейковых шапках. «Сплошные преподаватели», – усмехнулся Максимов, подавляя в себе оставшееся от школы инстинктивное желание спрятать окурок в рукав.
Наконец дверь открылась в тридцать девятый раз, и появилась Вера. Она подбежала к нему и сунула в руки свою папку.
– Подержи. Я не успела даже надеть платок.
– До скольких ты свободна сегодня?
– Хотя бы до двенадцати! – сказала она с вызовом.
– Ого! Большой прогресс, – усмехнулся Максимов. Они пошли через сквер в сторону Фонтанки. Вера молчала.
Ее смелый и веселый голос по телефону неприятно удивил Максимова. Молчание было более естественным.
Сегодняшняя их встреча была четвертой после того, как Максимов решил «рассказать все». В первый раз Алексей пришел прямо к ней домой, увидел, что мужа нет, обрадовался, испугался, разозлился и нелепейшим образом пригласил ее в кино. Весь вечер Вере пришлось выслушивать нахальные шуточки, глупые каламбуры и мрачные размышления. На большее у него не хватило пороха. Второй раз он позвонил ей в воскресенье, и они провели вместе странный день, тянувшийся без конца. Они блуждали по сырым улицам и оказались на Крестовском острове. В парке Победы деревья гордо сражались с морским ветром. Они гнулись, как мачты, но неизменно держали на своих ветвях сигнал, составленный из уцелевших листьев: «Погибаю, но не сдаюсь!» «Погибаю, сдаюсь», – думал Алексей, глядя в ставшие вдруг озорными Верины глаза. Она вела себя, как девчонка, как первокурсница Вера, баскетболистка и егоза. Правда, когда они оказались на самом верху бетонного холма стадиона, в эпицентре ветряной оргии, она посерьезнела, взяла Максимова за руку и стала что-то говорить с явным расчетом на то, что услышать ее трудно. Каждое слово в тот день было подобно заголовку книги: интриговало, но не раскрывало смысла. Максимов не мог поверить ничему. Его убедила в догадках только последняя фраза Веры. Не доходя двух кварталов до дома, она остановилась и сказала:
– Дальше не ходи.
Значит, он не просто друг! И она, кажется, тоже поняла все. В третий раз они остановились там же, и тогда Алексей взял ее за руку, увел в какой-то подъезд и молча стал целовать. Кто-то прошел мимо, оглушительно лязгнула дверь лифта. Вера беспомощно сгорбилась и вышла из подъезда. Он смотрел ей вслед с ликующим чувством, к которому примешивалось немного жалости и капля злорадства. Она в его руках, это ясно. После этого прошло больше двух недель. На телефонные звонки она отвечала сухо, от встреч отказывалась, а сама позвонила в первый раз только сегодня.
– У тебя сегодня довольно импозантный вид. Красивое кашне.
– Его подарил мне чиф с парохода «Новатор», старый татуированный морской бродяга.
– С серьгой?
– Что?
– В ухе у него серьга?
– Ну, конечно. А на боку кортик. И деревянная нога. Настоящий Джон Сильвер.
Туман рассеялся окончательно. Оказалось, что над шпилем Инженерного замка висит новенькая, словно протертая песочком, луна. В путанице стволов и ветвей Летнего сада, в лунных пятнах белели статуи. Казалось, что по саду бродят весенние призраки. Перелетевший через Неву неожиданно теплый ветер усилил это весеннее ощущение. Темно-синее небо было настолько глубоким и пронизанным невидимым светом, что стало ясно: звезды – это небесные тела, а не просто блестки, рассыпанные по бархату.
– Ну... как твоя работа?
– Спасибо. Подвигается.
– Я даже не знаю, что у тебя за тема.
– Рассказать?
– Не надо.
Максимов прислонился к парапету и закурил. Он никак не мог отделаться от чувства неловкости. Странно, раньше этого не было. Раньше была другая Вера. Стыдясь самого себя, он рисовал в воображении романтические сцены с ее участием. Сейчас присоединилось нечто другое. Каждый миг он ощущал, что рядом с ним находится женщина, любимая женщина, которую он уже держал в объятиях и целовал.
– Лешенька, – вздохнула Вера и прижалась к нему.
Сигарета полетела в Фонтанку. В десяти сантиметрах от своего лица он видел большие дрожащие глаза. Он стал целовать их. Скрипнула ось земли, и планета отлетела куда-то в сторону. Мир изменился, замелькал. В центре Вселенной, пронизывая Млечный Путь, выросла и зашаталась гигантская тень влюбленной пары. Попробуйте осудить! Попробуйте осквернить! Попробуйте оклеветать!
...Они прошли по мосту через Фонтанку и углубились в густонаселенные кварталы. Моховая, Гагаринская... В сотнях окон под оранжевыми, голубыми, зелеными абажурами шевелились умиротворенные люди, у которых все идет как по маслу, которые не путались, не дичились, а вовремя нашли друг друга и спокойно заселили эти дома.
– Что же, пойдем в кафе?
– Нет.
– Боишься, что нас увидят вместе?
– Ничего я не боюсь. Хочу быть только с тобой.
– Все равно, зайдем хотя бы сюда. Здесь никого нет.
Они остановились возле крохотного магазинчика, над дверью которого светились красные буквы: «Соки. Мороженое». Внутри действительно не было никого, кроме продавщицы. Застекленный прилавок представлял собой груду не нашедшей употребления роскоши. Здесь были ликерные бутылки в виде пингвинов, громадные, как древние фолианты, коробки ассорти с изображением витязей, фарфоровые статуэтки. Слева от этой выставки размещались разноцветные конусы соков. В углу заведения стоял один-единственный мраморный столик на железных неуклюжих ногах. Под столиком демонстративно, этикеткой вверх, валялась пустая поллитровка.